По дороге в контору Микера, Джек заехал к Куинкенту (Дугласу). Они были вождями-соперниками, но Джек понимал, что теперь, когда все юты на Уайт-Ривер находятся в опасности, вождям нужно забыть о прежних распрях. Молодые юты только и слышали о том, что белые собираются отправить их на Индейскую территорию; некоторые говорили, что слышали, как Микер хвалился тем, что у солдат имеется целый фургон, груженный кандалами, наручниками и веревками, и что нескольких провинившихся ютов повесят, а остальных отправят в тюрьму. Если бы они были убеждены в том, что солдаты идут изгонять их из родных мест, они сражались бы с ними насмерть, и даже вожди не смогли бы удержать их от борьбы. Дуглас же сказал, что он не хочет иметь никакого отношения к этому происшествию. Когда Джек ушел, Дуглас прикрепил к шесту американский флаг и водрузил его над своим вигвамом. Вероятно, он никогда не слышал о том, что Черный Котел из северных шайенов размахивал американским флагом у Санд-Крик в 1864 г. «Я сказал агенту [Микеру], что солдаты уже близко и я надеюсь, что тот предпримет что-либо для того, чтобы предотвратить их приход в агентство. Микер же сказал, что его это не касается; он не собирается иметь к этому никакого отношения. Затем я сказал агенту, не лучше ли нам вместе выйти им навстречу. Агент сказал, что я все время надоедаю ему и все равно он никуда не пойдет. Все это он говорил мне в своей конторе, и после того, как он высказался окончательно, он встал, пошел в другую комнату, захлопнул дверь и запер ее на замок. Это была наша последняя встреча». Спустя несколько часов Микер, по-видимому, изменил свое решение и решил учесть совет Джека. Он послал майору Торнбергу донесение, предлагая остановить колонну и прибыть в агентство с эскортом из пяти солдат. «Индейцы, кажется, рассматривают продвижение войск как объявление настоящей войны», — писал он. На следующий день (28 сентября), когда Торнбергу вручили донесение в лагере у Дир-Крик, Колороу также прибыл туда и пытался убедить майора не двигаться дальше. «Я сказал ему, что мне совершенно непонятно, зачем пришли войска, — рассказывал Колороу, — и зачем начинать войну». Колонна находилась всего в тридцати пяти милях от агентства на Уайт-Ривер. Прочитав донесение Микера, Торнберг сообщил Колороу, что поведет свой отряд к Милк-Ривер, по которой проходит граница резервации ютов; там поставит своих солдат лагерем, а потом он и еще пять человек отправятся в агентство Микера для переговоров. Вскоре после того, как Колороу со своими воинами покинул лагерь Торнберга, майор устроил совещание офицеров, во время которого он решил изменить свои планы. Вместо того чтобы остановиться на границе резервации, колонна продвинется вперед до каньона Коул-Крик. Торнберг объяснил, что с военной точки зрения это необходимо, так как лагерь Колороу и лагерь Джека находились прямо под ним. Если бы войска остановились на реке Милк, а юты бы тем временем решили блокировать каньон, они смогли бы преградить солдатам дорогу к агентству. А между южным входом в каньон и Уайт-Ривер было всего несколько миль открытого пространства. Обогнав движущуюся колонну, Колороу прискакал в свой лагерь 29 сентября около 9 часов утра. Он нашел своих людей очень возбужденными из-за приближения солдат. «Я видел, как несколько человек пошли по направлению к той дороге, по которой двигались солдаты, — рассказывал он. — Позже я тоже ушел из лагеря и пришел туда, где собрались индейцы, ушедшие первыми». Там он встретил Джека и около шестидесяти его воинов. Оба вождя обменялись сведениями. Джек рассказал Колороу о своей неудачной встрече с Микером, а тот в свою очередь рассказал Джеку, что майор Торнберг обещал остановить своих солдат у реки Милк. «Потом я сказал Джеку, что, по моему мнению, было бы хорошо, если бы он посоветовал своим юношам не выказывать воинственности, и он сказал, что будет благоразумнее их чуть-чуть отвести от дороги. Так как оттуда, где мы находились, мы еще не видели никаких солдат, мы отошли от дороги на некоторое расстояние. Тут Джек сказал, что, когда солдаты прибудут к реке Милк (границе резервации), он пойдет повидать их». Ни Колороу, ни Джек не знали, что отряд Торнберга уже миновал реку Милк. Напоив лошадей, Торнберг решил отправить фургоны по дороге, идущей вдоль каньона, с одной группой эскорта, а он тем временем с остальными кавалеристами двинется напрямик через высокий горный кряж. По иронии судьбы благодаря этому маневру