– Я хочу поговорить с Собачьим мальчиком. – Собачий мальчик разговаривает только с псами. Ты что, пес? – Он садится на корточки и все равно остается выше меня. На подбородке у него уродливый прыщ, похожий на маленький белый глаз. – Ну так полай тогда, а? Он улыбается, и зубы у него испачканы шоколадом. Я вдруг злюсь. Он ведь не призрачный пес, а просто толстый пацан. – Руби, – шепотом говорю я, – голос! Руби взрывается сердитым лаем. Правда, ее это очень радует, и она изо всех сил бьет хвостом. Но мальчик-бульдог этого, конечно, не понимает и почти падает на задницу. Принцесса тоже лает, коротко и деликатно, как будто кого-то отчитывает. – Ну ты и псих, – кричит другой парень, скорчившийся на скамейке. Лицо его скрывает кепка. – Отвали от него, Чесотка. Лицо мальчика-бульдога краснеет. Он сжимает кулаки, но не осмеливается пошевелиться или оторвать взгляд от собак. – Хватит, – говорит Собачий мальчик и подходит к нам. Наклоняется и чешет Руби между ушами. Он улыбается: – Хорошо лаешь, хорошая девочка. От него пахнет табачным дымом, но Руби, кажется, нет до этого дела. Затем он смотрит на меня, и я понимаю, что глаза у него – карие, с золотыми крапинками – вовсе не собачьи. Глаза у него волчьи. – Совсем плохо, да? – Он смотрит на мою руку. Я киваю. – Всегда есть вожак. Главная собака. Ищи ее и с ней разбирайся. Если переглядишь пса, ты будешь главный. Вот как от них избавиться. – Типа как у вампиров? – Да, как у вампиров. – А как мне найти вожака? Принцесса виляет хвостом Собачьему мальчику, и он смотрит на нее странным, грустным взглядом. – Они любят воду, как все дикие звери. Я не хочу снова идти в прачечную, и это, должно быть, написано у меня на лице. – Эй, – говорит Собачий мальчик, – я ведь знаю, каково это. Мне никто не говорил, как от них избавиться, а ты сможешь. Окей? – Он слегка сжимает мне руку, пальцы у него липкие и потные, но это явно дружеский жест. – Хороший мальчик. Затем его глаза снова становятся волчьими. Он оборачивается и горбится. – Парни! – коротко рявкает он. – А ну поднимайте задницы. Он поднимает выломанный кусок брусчатки и швыряет прямо в окно «Скоттмида». Срабатывает сигнализация, и вся компания вскакивает и убегает, радостно крича. Когда я прихожу домой, папа сидит на диване в гостиной. Спортивная сумка все еще валяется под ногами, воротник поло расстегнут, руки лежат на коленях. – Привет, – говорит он. Я обнимаю его, и он неловко похлопывает меня по спине. От папы пахнет, как всегда после спортзала, гелем для душа. За правым ухом виднеется клочок пены для бритья. Но от него пахнет чем-то еще, и довольно сильно, и лицо у него покраснело. Руби исполняет приветственный танец и гоняется за хвостом, а Принцесса приносит ему свою кость и кладет на колени. Он улыбается, но совсем чуть-чуть, как будто на мгновение приоткрывается дверь. – Ты курил? Я качаю головой. – От тебя так пахнет, как будто ты три пачки в день высаживаешь. – А ты бы больше сыном интересовался, – встревает мама. Она босиком, в пижамных штанах и футболке. Я уверен, что она сидела дома весь день, смотрела телик. Она выглядит бледной и сердитой. Папа сглатывает, сжимает зубы. У него на руках растут черные волосы, и он становится немного похож на Собачьего мальчика. Или Волчьего? – А мной никто не интересуется, – тихо говорит он. В его голосе звучат какие-то нотки, от которых у меня снова болит запястье. – Нет, – говорит мама. – На кухне что-то осталось. Она не смотрит ему в глаза и уходит наверх. Папа встает так внезапно, что Руби и Принцесса оживляются и поднимают уши. – Что смотришь? – говорит он. – Тебе что, ничего не задали? Он пинком отбрасывает спортивную сумку и уходит на улицу. Сидя на кухне в одиночестве, я съедаю кусок холодной пиццы и решаю, что призрачные псы должны убраться из этого дома. Я долго лежу без сна, пока не убеждаюсь, что мама и папа заснули. Бодрствовать нетрудно. В звуках труб теперь слышится ритм, будто меня ждут. Наконец я встаю и спускаюсь вниз. Под веками мечутся ярко-фиолетовые полосы – от света настольной лампы. Принцесса и Руби идут за мной, цокая когтями. Я прокрадываюсь мимо папы: он опять спит на диване, накрывшись любимым клетчатым пледом, край которого Руби обгрызла в детстве. Может быть, так призрачные псы обходятся с людьми? Жуют их с краю, пока люди не истончаются и не исчезают? Папа глубоко и хрипло вздыхает и ворочается. Руби вдруг решает, что пора гулять, и собирается толкнуть его