Джулия тоже выехала на свет и увидела, что все обстоит благополучно: Ники, приблизившись к пропасти, перевела лошадь на шаг. Обернувшись, она крикнула в глубь каньона: – Эй, мистер Феллоуз! Догоняйте, а то опоздаете. – Иду-иду, мэм, – донесся ответный крик. Джулия неторопливым кентером ехала вверх по склону, ощущая, как по обе стороны от нее возносятся к небу гигантские горы, но чувствуя также и свободу, которой манило к себе открывающееся перед нею пространство. На фоне всей этой красоты ее бремя казалось не таким тяжким, а горы торжественно, гордо и безжалостно смотрели на нее сверху вниз. Она подъехала к Ники, слыша, как ее нагоняет Феллоуз, пустивший свою лошадь немного быстрее. – Мама, смотри! – крикнула Ники. Стиснув конскую спину сильными бедрами, она наклонилась вперед и указывала пальцем вдаль. Там, где они находились, под ногами не было никакого склона, а лишь почти отвесный обрыв, и поэтому там открывалась совершенно изумительная перспектива раскинувшейся внизу долины и тянувшегося с противоположной стороны горного кряжа, на который как раз в этот момент упали первые лучи солнца. Долина была зеленой и слегка холмистой, в ней рос сосновый лес, но все же было достаточно и открытого места, где под свежим утренним солнцем сверкали, искрясь, порожистые ручьи. Посередине долины виднелся водопад, полоса белой вспененной воды, падавшей с далекого утеса. Под безоблачным небом в бледном свете еще не набравшего силу солнца все это вызывало в памяти сборник сказок, от которых захватывает дух, даже когда перечитываешь их в сотый раз. – Да, в этом что-то есть, – сказал Феллоуз. – Вот он, настоящий Запад, тот самый, о котором написано столько книг. Да-да, джентльмены. * * * Суэггер заметно постарел, как это бывает со всеми (снайпер и сам уже ощущал свой возраст). Но он все еще оставался стройным, казался настороженным, и к его седлу была приторочена винтовка в чехле. Он производил впечатление опасного субъекта, прошедшего специальную подготовку, человека, неподвластного панике, способного реагировать без промедления и стрелять без промаха, каким являлся на самом деле. Он держался в седле как опытный спортсмен, почти сливаясь воедино со своим конем, и не задумываясь управлял им одними движениями бедер, а его глаза зыркали вокруг в поисках угрозы. Он не мог увидеть снайпера. Снайпер находился слишком далеко, его позиция была слишком тщательно закамуфлирована, он выбрал такое положение, чтобы в этот час лучи восходящего солнца светили прямо в лицо его жертве и та была не в состоянии увидеть что-либо, кроме радужных разводов в ослепленных глазах. Перекрестье прицела надвинулось на фигуру мужчины и больше не отрывалось от него, хотя тот галопом мчался вперед; прицел плавно покачивался, подчиняясь тому же ритму, в котором перемещались, покачиваясь вверх и вниз, животное и всадник. Палец стрелка ласково прикоснулся к спусковому крючку, ощутил его послушную податливость, но так и не нажал на него до конца. Стрелку было точно известно расстояние до его цели: 742 метра. Подвижная цель, перемещающаяся поперек линии огня слева направо, но при этом еще и раскачивающаяся в вертикальном плане. Это, бесспорно, невозможный выстрел, хотя многие в подобных обстоятельствах решились бы на него. Но опыт рекомендует снайперу выждать: впереди ждет лучший, более надежный выстрел. А когда имеешь дело с таким человеком, как Суэггер, выстрел может быть только единственным. Суэггер догнал свою жену, они о чем-то заговорили, и что-то из сказанного Суэггером заставило женщину улыбнуться. Сверкнули белые зубы. Крохотная часть, еще сохранившаяся в снайпере от человека, испытала мгновенный приступ боли при виде красоты и свободной непринужденности женщины. Ему приходилось иметь дело со множеством проституток во всем мире, среди них были и очень красивые, и очень дорогие, но такой вот краткий момент близости относился к той сфере жизни, которая была совершенно ему незнакома. Ну и отлично. Он