Около месяца назад караван из Пакистана доставил противопехотные мины. Сейчас вокруг кишлаков моджахеды оборудуют укрепленный район. В кишлаках работает исламский комитет. В «саду Алимжана» (квадрат 61189) – большой склад оружия и боеприпасов. К национальному примирению банда относится отрицательно. В ближайшие дни готовит обстрел штаба соединения. А вот банда Хайрулло-Хана, которая располагается в кишлаке Лангар, может перейти на сторону народной власти. Это было новостью. Хайрулло-Хан был правой рукой Карима. То, что он перебрался в Лангар из Карабагкареза, могло говорить только об одном: в банде Карима после его смерти шла большая борьба за власть. Братья Карима – Абдул-Али и Рахматулло – не нашли общего языка с Хайрулло-Ханом. И он от них ушел. Это было хорошей новостью. Разделяй и властвуй, так учил Чингисхан. Так работали и мы. Мы возвращаемся на КП батальона к вечеру. Бойцы Сафиулло получают обратно свое оружие и уходят ночевать на пост Бойдуллы. С ним уже договорились. Абдул очень рад видеть своего брата живым. Возможно, на этот счет у него были какие-то опасения. Мы прощаемся, я говорю, чтобы не волновался. Все будет хорошо. Брат Абдула – мой брат. К нам подходит Сафи. Он краток. – Ташакор, кумандан (Спасибо, командир). Эта благодарность стоит многого. Сафи со своими бойцами уходят. А я приступаю к подготовке очередного выхода на засаду. Ходить каждую ночь утомительно и опасно. Нас легко вычислить и поставить встречную засаду. Поэтому мне приходится немного «химичить» – чередовать реальные засады с фиктивными. В среднем на три реальные засады я планирую одну липовую. Выбираю безопасный район под какой-нибудь заставой и даю своим бойцам ночь отдыха. Иначе их надолго не хватит. А сам превращаюсь в лунатика. Недосып ужасный. А днем, как только появится возможность, иду в Калайи-Девану, к своему больному. Улучшения его состояния не наблюдается. Я делаю перевязки, обрабатываю пролежни стрептоцидом. Мне помогает Абдул. Он почти поселился в доме у маленького Карима (как забавно, я приложил свою руку к ликвидации Карима, главаря банды из Карабагкареза, а сейчас столько сил и времени трачу, чтобы спасти жизнь его тезке из Калайи-Деваны). Абдул часами что-то рассказывает своему новому другу. Переворачивает его с одного бока на другой. И через две недели в глазах у Карима появляется что-то новое. Что-то кроме боли и усталости. В глазах появляется какой-то смысл. Мы часто выносим Карима на улицу. На свежий воздух. Первое слово, которое я от него слышу, это «нан» – хлеб. Он просит поесть. Это самый большой праздник для нас с Абдулом. И всей семьи Карима. Теперь все будет хорошо. Через неделю Карим начинает самостоятельно переворачиваться с бока на бок. А еще через две сам выползает на улицу. На четвереньках. Смешной и очень слабенький. Пролежни его начинают подсыхать и заживать понемногу. Вы не представляете, какое это счастье! За это время мы сходили с разведвзводом на несколько боевых операций вместе с 345-м парашютно-десантным полком и разведбатом. Двадцать пятого января вытаскивали одного бойца из-под двадцать третьей заставы. Сорвался в пропасть. Сильно повредил позвоночник. Сразу же отправили его в Союз. В конце января сопровождали замкомандующего с группой афганцев, инспектирующих посты самообороны. И неделю сопровождали группу геологов, которые проводили какие-то геологические изыскания в Панджшерском ущелье, составляли карты и схемы. Это было не совсем понятным, ведь в ближайшие годы планировалось выводить наши войска из Афганистана. Для чего или для кого проводились эти работы? Я в своей работе, был нацелен на Ахмад Шаха. Думаю, что и геологи делали свою работу по его негласной просьбе нашему командованию. Ведь проводить геологические изыскания в это время проще всего было со стороны советских войск. Также я не знал, что они здесь искали. Откуда было мне знать! Я был маленьким почтальоном Печкиным. И не мог ведать, как работает весь Главпочтамт. В конце февраля из отпуска вернулся Толя Викторук. Одновременно с ним приехал Игорь Алескеров – заменщик Олега Артюхова. Я сдал разведвзвод Толику, свой взвод и заставу – Игорю. А сам принял дела и должность заместителя командира шестой роты. Эта должность была оптимальной для контактов с Шафи. Теперь меня ничто не должно было отвлекать от основной работы. В батальоне произошли небольшие изменения. Комбатом назначили нашего начальника штаба Олега Лободу. Женька Шапко сбежал в первый рейдовый батальон на должность начальника разведки. Жизнь на десятой заставе его окончательно достала. Жизнь командира заставы, на которой расположен командный пункт батальона, кого хочешь достанет. В конце марта меня снова вызвали в штаб дивизии. Правда, в этот раз по делам совсем не боевым. А как обычного секретаря партийной организации роты. Лучшей роты в полку. В офицерском клубе проходит партийный актив дивизии. Выступал командующий армией генерал Дубынин Виктор Петрович. Затем Иванушкин Юрий Николаевич, начальник политотдела армии, наш комдив Барынькин Виктор Михайлович, Самойлов Аркадий Михайлович (начальник политотдела дивизии), Романика Александр Николаевич (секретарь парткома) и Тетерук Станислав Митрофанович (заместитель начальника оперативного отдела дивизии). Самое интересное в их выступлениях – информация по результатам проведения в жизнь политики национального примирения. В Пакистане проходит подготовку первая группа летчиков-моджахедов на МИГ-21. Сейчас в Афганистане около 122 тысяч моджахедов (из них примерно 49 тысяч – активных штыков). Территория, контролируемая народной властью, за последние два месяца уменьшилась с 22 до 16 %. За первый квартал этого года душманами проведено 472 диверсии (в прошлом году за такой же период – 176). Кто бы в этом сомневался?! В конце партактива Дубынин представил своего заменщика, нового командующего армией. На сцену поднялся генерал Громов Борис Всеволодович. Он сразу же извинился за то, что обращается к собравшимся не как к подчиненным, а как к коммунистам. – Я давно не был в Афганистане. Что бросилось в глаза по приезду, так это слишком большая боевая нагрузка, которую приходится носить на себе солдатам на боевых действиях. Бронежилеты, оружие, боеприпасы, продовольствие. Выходит более сорока килограммов. Совершенно нереальная нагрузка. Она лишает бойцов не только маневренности, но и элементарной возможности двигаться. Я хотел бы выслушать ваши предложения по ее снижению хотя бы на пять-десять килограммов. Он сказал, что на трибуне будет установлен ящик, в котором по окончании партактива в письменном виде можно будет оставить свои предложения по данному вопросу. – И последнее. В основном в этом зале собрались командиры подразделений. Вы слишком редко представляете своих подчиненных к правительственным наградам. Да и среди офицеров награжденных слишком мало. Это ваша недоработка. В ответ на его слова почти сразу же поднялся наш начальник штаба Руслан Аушев. – Почему не представляем?! Да мои разведчики месяцами не вылезают из боевых. А там наградные писать некогда. Если же мы их пишем, так их заворачивают в ваших штабах или просто теряют. То вместо «уничтожил столько-то душманов» нужно писать «мятежников», то «оппозиционеров». Сам черт ногу сломит в этой казуистике. К тому же вашим штабным, оказывается, виднее, кто достоин награды, а кто нет. Вот его мы четырежды представляли к правительственным наградам. – Он показал рукой на меня. – Ни одной не пришло. В то же время в нашем полку служит единственный на все Вооруженные силы начальник финансовой службы полка, который получил звание на ступень выше занимаемой должности, два ордена. И скоро получит третий. За что? За выдачу зарплаты под огнем противника? Так он из полка не вылезает. Ни на одних боевых не был. К тому же ни я, ни командир полка на него представлений к награждению не писали… Вместо Громова ответил Дубынин. Он поднял нашего комдива. – Товарищ генерал. Вы в курсе «подвигов» этого начфина? Барынькин только развел руками. – Мы пытались разобраться с его представлениями и наградными, товарищ командующий. В штабе дивизии их тоже никто не писал. – Так вы разберитесь с ним. Может, он вообще американский шпион? – Есть, товарищ командующий. Разберемся. Не знаю, кто там с кем разобрался, но примерно через