носом, но я успеваю схватить ее за ошейник. – Тихо. Она смущенно оглядывается на меня. Принцесса шествует мимо, направляясь в прачечную, и мы идем за ней. Там жарко и душно. Мигает лампочка стиральной машины, а ее дверца похожа на огромный темный глаз. Я закрываю за собой дверь. Почти совсем темно, только в маленьком окне под потолком видна полоска летнего ночного неба. Я наступаю в лужу воды на полу и тихо вскрикиваю, ощутив внезапный холод под босыми ногами. Когда глаза привыкают к темноте, я вижу две зеленые точки. Передо мной стоит собака-призрак. Я думал, что она будет выглядеть как привидение. Будет прозрачная, как на компьютере нарисованная. Но нет. Ужасно плотная настоящая собака, немецкая овчарка с лохматой черно-коричневой шерстью. Мокрая насквозь. Лужа на полу натекла с ее спины и носа. Руби и Принцесса по-щенячьи визжат и отступают мне за спину, прижимая уши. Внутри расползается страх, и я щелкаю выключателем. Свет мерцает тускло-оранжевым и гаснет. Следы зубов на запястье вдруг вспыхивают болью, и я прикусываю язык, чтобы не закричать. В темноте видны и другие фигуры, другие призрачные псы, они двигаются внутри стены, как будто под одеялом. Они все разные. Морда терьера, силуэт таксы. Они наблюдают за нами. Но только черная собака имеет значение. Сердце сжимается под ребрами. В носу стоит запах мокрой псины. «Собака маленькая», – говорит этот запах. «Сдавайся», – говорят глаза. Я погружаю пальцы в шерсть на загривке Руби, но она скулит и пятится, рычит, как сердитый щенок. Глаза у черной собаки – как фары дальнего света, и она идет прямо на меня. Кажется, что кто-то заставляет меня глотать. Рот наполняется грязной, будто из унитаза, водой, и вместе с ней приходят злобные мысли призрачного пса. «Что они делают они меня больше не любят а надо просто взять спички и сделать тепло»… Принцесса рычит. Она бросается на призрачного пса и хватает его за горло. Пес почти не двигается, но Принцесса отлетает в сторону, как мешок с костями, и сползает по стене. Она коротко взвизгивает от боли и затихает. Руби тихонько скулит у меня за спиной. У меня нет времени расстраиваться. Голова проясняется, и я смотрю на призрачного пса так же, как смотрел на мальчика-бульдога. Он издает сердитый звук, похожий на урчание двигателя. Я чувствую его в стене и полу. Но потом я слышу ответное рычание и не сразу понимаю, что оно исходит из моей груди. Глаза снова смотрят на меня, но теперь я готов. На этот раз я сам слушаю мысли призрачного пса. «Холодно пить мокро где хозяин где стая есть сильно сильный в темноте но холодно внутри тепло впусти…» На мгновение мне становится жаль его. Потом я думаю о папе, о тишине на кухне, о Принцессе, злость возвращается и делает меня сильным. Я подхожу к нему и хватаю за шкирку. Шкура кажется мокрой и маслянистой, но я держу его за шкирку, как его мамка, трясу его и смотрю прямо в глаза. Он опускает уши и хвост. Потом перекатывается на спину и подставляет горло. Собаки в стене вокруг нас грустно воют. Я тихонько свищу, и они выходят из стен и окружают меня. Моя стая. Мы идем по мокрому дому, оставляя за собой цепочку мокрых следов. Старая кость Принцессы лежит на полу рядом с телевизором, и я беру ее с собой. Я открываю садовую дверь и изо всех сил бросаю кость. Она летит в холодное утреннее небо, и все призрачные псы бегут за ней. Лавина темных мокрых собак несется по двору, их радость безумна и дика, и мне становится грустно, когда я закрываю за ними дверь. А потом я вспоминаю про Принцессу. В прачечной теперь нет ничего страшного, просто душный чулан со свисающим с потолка бельем. Но Принцесса так и лежит рядом с лужей. Шкурка еще теплая, но Принцесса уже не дышит. Руби тычет ее носом и скулит. Утром мы хороним ее на клумбе. – Принцесса была хорошей собакой, – говорит папа, опираясь на лопату. Потом грязной рукой вытирает пот с лица и прижимает меня к себе. От него пахнет солнцем и потом, и он смотрит мне в глаза: – Не забывай ее, Саймон. Тогда она не умрет окончательно. Я как будто вижу ее, старую и мудрую, в папиных глазах. И понимаю, что Собачий мальчик ошибался насчет призрачных псов. Мама плачет, хотя и пытается сдерживаться, а папа неуклюже гладит ее по спине. Она вздрагивает, но не отстраняется. – Наверное, нужно опять посадить тут цветы. Ладно вам. Давайте лучше чаю попьем. Мы сидим вместе за кухонным столом, печенье высохло и рассыпается крошками, но мне все равно. В саду играет Руби.