сам выбрал себе работу, которая вынуждает его жить, не соприкасаясь с остальным человечеством. Семьсот тридцать один метр. Он обругал себя последними словами. Именно так и срываются выстрелы: хоть чуть-чуть отвлекся – поставил под угрозу исход всей операции. Он на мгновение закрыл глаза, погрузился в темноту, освободил сознание от ненужных мыслей, снова открыл веки и вгляделся в лежащую перед ним местность. Мужчина и женщина подъехали к краю: 722 метра. Перед ними должна была раскинуться долина, которую поднимавшееся все выше солнце заливало своим светом. Но для снайпера все это означало лишь то, что его цель наконец-то остановилась. В прицеле он видел групповой портрет семьи: мужчина, женщина и ребенок. Их головы находились практически на одном уровне, так как лошадь ребенка была заметно крупнее, чем лошади родителей. Они о чем-то болтали, девочка, смеясь, указывала пальцем куда-то, может быть, на птицу; ее переполняла жажда движения. Женщина посмотрела вдаль. Отец, оставаясь настороженным, тоже расслабился на какое-то мгновение. Перекрестье прицела разделило широкую грудь на четыре части. Снайпер нежно нажал на спусковой крючок, винтовка коротко дернулась, и, когда через бесконечно малую долю секунды она возвратилась в прежнее положение, он увидел, как грудная клетка высокого мужчины взорвалась от удара семимиллиметровой пули «ремингтон-магнум». * * * Все это было исполнено безмятежного спокойствия вплоть до того мгновения, когда Джулия услышала странный звук, похожий на тот, с каким кусок сырого мяса падает на линолеумный пол, – глухой, плотный и одновременно гулкий, – и в тот же миг она почувствовала, что ее обрызгало каким-то теплым желе. Она быстро повернулась и увидела серое лицо Дэйда, который с устремленным в неведомые дали остановившимся взглядом падал спиной вперед с лошади. Его грудную клетку как будто разрубили топором, раскрыв все внутренние органы; кровь хлестала ручьем, сердце, сокращения которого прямо на глазах слабели, извергало лишенную кислорода почти черную кровь, и струя лилась прямо в пропасть. Он ударился о землю, взметнув облако пыли, с той тяжелой солидностью, с какой падает мешок картофеля, сброшенный с грузовика. Перепуганная лошадь заржала, вскинулась на дыбы, забила копытами в воздухе. Как опытная медсестра, которой пришлось провести множество ночей в приемном покое, Джулия была привычна к виду крови и сокровенного содержимого человеческого тела, но все произошло настолько молниеносно, что она застыла, потрясенная, и пребывала в этом состоянии до тех пор, пока до нее наконец не донесся звук винтовочного выстрела. Этот звук, казалось, освободил ее мозг от мгновенного паралича. Уже в следующую долю секунды она точно знала, что в них стреляют, а еще долей секунды позже поняла, что ее дочь в опасности, и нашла в себе силы повернуться и завизжать: – Гони! Она выкрикнула это слово изо всей силы, одновременно дернув лошадь за узду, чтобы та, повернувшись, толкнула крупом коня Ники. «Моя дочь, – думала она. – Не убивайте мою дочь!» Но рефлексы Ники оказались столь же быстрыми и уверенными, как и у нее самой. Девочка одновременно с нею пришла к тому же самому выводу, рванула коня влево, и спустя секунду обе лошади уже отскочили от мечущегося в панике коня Дэйда. – Гони! – вопила Джулия, пиная свою лошадь пятками и хлеща ее по шее поводьями. Животное ринулось вперед, его длинные ноги отчаянно молотили по глинистой почве; оно во весь опор неслось к узкому длинному проходу. Джулия находилась левее и немного позади Ники, то есть между Ники и стрелком, вернее, ей хотелось верить, что она находится между ними. Копыта лошадей выбивали быструю дробь, животные изо всех сил стремились к безопасному месту. Джулия пригнулась к лошадиной шее, как настоящий жокей, но она не могла не отставать от Ники – более сильное животное с почти невесомым седоком вырывалось все дальше и дальше вперед, и ребенок должен был вот-вот лишиться прикрытия. – Ники! – выкрикнула