месяц Валере Куделину, нашему заместителю начальника штаба батальона, и Володе Щеголеву, секретарю комитета комсомола батальона, пришли ордена «Красной Звезды». За операцию под кишлаком Ахмедзаи пришла и моя медаль «За отвагу». А еще через месяц пришло письмо от Сан Саныча. Дорогой Сережа! Очень рад твоему письму. От всей души поздравляю с первой наградой. Медаль „За отвагу“ – медаль солдатская и может статься, что такой уже больше никогда не получишь. А на груди офицера, особенно старшего, солдатская медаль – своеобразный знак качества. Я все не писал тебе, ожидал, что будешь в отпуске. В последнее время очень много работаю. Сдал в Воениздат книгу. Вторая принята в „Молодой гвардии“. Работаю над вторым изданием монетного каталога СССР. Первый тираж разошелся так далеко, что я получил письмо от коллекционера даже из США. Но обо всем при встрече. Думаю, что ты появишься в отпуск в ближайшее время. Ни пуха ни пера! А.Щ. Понемногу начал ходить наш маленький Карим. Это было нашей самой большой победой. И ею мы были обязаны вниманию и заботам Абдула. И он очень этим гордился! Сафиулло со своими бойцами прижился на посту Нурутдина. Всей своей «бандой» они приходили к нам на десятую заставу играть в волейбол. И играли очень даже прилично. В середине апреля на Сафи будет совершено покушение. Его же родственник, доктор Хабиб, обстреляет его из автомата. Погибнет случайный прохожий, старик. Сафиулло чудом спасется. А еще Людмила Николаевна передаст мне, что девочка, которую мы отвозили в баграмский госпиталь, умерла. Причина смерти неизвестна. Пришло время вернулся на родной Тотахан. Там было очень пусто. Я не сразу понял, почему. На заставе не было моего дикого африканского кота. Он погиб при одном из обстрелов. Это было так странно, мы привыкаем к гибели людей, а смерть маленького котенка кажется нам настоящей трагедией! А чем еще это может быть?! Теперь мы встречаемся с Шафи почти каждый день. Подолгу беседуем о кодексе чести японских самураев, о джен-дзю-терапии, о восточном массаже. Для меня это целый мир, новый и удивительный. Шафи учит меня приемам концентрации энергии, диагностике пациентов по теплоотдаче (воспалительные процессы, как правило, приводят к повышению температуры поврежденных органов) и восстановлению их энергетического баланса. Мы занимаемся дыхательной гимнастикой Цигун и приемами рукопашного боя. Фехтованием и афганским языком. Качанием маятника (способ передвижения на поле боя, напоминающий падение кленового листа и позволяющий сблизиться с противником, ведущим по тебе огонь) и стрельбой по-македонски с двух рук. Где-то рядом с нами постоянно находится и Лейла. Шафи ее больше не гоняет. А Лейла не обращает на нас внимания. Ей хорошо рядом с нами, а это главное. Она читает своих китайских поэтов или рисует на серых листах картона из-под наших сухих пайков простым карандашом. Однажды я подхожу посмотреть на ее каракули. Нет, пора прекращать семейству Шафи шокировать бедного русского друга. Художники всегда казались мне волшебниками. Они могли взять в руки кисть или карандаш. И нарисовать окно, за которым был целый мир. Или дверь, в которую могли войти друзья. Или камин, возле которого всегда можно было согреться. Это было настоящим волшебством! Но я никогда не мог подумать, что волшебнику может быть всего двенадцать лет. У Лейлы была профессиональная рука художника и душа волшебника. На невзрачных листах картона появлялись образы Шафи и Хуай Су, меня и каких-то неизвестных, но, по всему видно, очень добрых существ. Крепости, дома, горы… Однажды я поинтересовался у Шафи, откуда у Джуй столько талантов. Он очень удивился моему вопросу. – А разве ваши дети менее талантливы? Мне трудно было ему ответить. Но дальнейшая фраза меня очень заинтересовала. Оказывается, Шафи не был чистокровным пакистанцем. Его племя – очень древнее и сильное, и нем существовала старая и добрая традиция. Если в семье должен был появиться ребенок, за полгода до этого главу семейства вожди племени отпускали в «декретный отпуск». Его не брали в походы и на войну. Он занимался более важным делом. Рассказывал своему будущему ребенку сказки