он вышел прямо на разгневанных ютов, которых Джек увел с дороги, чтобы избежать любого возможного столкновения. Примерно в это же время прискакал посланный в разведку один молодой ют. «Солдаты не остановились там, где они обещали, а двигаются вперед», — сообщил он Джеку. Не на шутку встревоженный, Джек с небольшой группой воинов двинулся в сторону горного кряжа. Через несколько минут он увидел солдатские фургоны, вытянувшиеся вдоль ведущей в каньон дороги, петляющей сквозь заросли полыни. «Я и двадцать или тридцать моих людей стояли на холме, и совершенно неожиданно прямо напротив себя я увидел человек тридцать или сорок солдат. Как только они заметили меня, они сразу же повернули обратно. За год до этого я служил у генерала Крука, когда тот воевал с сиу, и вмиг сообразил: как только этот офицер развернул и отвел своих людей таким манером, это значило, что будет бой; так что я тоже велел моим людям развернуться». Командиром передового кавалерийского отряда был лейтенант Сэмуель Черри. Скомандовав своим людям развернуться, Черри остановил их у подножия горного кряжа, чтобы пропустить вперед майора Торнберга. Торнберг проскакал несколько ярдов и помахал шляпой индейцам, которые наблюдали с вершины этого кряжа. Несколько человек помахали в ответ. Четыре или пять минут Джек ждал от одного из офицеров сигнала для переговоров, но те оставались на своих местах, словно ожидали, что юты сделают первый шаг. «Затем, — рассказывал впоследствии Джек, — я и еще один индеец выехали им навстречу». Лейтенант Черри спешился и направился к ютам. Сделав несколько шагов, он помахал шляпой. Спустя мгновение одиночный винтовочный выстрел разорвал тишину. «Когда мы еще находились на некотором расстоянии друг от друга, — рассказывал Джек, — раздался выстрел. Я не знаю, с чьей стороны. А через секунду раздалось столько выстрелов, что я понял: бой мне уже не остановить, хотя я и махал шляпой моим людям и кричал: „Не стреляйте; мы хотим лишь поговорить!“ Но воины решили, что я их побуждаю сражаться». Пока бой, перекинувшийся к выстроенным для круговой обороны фургонам, становился все более ожесточенным, новость о столкновении дошла до находившегося в агентстве Куинкента (Дугласа). Он тут же пошел в контору Ника Микера и сказал, что солдаты уже на территории резервации. Дуглас не сомневался в том, что воины-юты вступят в бой. Микер ответил, что он не думает, что может произойти что-то серьезное, и затем попросил Дугласа отправиться на следующее утро вместе с ним навстречу солдатам. Вскоре после полудня все юты на Уайт-Ривер уже слышали о том, что солдаты сражаются с их народом у реки Милк. С десяток индейцев взяли винтовки и вступили в бой между строениями агентства, стреляя во всех белых рабочих без разбору. К концу дня они убили Натана Микера и всех его белых служащих-мужчин. Захватив в плен трех белых женщин, они бежали к одному из старых лагерей ютов, находящемуся на Пайсинес-Крик. По пути каждая из трех женщин была изнасилована. Бой на реке Милк продолжался почти неделю, причем двести солдат оказались практически в окружении трехсот ютов. Майор Торнберг был убит в первой же перестрелке. Когда бой закончился, оказалось, что из числа солдат его колонны убито двенадцать и ранено сорок три солдата. Тридцать семь ютов погибли в отчаянной схватке, считая, что своей гибелью спасают резервацию от вторжения, а свой народ — от перевода в качестве пленников на Индейскую территорию. Вождь Урай, находившийся в агентстве Лос-Пинос в 150 милях южнее, был крайне встревожен этим известием. Он понимал, что только незамедлительные действия спасут его (как вождя) и всю резервацию ютов. 2 октября он отослал с гонцом послание военным предводителям, вождям и всем ютам агентства на Уайт-Ривер: Настоящим письмом прошу вас и приказываю вам прекратить военные действия против белых и не причинять вреда никому из невинных лиц или кому бы то ни было, кроме тех случаев, когда вы защищаете свою жизнь и имущество от незаконных и неправомочных банд конокрадов и головорезов, всякие дальнейшие действия кончатся катастрофой и для белых, и для нас. Послание Урая и прибытие кавалерийских подкреплении положили сражению конец, однако спасать ютов от катастрофы было уже слишком поздно. Губернатор Питкин и Уильям Викерс наводнили штат Колорадо рассказами о дикой жестокости индейцев, — рассказами, направленными в основном на ни в чем не повинных индейцев ункомпагре из Лос-Пиноса, которые в