Гипнос щелкнул пальцами. – Считай, что все уже сделано. У Ордена есть зарезервированная ложа, и я обеспечу тебе билет. – Как? – спросил Энрике. – Как обычно, – пожал плечами Гипнос. – Деньги, обаяние и так далее… – Мне нужно больше. Два или три билета, – сказал Северин, рискнув бросить взгляд в сторону Лайлы. – На время этого задания Лайла будет притворяться моей любовницей. И с нами будет еще один человек. В комнате повисла тишина. Северин поднял бровь. – Уверен, двух человек будет достаточно, чтобы справиться с работой в доме Васильева. Третий может пойти с нами. Тишина начала становиться гнетущей. Энрике увлеченно рассматривал свои ногти. Зофья нахмурилась. Северин посмотрел на Гипноса, и тот недовольно цокнул языком. – Всех денег мира не хватит, чтобы я согласился сидеть между вами двумя на протяжении нескольких часов. Энрике потянулся к стакану с водой, слишком быстро опорожнил его содержимое и закашлялся. Зофья постучала его по спине. Северин старался не смотреть на Лайлу, но это было все равно что игнорировать солнце. Тебе необязательно смотреть на него, чтобы чувствовать, как оно обжигает твою кожу. – Нужно обсудить еще несколько вопросов, – резко сказал он. – У Васильева есть салон в здании театра, который он посещает вместе со своими телохранителями. Попасть туда можно только при наличии специальной метки, созданной с помощью кровного Творения… – Кровное Творение? – повторила побледневшая Зофья. Гипнос присвистнул. – Без сомнения, это дорогая привилегия. – Что такое кровное Творение? – спросил Энрике. – Я никогда о таком не слышал. – Это особый талант, смешение нескольких способностей, – объяснила Зофья. – Разум и материя, жидкость и твердый металл. – Умение манипулировать разумом и железом, содержащимся в крови. Это очень редкий талант, – сказал Гипнос, застенчиво улыбаясь. – И очень приятный. Северин пару раз видел таких мастеров в Эдеме. Многие из них предпочитали оттачивать свои способности в управлении льдом, но те, кто выбирал кровь, зачастую появлялись на публике со своими покровителями, которым нужно было притупить боль во время медицинских процедур или обострить чувства во время… определенных занятий. – Нам нужно разлучить Васильева с его охранниками, – сказал Северин. – Что может оторвать их друг от друга… – Деньги? – спросил Энрике. – Любовь! – воскликнул Гипнос. – Магниты, – сказала Зофья. Лайла, Энрике и Гипнос уставились на нее. – Очень сильные магниты, – поправилась Зофья. – Ты можешь это устроить? – спросил Северин. Зофья кивнула. – Это не решает проблему с проникновением в салон, – заметил Энрике. – У меня есть одна идея, – сказал Лайла. – В конце концов, я – Энигма. Я могу использовать свою скандальную известность. Не справившись с собой, Северин все-таки посмотрел на нее. Тысяча моментов сошлись в одной точке и превратились в пыль. Он видел сахар в ее волосах. Он видел ее тело, прижатое к полу под его весом, в тот момент, когда ему показалось, что Ру-Жубер целится в нее. Он вспомнил свои жестокие слова: как бы ему хотелось, чтобы они были правдивыми. Вот бы она не была настоящей. Лайла подняла бровь. – Я же должна тебе помогать, разве нет? – холодно спросила она. – Да, – Северин притворился, что одергивает манжеты. – Послезавтра мы уезжаем в Петербург. У нас много дел. – А после того как мы достанем Тескат-очки? – спросил Гипнос. – Мы расскажем Ордену… – Нет, – резко ответил Северин. – Я не хочу, чтобы они вмешивались, пока мы не поймем, с чем имеем дело. Зимний Конклав будет проходить в Москве через три недели. Если к тому моменту у нас будет чем поделиться – мы все расскажем. Гипнос нахмурился, но Северин предпочел этого не заметить. Он не собирался позволить Ордену забрать то, что принадлежало ему. Слишком многое стояло на кону. Поворачиваясь к двери, он заметил, что за окном начало темнеть, а на небе появились первые звезды. Когда-то сама эта комната напоминала о том, что до звезд можно дотянуться рукой. Когда-то они могли поднять головы вверх и осмелиться взглянуть на небеса. Теперь звезды казались издевкой, белоснежной усмешкой судьбы, расставляющей созвездия в астрономическом порядке, таком