она. А затем мир вокруг нее исчез. Он разлетелся на куски небо почему-то оказалось под нею, взметнулась пыль, словно облако густого и ослепляющего газа, и Джулия почувствовала, что летит. Ее сердце пронзил страх, так как она поняла, что сейчас произойдет. Лошадь жалобно завизжала, и Джулия грохнулась на землю; из глаз посыпались искры, и она на мгновение лишилась чувств. Но еще скользя в пыли, ощущая первую боль, чувствуя, как каменистая земля обдирает ее кожу и что-то в ее теле с хрустом ломается, слыша удаляющийся топот коня, она все же заметила, что Ники остановилась и начала поворачивать лошадь к ней. Она поднялась, изумленная тем, что сохранила способность двигаться, несмотря на то что всю ее кожу жгло, словно огнем, и даже успела заметить быстро проступавшее на рубашке пятно крови. Ее качнуло, она упала на колено, но тут же снова вскочила, замахала руками и отчаянно крикнула Ники: – Нет! Нет! Беги! Беги! Испуганная и растерянная девочка застыла на месте. – Беги за отцом! – крикнула Джулия и, не дожидаясь ответа, повернулась и принялась карабкаться направо, на крутой склон, поросший кустами и чахлыми низкорослыми деревцами, надеясь, что убийца предпочтет стрелять в нее, а не в девочку. Ники взглянула на свою мать, бегущую к краю уступа полки, повернулась, хлестнула коня и почувствовала, как он с места взял в галоп. В воздухе облаком висела пыль, выбитая копытами, она мешала дышать, липла к залитому слезами лицу, но Ники пригнулась к лошадиной гриве и хлестнула коня, хлестнула еще раз и, хотя он заржал от боли, хлестнула в третий раз. Она колотила его по бокам своими английскими сапожками, и через несколько секунд ее охватили темные тени каньона и она поняла, что оказалась в безопасности. И тогда она услышала выстрел. Глава 27 Снайпер выстрелил, и картина в прицеле – сильная, прямо-таки героическая грудь, точно перекрещенная волосяными линиями прицела, отъюстированного на дистанцию в семьсот метров, – заранее сказала ему, что он попал в цель. А когда винтовка после отдачи вернулась в прежнее положение, он лишь несколько долей секунды видел красное пятно – дыру в половину грудной клетки, а в следующее мгновение тело свалилось в пыль. Тогда он перевел прицел на женщину, но... Он был поражен стремительностью ее реакции. Весь сценарий его стрельбы основывался на том, что женщина окажется полностью парализованной при виде того, как пуля разнесла грудь ее мужа. Она должна была впасть в ступор, и следующий выстрел оказался бы очень простым. Женщина рванула своего коня с места чуть ли не в тот же миг, и он был изумлен тем, сколько пыли при этом поднялось в воздух. Нельзя учесть все на свете; так вот, он не принял в расчет пыль. Он не имел возможности выстрелить почти секунду, а потом, намного быстрее, чем он мог себе представить, женщина и ребенок с сумасшедшей скоростью помчались к каньону и к спасению. Он испытал мгновенный приступ паники – никогда прежде с ним такого не случалось! – и отвел глаз от окуляра, чтобы взглянуть на удиравшую женщину невооруженным глазом. Она оказалась намного дальше, чем он рассчитывал, угол был нехороший, в воздухе висела пыль. Просто невозможный выстрел. А ведь у него оставались считанные секунды до того, как она и девчонка спрячутся в ущелье. Он сразу же подавил страх, отложил винтовку и взялся за орудие, которое часто и хорошо помогало ему: бинокль «лейка» с лазерным дальномером. Стрельба на неизвестную дистанцию почти бессмысленна. Он навел прибор на женщину, и перед ним поплыли точные цифры. Вот она на расстоянии в 765 метров, а теперь уже в 770 и продолжает стремительно удаляться. Его мозг все еще вычислял нужную поправку, а он уже отложил бинокль и не глядя взял винтовку, лежавшую с закрытым затвором выбрасывателем вверх справа от него Огромный опыт и врожденная способность к расчетам подсказывали ему, что он должен взять на добрых девять метров перед ней – нет-нет, девять было бы, если бы она двигалась