большинстве своем занимались своими делами и понятия не имели о том, что происходит на Уайт-Ривер. Викерс призвал белых граждан Колорадо подняться и «вымести вон красных дьяволов», вдохновляя безумцев из отрядов ополчения в городах и селениях всего штата. На восток прибыло столько газетных репортеров, чтобы делать отчеты об этой увлекательной новой «войне с индейцами», что губернатор Питкин передал им для публикации специальное заявление: «Думаю, что завершение этого дела будет означать конец всякому уничтожению собственности в Колорадо. Отныне индейцы и белые жить в мире более не могут. Это нападение не было спровоцировано, и белым сейчас стало ясно, что они могут подвергнуться нападению в любой части штата, где индейцы располагают достаточными силами. Моя мысль состоит в том, что, если правительство не уберет индейцев отсюда, их непременно должно истребить. Для защиты поселенцев в течение суток я могу поставить под ружье 25 тыс. человек. Правительство охотно уладит конфликт с индейцами на свои собственные средства. Выгода от высвобождения 12 млн. акров земли для поселенцев и старателей покроет все издержки». Юты с Уайт-Ривер сдали трех плененных женщин, и затем была создана неизбежная в таких случаях комиссия для тщательного расследования причин, установления вины и вынесения приговоров. Бой на реке Милк квалифицировали как засаду, каковой на самом деле не было, а то, что произошло в агентстве на Уайт-Ривер, назвали резней, каковой она и была. Джек, Колороу и их сторонники, в конце концов, избежали наказания на том основании, что они были воинами и сражались в честном бою. Дугласа и его людей, находившихся в агентстве, судили как убийц, но никто не мог опознать ютов, которые произвели выстрелы, убившие Натана Микера и его служащих. Дуглас, давая показания, утверждал, что находился в агентстве, в помещении склада, когда услышал первый выстрел. «Я вышел из помещения склада и сделал несколько шагов. Потом я сразу же пошел домой точно с того места, где находился. Когда я пришел домой, я не мог удержаться от слез, думая о том, в какое положение попали мои друзья». Но поскольку Арвилла Микер присягнула на закрытых слушаниях, что Дуглас принудил ее к половому сношению, шестидесятилетний вождь был отправлен в тюрьму в Ливенворт. Формально его ни в чем не обвинили и не привлекли к судебной ответственности за какое-либо преступление; публичное обвинение в изнасиловании ставило в неловкое положение миссис Микер, и в тот век, когда было принято умалчивать обо всем, что связано с полом, сам факт, что в этом акте участвовал какой-то индеец, делал его вдвойне отвратительным. Наказание отдельных лиц, однако, мало интересовало старателей и политиканов. Им хотелось наказать все семь племен ютов, вытеснить их с этих 12 млн. акров земли, ожидавшей, когда ее распашут, перегородят плотинами, сведут на нет ее леса, для того чтобы наживались состояния. Урай был при смерти, когда в 1880 г. Бюро по делам индейцев направило его в Вашингтон, чтобы он мог защитить будущее своего народа. Больной нефритом, он покорился желаниям Большеглазого Шурца и других официальных лиц, которые решили, что «юты должны уйти» в новую резервацию на территории штата Юта — на землю, от которой отказались мормоны Урай умер до того, как в августе 1881 г. войска погнали его людей, собрав их вместе, в 350-мильный поход из Колорадо в Юту. Штат Колорадо был полностью очищен от индейцев, кроме узенькой полоски земли в юго-западном углу штата, где было разрешено остаться лишь небольшой группе южных ютов. Шайены и арапахи, кайовы и команчи, джикарилла и юты — они обладали всеми известными горами и равнинами Колорадо, но теперь на земле, принадлежащей белым, от самих племен не осталось и следа — лишь их имена. XVII. ПОСЛЕДНИЕ ВОЖДИ АПАЧЕЙ Я мирно жил со своей семьей — еды у нас было вдоволь, и сон был здоровым, — я заботился о своих людях и был совершенно доволен. Откуда начали приходить эти дурные вести — я не знаю. Дела у моей семьи шли хорошо и у моего народа — хорошо. Я вел себя хорошо. Я не убивал ни лошади, ни человека, будь то американец или индеец. Я не знаю, что не нравится тем людям, которые руководят нами. Они знали, что я вел себя хорошо, все же они говорили, что я дурной человек, самый дурной в тех местах, но что я сделал? Я мирно жил со своей семьей под сенью деревьев и делал все, что, по словам генерала Крука, я должен был делать, и пытался следовать его советам. Хотел бы я