и легенды своего племени. Находился все это время рядом со своей женой. И помогал ей по хозяйству. В последние полгода это считалось мужской работой. Жена меньше переживала о своем муже. Ведь он был рядом, а не на войне. И ребенок рождался более здоровым. Ребенок слышал голос своих родителей еще до рождения и поэтому был более послушным. Отец рассказывал ему сказки, в которых были добрые дивы и злые шишаки. Всех их отец изображал разными голосами. И ребенок рождался более талантливым. – А разве у вас не так? – спросил Шафи. Что я мог ему ответить?! Что в традициях наших мужчин, узнав о возможном появлении ребенка, было свалить куда-нибудь на очередную подвернувшуюся под руку войнушку? Может быть, это было и не так. Но тогда откуда так много было войн в нашей истории? Что же касается сказок, то наши мужчины предпочитали их традиционно рассказывать своим секретаршам, нежели своим беременным женам. В моем лазарете стали появляться больные и раненые. Работать стало полегче, благо из разведбата мне прислали целый ящик медикаментов и большой пакет бинтов. В кишлаке ко мне понемногу стали привыкать. И однажды даже пригласили на свадьбу. Я долго не мог понять, где же жених и невеста, пока мне не объяснили, что их там не было. Веселые у афганцев свадьбы. Мало того что калым надо платить, так еще и на своей свадьбе не погуляешь. Но у каждого свои традиции. Абдул снова вернулся в крепость Хасана. Опять начал помогать мне в лазарете. И однажды даже привел в гости маленького Карима. Ему оказалось семь лет, хотя выглядел он после болезни не более чем на четыре года. Но зато он пришел на своих ногах. Передал большое спасибо от своего отца. Отец его был молодцом, он смог стать героем. Выходил своего сына. И спас ему жизнь. Я видел, как он был счастлив. Работа в должности заместителя командира роты оказалась совсем необременительной. Правда, меня периодически нагружают дополнительной работой. Пришлось походить арткорректировщиком с «Командос», афганским полком специального назначения, в Карабагкарез. Три дня там идет самая настоящая война. С атаками и ожесточенными контратаками. Доходит до рукопашных схваток. Банда Карима действительно очень боеспособна. В одной из таких схваток с группой афганских спецназовцев мы отбиваем у духов троих хадовцев (офицеров афганской госбезопасности) и нашего советника Михаила Ивановича. Хадовцы зовут его Громовержцем за его громоподобный голос. Он легко ранен в голову. Но до отправки в медсанбат долго и от чистого сердца жмет мою руку. В марте прогулялся на боевую операцию по зачистке Лангара с разведбатом. Перед началом операции я зашел попрощаться с Шафи. В последнее время мы видимся с ним довольно часто. Я перенес с места на место столько шифрограмм, что из них уже можно сделать парочку здоровенных томов. Я прекрасно понимаю, что рейды и операции, проходящие вокруг, – результат незаметной работы Шафи. И, может быть, совсем чуть-чуть результат работы почтальона Печкина. У Шафи перебинтована рука. Один из бойцов с Хасанова поста недавно выстрелил в него из охотничьего ружья картечью. И еще с двумя бойцами ушел в банду. Они недавно приехали в кишлак из Кабула. Все трое были доверенными людьми Шафи и ушли в банду Хайрулло-Хана по его распоряжению. А выстрел должен был обеспечить им радушный прием. Шафи в банде Хайрулло-Хана ненавидели и боялись. На пороге в его комнату сидит Лейла. Перебирает небольшие прозрачные камни в металлической коробке. – Что это? – спрашиваю я у Шафи. – А, это? Алмазы, – совершенно равнодушно отвечает мне он. – Откуда такое богатство? – Ахмад (Ахмад Шах) очень любит Джуй. Постоянно дарит ей эти камушки. Я знал, что в Панджшерском ущелье алмазы добывают открытым способом. А Панджшер – родовые земли Ахмад Шаха. Но что алмазы можно потрогать своими руками, как-то не укладывалось в голове. – А можно посмотреть? Шафи снисходительно улыбается в ответ. – Что раньше их никогда не видел? – Почему не видел?! Видел по телевизору. – Алмазы – не очень красивые камни. У Джуй есть коробка с бриллиантами. На них стоит посмотреть. Шафи говорит несколько слов Лейле, и она приносит коробку поменьше.