«А с другой стороны, почему я должен с ним миндальничать? Он, конечно, ко мне вроде бы неплохо относится, но защитить меня от решения ЦК он не смог и не сможет. Поэтому, надо принять за аксиому, что никто о моей судьбе, кроме меня самого, позаботиться, тоже не сможет, ибо недоброжелатели очень могущественны и с ними мало кто вообще справиться сможет. А значит, и сюсюкаться с генералом мне вовсе не нужно. Захочет вести нормальную беседу и вникать в проблемы — будем друзьями. А если нет, то и общаться не о чем», — принял для себя решение я. Когда первые эмоции встречи утихли генерал-полковник, улыбнувшись, произнёс: — Ну, ты, Саша, и устроил нам всем нелёгкую жизнь, со своей пропажей. Хорошо хоть теперь нашёлся. — Вероятно, — улыбнулся я в ответ, прекрасно понимая, куда сейчас свернёт собеседник. И, разумеется — не ошибся. — Мне Кравцов доложил, что ты отказываешься возвращаться. Почему? — Потому что меня призвали. А раз так, то буду служить. — Но тебя призвали не здесь служить. Тут ты оказался по ошибке. — Какая разница — где. Главное — призвали. Вот я и служу. — Но служить можно по-разному. Почему отказываешься от службы в Москве? — А что мне там делать? Ведь ясно же, что не для несения воинской службы вы меня туда тяните. Очевидно, что тем, кто меня в армию законопатил, требуется, чтобы я вновь снимал фильмы и писал музыку, — «прованговал» я. — Не только. Ещё и книги, чтобы ты писал, — по-простецки добавил генерал и продолжил: — В том, Саша, что ты попал в армию, полностью твоя вина. Тебе хотели твои мозги на место поставить. Так что не обижайся. — Да я и не обижаюсь. Поймите Вы сами, и передайте, пожалуйста мои слова тем, кто хочет это знать, что мозги вы мне на место установили. Теперь я точно знаю, что никакой благодарности за проделанный труд я не получу. А потому, можно и не стараться. Не успел оступиться, как все заслуги тут же в мгновения ока забываются, а все, пусть даже малейшие предыдущие проступки и неудачи, кои имеют многие из живущих на этой бренной планете, сразу же вспоминаются и выпячиваются на первый план. Что я такого ужасного сделал, чтобы на меня весь мир ополчился? Клип снял не такой, какой им нравится? Не нравится, не смотрите. — Но снял-то ты его за казённый счёт, а не за свои деньги. — Так нет у меня своей аппаратуры, чтобы такое снимать. Да и не разрешит никто мне такие частные проекты делать. — Вот. И в тот момент тоже, разрешение на его съёмку тебе никто не давал. — Ну и что. Пусть так. Ну, потратил я пару копеек на плёнку. И чего тут такого? Это же воистину копейки. А шанс, что данная работа может принести профита на миллион, был огромен. Я рискнул и сделал хороший продукт! Что же касается разрешения, то творчество это внезапный порыв, а не рутина. Тут некогда получать какие-либо разрешения и согласовывать графики, когда Муза посетила. Меня посетила, и я снял. Так что насчёт разрешений, это вы зря. Данный довод не выдерживает никакой критики. Генерала такая постановка вопроса явно не удовлетворила. И всё закрутилось по кругу. Петров всё время вопрошал: «Почему я отказываюсь ехать домой?». А я, помня о своём решении, отвечал в том смысле, что: «Не хочу!», «Не буду!», «Ну, а если выгоните из армии, то убегу на Северный полюс и буду там на медведях ездить!» В конце концов, генерал-майор не выдержал и прорычал: — И что, ты собираешься тут, в оркестре, до окончания срока службы распевать? — Да, — кивнул я, вытирая платком взмокший от спора лоб. — Кстати говоря, хотел попросить Вас купить нам сюда хороший музыкальный инструмент. И мы тут будем играть. — Инструмент тебе сюда⁈ — Да! — Самодеятельностью, значит, будешь заниматься⁈ — Э-э, да. — Оркестры, значит, любишь?!? — злобно прорычал он. Последние то ли