знать, кто приказал арестовать меня? Я умолял свет и тьму, бога и солнце, чтобы мне дали жить там спокойно, с моей семьей. Я не знаю, по какой причине надо было говорить обо мне дурно. А сколько раз газеты писали о том, что меня следует повесить. С меня хватит. Если человек встал на правильный путь, не следует о нем писать таких вещей в газетах. У меня теперь осталось совсем мало мужчин. Они поступили дурно, но лучше об этом никогда не вспоминать. Нас осталось так мало. Гойатлай (Джеронимо) В 1874 г. после смерти Кочиза его старший сын Таза стал вождем чирикахуа, а Таглито (Том Джеффордс) все еще был агентом резервации в Ущелье Апачей. В отличие от своего отца Таза оказался не в состоянии заслужить постоянной преданности всех индейцев чирикахуа. За несколько месяцев племя апачей раскололось на отдельные группы, и, несмотря на искренние усилия и Тазы и Джеффордса, набеги, которые Кочиз строго запрещал, возобновились. Из-за близости резервации чирикахуа к Мексике она превратилась в перевалочный пункт и убежище для совершавших набеги отрядов апачей, двигавшихся из Аризоны в Мексику и обратно. Стремящиеся к захвату земли поселенцы, старатели и политиканы времени зря не теряли, требуя переселения всех чирикахуа в какое-нибудь другое место. К 1875 г. политика правительства США по отношению к индейцам была направлена на концентрацию племен либо на Индейской территории, либо в обширных областных резервациях. Резервация Уайт-Маунтинс с ее 2,5 млн. акров земли в восточной Аризоне была больше всех остальных юго-западных резерваций апачей, вместе взятых. Ее агентство Сан-Карлос стало уже административным центром для семи групп апачей, и, когда чиновники в Вашингтоне стали получать отчеты о непорядках в резервации чирикахуа, они увидели в этих событиях прекрасный предлог для перевода индейцев чирикахуа в Сан-Карлос. Это агентство, расположенное при слиянии рек Сан-Карлос и Джиле, армейские офицеры считали самым неприятным в смысле тягот гарнизонной службы. «Покрытая мелким камнем равнина, — писал один из офицеров, — возвышающаяся над руслом реки примерно на 30 футов, по которой там и сям разбросаны однообразные жилые строения агентства. Тощие, поникшие ряды редких тополей, засыхающих, почти лишенных листвы, отмечают направление ручьев. Дожди так редки, что на них смотрят как на чудо, если они вообще идут. Почти всегда сухие, горячие, несущие пыль и песок ветры опустошили долину, лишив ее всяких следов растительности. Летом температура в тени поднимается до 110ш (По Фаренгейту.), и это считается прохладой. В остальное время года мухи, комары и какие-то неизвестные насекомые кишат миллионами…» В 1875 г. агентом здесь служил Джон Клам, который всего несколько месяцев тому назад освободил Эскиминзина и его араваипов из Камп-Гранта и теперь помогал индейцам научиться полностью обеспечивать себя на орошаемой земле вдоль реки Джиле. Со свойственным ему упрямством Клам добился вывода войск из огромной резервации Уайт-Маунтинс и заменил солдат ротой апачей, выполнявших функции полиции в своем агентстве, учредив к тому же некую систему индейских судов, чтобы разбирать дела преступников. Хотя начальство и относилось с недоверием к необычному методу Клама, позволяющему индейцам самим принимать решения, оно не оспаривало его успехов в деле поддержания мира в Сан-Карлосе. 3 мая 1876 г. агент Клам получил телеграмму от уполномоченного по делам индейцев; в ней содержался приказ следовать в резервацию индейцев чирикахуа, возглавить тамошних индейцев, временно отстранить от должности агента Джеффордса и переместить индейцев чирикахуа в Сан-Карлос. У Клама не вызвало никакого восторга это неприятное назначение; он сомневался в том, что свободолюбивые чирикахуа смогут приспособиться к упорядоченной жизни в резервации Уайт-Маунтинс. Настояв на том, чтобы кавалерийские части не подходили близко к резервации, Клам вместе со своей индейской полицией отправился в Ущелье Апачей, чтобы сообщить чирикахуа о насильственном переселении. Клам был удивлен, обнаружив там Джеффордса и Тазу, готовых поддержать его. Таза, как и его отец Кочиз, хотел сохранить мир. Если индейцы чирикахуа для сохранения мира должны покинуть родные места и отправиться в резервацию Уайт-Маунтинс, они так и поступят. Однако только около половины индейцев чирикахуа отправились в Сан-Карлос. Когда в покинутую резервацию вошли войска, чтобы окружить непокорных индейцев, большинство из них бежало через