же предопределенном, как участь каждого смертного на земле. Но скоро это изменится. Скоро… они найдут древнюю книгу. Тогда даже звезды не посмеют навязывать им свою волю. 6 Лайла Лайла смотрела, как Северин покидает астрономическую комнату, чувствуя внутри пустоту. С одной стороны, впервые за долгое время она позволила себе на что-то надеяться. Если информатор Северина не соврал – у нее могло быть больше времени, чем она думала. Но Северин отравил эту новую надежду ненавистью. Она ненавидела этот холодный блеск темно-сиреневых глаз и его бесчувственную улыбку. Она ненавидела себя за то, что от одного взгляда на него у нее внутри что-то сжималось, заставляя ее возвращаться в тот единственный момент, когда она действительно была счастлива. Более того, она ненавидела свою надежду на то, что, как только они найдут Божественную Лирику, он снова станет прежним. Словно это снимет с него проклятие. Лайла пыталась отогнать эту мечту, но она упорно цеплялась за сердце девушки. – Моя лаборатория… – начала Зофья в тот же момент, когда Энрике пробормотал что-то про библиотеку. Гипнос прервал их обоих громким шипением. – Non, – сказал он, указывая на пол. – Оставайтесь здесь. Я сейчас вернусь. У меня есть сюрприз. Он стремительно вылетел из комнаты, оставив их втроем. Лайла покосилась на Зофью. Они не успели поговорить до начала собрания, и теперь, когда Лайла смотрела на подругу, в глаза бросались новые детали ее внешнего вида… Зофья не переодела свое дорожное платье. Под ее глазами залегли фиолетовые круги. Исхудавшее лицо говорило о пережитом волнении. Не так должен был выглядеть человек, который провел счастливую Хануку со своей семьей. – С тобой все в порядке? Ты хорошо ешь? Прежде чем покинуть Эдем, Лайла написала подробные инструкции для поваров, объясняющие, как кормить Зофью. Зофья ненавидела, когда трогали ее еду. Ей не нравились слишком яркие узоры на тарелках, а ее любимым десертом были идеально белые и круглые сахарные печенья. Раньше за этим следила Лайла. Но это было раньше. Как только вопрос слетел с ее губ, она почувствовала острый укол вины. Какое право она имела спрашивать о питании Зофьи, когда она сама покинула Эдем? Когда она сама отдалилась от подруги? Лайла покрутила гранатовое кольцо на пальце. Иногда девушке казалось, что ее секрет постепенно впитывается в ее кровь, подобно яду. Больше всего на свете ей хотелось рассказать им правду, сбросить этот груз со своих плеч… но что, если правда их ужаснет? Ее собственный отец не мог смотреть на нее. Она не могла потерять единственную семью, которая у нее была. Зофья пожала плечами. – Голиаф теряет аппетит. – Учитывая, что Голиаф питается сверчками, – я его не виню, – поддразнила ее Лайла. – Он ест недостаточно, – сказала Зофья. – Я сделала график, на котором отображено количество съеденных сверчков, и он идет на убыль. Если хочешь, я могу тебе показать… – Как-нибудь обойдусь, – ответила Лайла. – Но спасибо за предложение. Зофья уставилась на свои колени. – Я не понимаю, что с ним не так. Лайла почти протянула руку, чтобы коснуться ее ладони, но остановила себя. То, что казалось ей проявлением любви, не всегда было таковым в глазах Зофьи. Светловолосая девушка задумчиво смотрела на черную подушку, на которой любил сидеть Тристан. Теперь она лежала под кофейным столиком. – Может, Голиаф скорбит, – тихо сказала Лайла. Зофья посмотрела ей в глаза. – Может быть. Зофья выглядела так, словно хотела еще что-то сказать, но в этот момент к Лайле подошел Энрике. – Нам нужно поговорить, – пробормотал он, усаживаясь напротив нее. – Мне не о чем рассказывать, – ответила Лайла. Энрике бросил на нее выразительный взгляд под названием «от тебя буквально пахнет ложью», но не стал настаивать. Лайла рассказала ему о колдуне, который жил в ее родном городе и когда-то охранял Божественную Лирику… но ничего больше. Энрике и Зофья знали, что она ищет книгу, но не знали зачем. А она никак не могла набраться смелости, чтобы им рассказать. Вздохнув, Энрике выгнул спину, и Лайла узнала это движение. Она протянула руку и почесала его между лопаток. – Я скучаю по почесушкам, – грустно сказал Энрике.