вопросы, то ли утверждения, мне очень не понравились. Точнее не сами утверждения-вопросы, а то каким хищным тоном они были заданны. Предчувствие меня опять не подвело. Генерал выпучил глаза и гаркнул: — А ну, марш собираться! Летим в Москву! — Никак нет! — А я говорю: марш! — Не имею права! У меня присяга на носу! — Уже нет! Твой фронт — кинокамера! И поверь, кинокамера, намного лучше, чем просто камера! Так что давай, собирайся! А до армии ты ещё не дорос! — Как это⁈ — получив очередной удар ниже пояса, обалдело произнёс я, и напомнил: — Мне же по документам восемнадцать! У меня и паспорт есть, где это подтверждено! — А никто это под сомнение и не ставит, — неожиданно успокоился генерал, перейдя на спокойный тон. — Ты в армии, а у нас, братец, на службу берут только с восемнадцати лет. Так что с этой стороны всё нормально. Там дело в другом. При призыве военкомы не учли, что ты учишься во ВГИК. — И что? — Как это, что? Раз ты учишься, то тебе положена отсрочка от прохождения воинской службы! — Отсрочка⁈ — обалдел я. — Да! Так что, собирайся. Но я не сдвинулся с места. В голове был сущий кавардак. Однако через пару секунд оцепенения я всё смог припомнить важную информацию. — Нет! Нет таких законов в нашем времени! Они позже будут введены! Так что никакой отсрочки мне не полагается!! — вспомнив, что подобные отсрочки будут ближе к девяностым, обрадовано закричал я. — Уже есть! — ухмыльнулся генерал-майор и, подозвав адъютанта, получил от того папку, в которой оказался один единственный лист. — Вот постановление Совета Министров. Получив в руки документ, ознакомился с ним, и поднял на Петрова глаза, прошептал: — Это индивидуальное постановление? Только для Васина? — И что тут такого? — забирая документ из рук, ухмыльнулся генерал. — Правительство приняло решение. Наше дело — выполнять. Понял? Так что, давай, выполняй! — Это не честно! — вновь прошептал я, опустив руки. — Честно — не честно, это всё демагогия и к делу не относится. Есть приказ — выполняй. Или ты хочешь, чтобы тебя по болезни комиссовали? — По какой ещё болезни? — По лунатизму. Из-за него же ты из части моряков ушёл⁈ На это мне возразить было нечего. Система решила меня вернуть в лоно и, невзирая ни на что, собиралась это сделать любыми способами. По всей видимости, теперь у меня остался один единственный шанс. И я решил им воспользоваться. — Товарищ генерал, скажите: вы хотите, чтобы с моей жизнью было окончательно покончено? — Что за чушь ты себе в голову вбил⁈ Мы все желаем тебе только счастья, — удивился собеседник. — Раз так, то тогда зачем вы хотите, чтобы я попал в тюрьму? — Никто тебя ни в какую тюрьму не посадит! Выкинь это из головы! — А я говорю, что посадят. Я в этом уверен! — А я говорю, что нет — не посадят! — А я говорю, что — да! И знаете почему? — спросил я собирающегося продолжить спор генерала и, не дожидаясь его ответа, закончил свою мысль: — А потому, что я им буду грубить! — Грубить? Зачем? — не понял тот. Пришлось объяснить более детально. — Всё очень просто. Грубить я им буду потому, что они не захотят давать мне свободу действий. И как результат — сразу же будут посланы на все стороны света. И всё, работа встанет. — Гм, но ведь можно же быть менее грубым и не посылать всех и вся, — заметил Петров. — Нет, нельзя! Я сейчас слишком зол на весь мир, чтобы быть сдержанным и благоразумным. А потому и прошу, дать мне возможность избежать встречи с факторами раздражения! — И что ты предлагаешь? — Оставить меня здесь, — громко и чётко ответил я, услышав, что за закрытой дверью кто-то упал, добавил: — Тут мне будет спокойней. Да и не посадит никто. А если и посадят, то лишь на гауптвахту, послужу подольше и ничего более страшного. * Глава 29 Высокие гости