перпендикулярно линии огня, а угол-то был острым, градусов этак сорок пять или пятьдесят, так что он возьмет поправку в семь метров. Одно деление миллиметровой шкалы (волосяные линии в прицеле были размечены несколькими разными величинами) на таком расстоянии соответствовало приблизительно семидесяти пяти сантиметрам, и поэтому, прицеливаясь, он навел перекрестье на шесть миллиметров вперед и на миллиметр выше цели, так что фигура женщины касалась лишь самого края толстой части горизонтальной линии. Невозможный выстрел! Невероятный выстрел! Почти на восемьсот метров по быстро движущейся цели, под острым углом и сквозь густую пыль. Винтовка отдала в плечо и возвратилась в прежнее положение, чтобы показать стрелку что-то непонятное. Он толком ничего не видел: лошадь упала, затем вскочила, яростно подскакивая и брыкаясь, и в воздухе плыла туча пыли. Снайпер снова передернул затвор. Где же она? Ребенок был совсем забыт; впрочем, это было не важно. Снайпер вгляделся в пыль, затем отложил винтовку и взял бинокль, поле зрения которого было намного шире. Так где же она? Попал ли он в нее? Находится ли она где-то там? Мертва ли она? Удалось ли ему со всем этим покончить? Он ждал, как ему показалось, несколько столетий и все это время не дышал. Ну наконец-то, вот она, раненная – он разглядел кровь на голубой рубахе – и еле движется от боли после падения. Но она не в шоке, не сдалась, не растянулась на земле, ожидая смертельного удара, подобно многим, впервые оказывающимся под неизбежной угрозой смерти. Она героически отступала от лошади и клубов пыли к краю уступа. Легкая мишень. Стоит предпочесть ее девчонке, которая все равно ничего не значит. Женщина была уже на краю. Он навел бинокль прямо на нее и на мгновение увидел ее лицо, успел мельком заметить ее красоту. На него накатила было меланхолия; впрочем, его сердце было жестким и непреклонным, и он без труда отогнал непрошеное чувство. Снайпер нажал кнопку, чтобы послать в нее луч умного лазера, тот вернулся рикошетом назад и показал на маленьком табло: 795 метров. Снайпер знал, что ему нужно прицеливаться точно по центру и на одно деление ниже горизонтальной линии. Он аккуратно положил бинокль, взял винтовку и увидел ее на том же месте: она просто стояла там, подстрекая его сосредоточиться на ней, чтобы дать тем самым своей дочери возможность скрыться в темном ущелье. Его прямо-таки тошнило от дурацкой храбрости женщины. И от безумной храбрости ее теперь уже покойного мужа его тоже тошнило. Кто они такие, эти люди? Какое у них право обладать таким благородством духа? С какой стати они считают себя особенными? Кто дал им на это право? Он навел на середину ее фигуры первое миллиметровое деление, расположенное ниже горизонтали. Одновременно с нажатием на спусковой крючок в нем ярко полыхнула вспышка ненависти. Винтовка вздрогнула. Время полета пули – около секунды, может быть, чуть-чуть меньше. Пока 175-грановая пуля семимиллиметрового патрона «ремингтон магнум» чертила поперек каньона свою невидимую, непресекаемую трагическую параболу, у снайпера было несколько мгновений, чтобы разглядеть женщину. Собранная, спокойная, не сдающаяся до самого конца, она стояла выпрямившись, зажимая рукой свою рану. А потом она исчезла из поля зрения прицела; вероятно, пуля сбила ее с ног. Она скатывалась все ниже и ниже, поднимая пыль, пока не исчезла из виду. Снайпер не чувствовал ничего. Он сделал свое дело. Дело закончено. Он сел и с изумлением почувствовал, что его белье промокло от пота. Он ощущал только пустоту, точно так же, как и тогда, когда в прошлый раз видел этого человека в своем прицеле, – лишь ощущение профессионала, закончившего еще одну работу. Снайпер снова навел прицел на мужчину. Ясно, что этот ликвидирован. Очень глубокая и широкая рана, прямо-таки необъятная, это хорошо заметно даже с такого расстояния. Но тут он одернул себя. Такой живучий, такой здоровый, такой серьезный соперник. Зачем испытывать судьбу?