границу в Мексику. Среди их предводителей был сорокашестилетний бедонкохе-апач, который в молодости поддерживал Мангаса Колорадо, а впоследствии стал сторонником Кочиза, теперь же считал себя индейцем чирикахуа. Его звали Гойатлай, белым он был известен под именем Джеронимо. Хотя чирикахуа, добровольно пошедшие в Сан-Карлос, и не питали таких теплых чувств к агенту Кламу, как группы апачей, они не доставили ему никаких хлопот. В 1876 г., когда Клам получил в Бюро по делам индейцев разрешение отправиться с 22 апачами в путешествие на восток, он пригласил с собой и Тазу. К сожалению, когда группа была в Вашингтоне, Таза неожиданно умер от воспаления легких и был похоронен на кладбище конгресса. Сразу по возвращении в Сан-Карлос Кламу пришлось столкнуться с Найче, младшим братом Тазы. «Ты увел моего брата, — сказал Найче. — Он был здоров и силен, а ты вернулся без него и говоришь, что он мертв. Как знать, может быть, ты плохо о нем заботился. Может ты позволил злым духам бледнолицых убить его? В моем сердце великая боль»2. Клам пытался разубедить Найче, попросив Эскиминзина рассказать тому о смерти и похоронах Тазы, однако индейцы чирикахуа оставались подозрительными. В отсутствие Таглито (Джеффордса), который мог бы дать им совет, они не могли доверять полностью Джону Кламу или какому-либо другому белому. Зимой 1876/77 г. их сородичи из Мексики время от времени приносили в резервацию новости о событиях на юге. Так они слышали о том, что Джеронимо и его группа совершали набеги на земли своих старых врагов — мексиканцев, собрав таким образом большие стада скота и табуны лошадей. Весной Джеронимо пригнал этот ворованный скот в Нью-Мексико, продал его белым владельцам ранчо и купил в свою очередь новые ружья, шляпы, сапоги и много виски. Эта группа индейцев чирикахуа поселилась в некоем укрытии неподалеку от своих сородичей индейцев мимбреньо, живших в агентстве Ойо-Калиенте, чьим вождем был Викторио. В марте 1877 г. Джон Клам получил из Вашингтона приказ отправиться в Ойо-Калиенте со своими полицейскими-апачами и с их помощью перевести тамошних индейцев в Сан-Карлос. Кроме того, он должен был арестовать Джеронимо и других обнаруженных в этом районе «изменников» из индейцев чирикахуа. Джеронимо впоследствии рассказывал об этом: «Из Сан-Карлоса прислали две роты разведчиков. Они передали мне и Викторио, чтобы мы явились в город. Посыльные не сказали, что там хотят от нас, но, казалось, они были так дружелюбно настроены, что мы решили, будто нас приглашают на совет, и поскакали на встречу с офицерами. Как только мы прибыли в город, солдаты встретили нас, разоружили нас обоих и отвели в штаб, где нас судил трибунал. Нам задали всего несколько вопросов, потом Викторио освободили, а я был приговорен к содержанию на гауптвахте. Разведчики отвели меня в караульное помещение и заковали в кандалы. Когда я спросил, почему со мной так поступили, они ответили, что это произошло потому, что я ушел из Ущелья Апачей. Мне кажется, я никогда не имел никакого отношения к этим солдатам в Ущелье Апачей, и зачем я должен спрашивать у них, куда мне можно идти… Я был пленником четыре месяца, и за это время меня перевели в Сан-Карлос. Потом, кажется, было еще одно судебное разбирательство, хотя я не присутствовал. На самом деле я даже не знал, что меня снова судили, мне сказали об этом позже; но во всяком случае, меня освободили». Хотя Викторио и не был посажен под арест, его и большую часть апачей с Уорм-Спрингс перевели весной 1877 г. в Сан-Карлос. Клам пытался завоевать доверие Викторио, предоставляя ему такую власть, какой не пользовался ни один вождь в Ойо-Калиенте. В течение нескольких недель казалось, что миролюбивые общины апачей смогут быть созданы в резервации Уайт-Маунтинс, но затем внезапно армейское начальство выдвинуло роту солдат к реке Джиле (форт Томас). Армейское начальство заявило, что сделало этот шаг из предосторожности, так как в Сан-Карлосе сконцентрировались «почти все наиболее непокорные индейцы этой территории». Клам был взбешен. Он телеграфировал уполномоченному по делам индейцев, испрашивая полномочия на экипировку дополнительной роты полицейских-апачей, которая могла бы заменить солдат, и просил отвести войска. Вашингтонские газетчики узнали о смелом требовании Клама и опубликовали его. Это газетное сообщение вызвало ярость в военном министерстве. В Аризоне и в Нью-Мексико военные подрядчики, испугавшись ухода солдат, который лишит их доходного дела, осудили «наглость и бесстыдство» этого двадцатишестилетнего выскочки, который думает, что он один сможет сделать то, что несколько тысяч солдат не могли сделать с тех пор, как началась война с апачами. Войска остались в Сан-Карлосе, а Джон Клам ушел в отставку. Хотя Клам и симпатизировал индейцам, он не научился думать, как апачи, не смог сам превратиться в апача, как это сделал Том Джеффордс. Он не мог понять вождей, которые сопротивлялись до последнего. Он не разглядел в них героических личностей, предпочитавших смерть утрате родового наследия. На взгляд Джона Клама, Джеронимо, Викторио, Нана, Локо, Найче и другие борцы были преступниками, ворами, убийцами и пьяницами, слишком закоренелыми в своих привычках, для того чтобы пойти дорогой белого человека. И вот Джон Клам покинул апачей Сан-Карлоса. Он уехал в Томбстоун, Аризона, где основал прохристианскую газету под названием «Эпитафия». К концу лета 1877 г. в состоянии дел Сан-Карлоса наступил хаос. Хотя число индейцев увеличилось на несколько сот человек, дополнительное продовольствие подвозилось медленно. Хуже того, вместо того чтобы распределять пайки непосредственно в различных лагерях, новый агент потребовал, чтобы индейцы всех общин приходили к помещению главного агентства. Некоторые апачи должны были ходить за 20 миль, а если старики и дети не могли пройти такое расстояние, они не получали никаких пайков. К тому же в северо-западную часть этой резервации проникли старатели и отказывались уходить. Система полицейского самообеспечения, созданная Кламом, стала распадаться. 2 сентября, ночью, Викторио увел свою группу уорм-спрингских индейцев из резервации и пошел обратно в Ойо-Калиенте. Полицейские-апачи бросились за ними в погоню, отбили большую часть лошадей и мулов, которых уорм-спрингские индейцы угнали из кораля в Уайт-Маунтинс, но людям дали уйти. После нескольких стычек с владельцами ранчо и солдатами Викторио достиг Ойо-Калиенте. В течение года армейское начальство позволяло ему и его людям оставаться там под охраной солдат из. форта Уингейт, а в конце 1878 г. пришел приказ отправить их назад в Сан-Карлос. Викторио просил армейских офицеров дать возможность его людям жить в той стране, где они родились, но, когда он понял, что этому не быть, он крикнул: «Вы можете взять наших женщин и детей в свои фургоны, но мужчины не пойдут!» Викторио и около восьмидесяти его воинов бежали в горы Мимбреньо-Маунтинс и там, вдали от своих семей, пережили суровую зиму. В феврале 1878 г. Викторио и несколько мужчин пришли на гарнизонный пост у Ойо-Калиенте и сказали, что сдадутся, если армейское начальство вернет из Сан-Карлоса их семьи. Несколько недель военные оттягивали решение, объявив в конце концов, что они идут на компромисс. Уорм-спрингские апачи могут поселиться в Нью-Мексико, в Туларозе, но им придется жить с индейцами мескалеро. Викторио согласился, и в третий раз за два года ему и его людям пришлось начинать жить сначала. Летом 1879 г. против Викторио было выдвинуто старое обвинение в краже лошадей и убийстве; и судебные исполнители вступили в резервацию, чтобы арестовать его. Викторио бежал и на этот раз решил, что никогда вновь не сдастся на милость белых людей, согласившись жить в резервации. Он был убежден, что смерть его неизбежна и что все апачи обречены, если они не будут сопротивляться с оружием в руках, как они сопротивлялись со времен прихода испанцев. Устроив в Мексике опорный пункт, Викторио начал собирать партизанскую армию, чтобы «вечно воевать» против Соединенных Штатов. К концу 1879 г. у него был отряд из двухсот индейцев — мескалеро и чирикахуа. Чтобы достать лошадей и продовольствие, они совершали набеги на мексиканские ранчо, а затем отважные наезды в Нью-Мексико и Техас, убивая поселенцев, которых удавалось найти, заманивая в ловушки преследующую кавалерию, а затем прорывались обратно через границу. По мере того как продолжались постоянные бои, ненависть Викторио становилась сильнее. Он сделался жестоким убийцей, пытал и увечил тех, кто стал его жертвой. Некоторые из его сторонников, считая его безумцем, покинули его. Его голова была оценена в 3 тыс. долларов. В конце концов войска США и Мексики решили объединиться, чтобы, сосредоточив усилия, выследить и поймать Викторио. 14 октября 1880 г. мексиканские солдаты окружили его группу в Трес-Кастильонс-Хилс между Чиуауа и Эль-Пасо. Они убили 78 апачей, включая Викторио, и захватили в плен 68 индейских женщин и детей. Около 30 воинов бежали. Среди бежавших был воин-мимбреньо, которому уже исполнилось семьдесят лет. Его звали Нана. Сколько он себя помнил, он воевал против белых, говорящих по-испански и по-английски. Нана нисколько не сомневался в том, что надо продолжать сопротивление. Он собирает новую армию партизан — лучшим источником пополнения воинов являлись резервации, куда были согнаны сотни юношей, не знавших, чем заняться. Летом 1881 г. этот покрытый шрамами и морщинами низкорослый апач с горсткой своих сторонников переправился через реку Рио-Гранде. Менее чем за месяц они провели восемь битв, захватили двести лошадей и, преследуемые по пятам тысячным отрядом кавалеристов, бежали обратно в Мексику. Нана никогда не устраивал набеги поблизости от Уайт-Маунтинс, однако тамошние апачи слышали о его отважных подвигах; и военное начальство среагировало на эти слухи, направив несколько сот солдат для охраны резервации. В сентябре индейцы чирикахуа, жившие в Сан-Карлосе, были встревожены демонстрацией силы, которую устроили возле лагеря кавалеристы. Повсюду носились слухи; говорили, что армейское командование готовиться арестовать всех предводителей, когда-либо проявлявших враждебность к белым. Однажды ночью в конце месяца Джеронимо, Юх, Найче и около 70 индейцев чирикахуа ускользнули из Уайт-Маунтинс и помчались на юг, в Мексику, где в Сьерра-Мадре находился их прежний опорный пункт. Через шесть месяцев (в апреле 1882 г.) хорошо вооруженные индейцы чирикахуа с запасом снаряжения вернулись к Уайт-Маунтинс. Они были полны решимости освободить своих людей и всех прочих апачей, желавших вернуться в Мексику. Это было отчаянное предприятие. Они поскакали в лагерь вождя Локо и убедили почти всех оставшихся индейцев чирикахуа и уорм-спрингских апачей отправиться в Мексику. В спешную погоню отправились шесть рот кавалерии под командой полковника Джорджа Форсайта (он пережил Бой, В Котором Был Убит Римский Нос, см. главу VII). В каньоне Хос-Шу Форсайт нагнал убегавших апачей, но благодаря блестящим действиям арьергарда индейцы удерживали солдат достаточно долго, и основная часть отряда переправилась в Мексику. Здесь беда грянула с неожиданной стороны. Некий полк мексиканской пехоты случайно наткнулся на колонну апачей. Большинство женщин и детей, ехавших впереди, были убиты. Среди вождей и воинов, которым удалось бежать, были Локо, Найче, Чато и Джеронимо. Ожесточенные, убавившиеся численно, они вскоре присоединились к старому другу Нана и его партизанам. Эта война теперь была войной за выживание. Каждый бунт из тех, что произошли недавно в Уайт-Маунтинс, приводил к увеличению числа солдат. Они кишели повсюду: в фортах Томас, Апач, Боуи, — и каждое увеличение числа солдат увеличивало число беспорядков в резервации апачей, число побегов в Мексику с неизбежными набегами на владельцев ранчо, встречавшихся на пути бегущих. Чтобы навести порядок в этом хаосе, армейское командование вновь обратилось к генералу Джорджу Круку, который стал совсем другим человеком, с тех пор как десять лет тому назад покинул Аризону и отправился воевать с сиу и шайенами. Он понял на примере этих племен, а также на примере понка во время процесса над Стоящим Медведем, что индейцы — человеческие существа; большинство его коллег-офицеров все еще не разделяли этой точки зрения. 4 сентября 1882 г. Крук принял командование военным округом Аризоны в Уиппл-Барракс, а затем поспешил в резервацию Уайт-Маунтинс. В Сан-Карлосе и форте Апач он держал советы с апачами; он разыскивал отдельных индейцев и говорил с ними с глазу на глаз. «Мне сразу стало ясно, что чувство недоверия к нашим людям существует в общинах апачей, — сообщал он. — С большим трудом мне удалось вызвать их на разговор, но, как только их подозрения были рассеяны, они стали беседовать со мной откровенно. Они говорили… что потеряли доверие ко всем и не знают, кому и чему можно верить; что какие-то безответственные лица постоянно говорили им, что их разоружат; что войска, расположенные в резервации, нападут на них и переместят их из их страны; что они приходят к заключению о том, что гораздо мужественней умереть в бою, чем подвергнуться такому истреблению». Крук убеждался в том, что у апачей резервации «не только были серьезнейшие основания для выражения недовольства, но что они проявили замечательную выдержку, сохраняя мир». Еще в начале своего расследования Крук обнаружил, что «агенты-мошенники и прочие неразборчивые в средствах белые люди крали у индейцев продовольствие и товары, закупаемые для них правительством, чтобы обеспечить средства существования». Генерал собрал в избытке свидетельства того, что белые люди старались побудить апачей действовать силой, с тем чтобы потом их можно было бы выгнать из резервации, открыв доступ к ее землеб. Крук приказал немедленно удалить из резервации всех скваттеров и старателей, а затем потребовал от Бюро по делам индейцев полного сотрудничества в проведении реформ. Вместо того чтобы принуждать индейцев жить вблизи Сан-Карлоса и форта Апач, различным общинам следовало предоставить право строить свои дома и ранчо в любой выбранной ими части резервации. Контракты на поставку сена следовало заключать с самими индейцами, а не с белыми поставщиками; военное начальство должно было скупать излишки кукурузы и овощей из тех, что вырастили индейцы, расплачиваясь наличными. Планировалось устройство самоуправления, реорганизация индейской полиции и сохранение их собственных судов, которые у них были при Джоне Кламе. Крук обещал индейцам, что они не увидят ни одного солдата в своей резервации, если им будет под силу самим осуществлять управление и надзор. Поначалу апачи сомневались. Они помнили жесткие методы Крука в былые времена, когда он был Серым Волком, выследившим Кочиза и индейцев чирикахуа, но вскоре они обнаружили, что генерал — человек слова. Пайки были увеличены, агенты и торговцы больше не обманывали их, никакие солдаты больше не задирали их, а Серый Волк поощрял их увеличивать стада и разыскивать хорошие земли, чтобы выращивать кукурузу и бобы. Они вновь были свободны, но лишь оставаясь в пределах резервации. Однако они не могли забыть своих родичей, которые были истинно свободны в Мексике, и постоянно юноши по нескольку человек ускользали на юг; некоторые затем возвращались с возбуждающими известиями о приключениях и веселой жизни. Крук тоже много думал об индейцах чирикахуа и уорм-спрингских апачах, находившихся в Мексике. Он знал, что рано или поздно они снова устроят набег через границу, и он знал, что должен готовиться к этому. Правительства США и Мексики недавно подписали соглашение, по которому солдатам каждой страны разрешалось пересекать границу, преследуя враждебных апачей. Крук готовился воспользоваться соглашением, надеясь, что таким образом он сможет удержать гражданское население Аризоны и Мексики от попыток втянуть его в войну. «Слишком часто случается, — говорил Крук, — что газеты приграничных областей… распространяют всякого рода преувеличения и ложь об индейцах, которые затем перепечатываются в солидных газетах, которые распространяются большими тиражами в других районах страны, в то время как индейская сторона в этом деле выслушивается редко. Таким образом, большинству населения навязываются ложные идеи относительно данного вопроса. Когда же начинаются события, внимание публики направляется на индейцев, осуждаются лишь их преступления и жестокость, в то время как лица, несправедливость которых и привела к такому повороту событий, остаются безнаказанными и сами громче всех разоблачают индейцев. Никто не знает об этом факте лучше, чем индеец, так что ему можно простить то, что он вовсе не находит справедливым правительство, которое только наказывает его и в то же время позволяет белому человеку как угодно грабить индейца». Мысль о новой партизанской войне с апачами вызывала у Крука отвращение. Он понимал, что покорить индейцев в той суровой стране, где должны будут происходить военные действия, практически невозможно. «Какие бы интересы ни ставились на карту, мы не в состоянии воевать с ними, — прямо признавался он. — Мы слишком виноваты, как нация, в существующем положении дел. Следовательно, мы должны убедить их в том, что в дальнейшем с ними будут обращаться справедливо, защищая их от посягательств белых людей». Крук полагал, что убедить в своих благих намерениях Джеронимо и других партизанских вождей он мог бы, не сражаясь с ними, а вступив в переговоры. Лучшим местом для таких переговоров был бы один из индейских опорных пунктов, который они сами выбрали в Мексике, там, где не существовало бы ни беспринципных подстрекателей индейских войн, ни распространяющих слухи газет, которые стали бы разжигать прибыльную войну ради захвата земель. Ожидая, когда набег через границу даст ему повод войти в Мексику, Крук спокойно комплектовал свой «экспедиционный отряд».