— Но все же не спросили. — Ладно. Раз уж так, я даю тебе выбор. Второе правило Ордена — держать чувства при себе. Буквально только что я нарушил третье: поцеловал Нору в кладовой. Если расскажу про события шестилетней давности, про заговор против короля Эдриана и королевича Брэййна, то нарушу еще и первый завет: нельзя разглашать тайны своих господ. Я не могу предать Дэмьена, ведь это в большей степени его убийство. Я умею переступать через правила, мне это всегда удавалось. Но я не могу отречься от них полностью, они будут преследовать меня до гробового камня. Каждый раз мне придется выбирать и взвешивать — как поступить, и я очень завидую людям, которые слепо подчиняются порядку и умеют отключать голову. Или столь же слепо сопротивляются, не думая о последствиях. — Мой выбор — покориться Вашей воле, — говорю то, что должен сказать. — Моя воля — узнать, чего хочешь ты. И напомни-ка, сколько ночей ты не спал? — Две с половиной. — Все равно плохо. Сходи-ка ты выспись, потом продолжим. Я не должен был ни о чем спрашивать, вырвалось так некстати. Она права: с несвежей головой охота сболтнуть что-то по глупости. Я повинуюсь приказу. По пути к Алтарю ко мне подбегает стражник. — Господин Венемерт, — говорит он услужливо, — господин Лайсэн хочет Вас видеть. — Какого черта?.. Чертями мы называем неупокоенных душ, которые по истечении десяти дней после смерти не смогли уединиться с землей. Они блуждают по свету в бесконечном поиске покоя — это их наказание за проступки в течение жизни и за отречение от дома. Если похоронить человека вдали от его родовой могилы, он никогда не растворится в вечности. Я стараюсь казаться человеком сдержанным, но в редкие минуты слабости я не прочь выругаться, хотя не могу сказать, что верю в сказки про загробную жизнь. Наверное, потому что не хочу уготованной мне участи, боюсь стать тем, к кому время от времени взываю. *** Председатель встречает меня хмурыми бровями и красным лицом и резко вскакивает с места, как тогда я переступаю порог. Он машет руками так, что мне кажется, что вот-вот придется обороняться. — Какого черта?! Вместо того, чтобы исполнить мой приказ, ты бежишь жаловаться? Ах ты… — Я должен был объяснить госпоже, почему должен отлучиться. — Долго еще ты будешь думать, что тебе все позволено? Раньше ты стоял за спиной сильного короля, а теперь прячешься за шестнадцатилетней девчонкой. Какой же ты… — Еще одна его привычка — не договаривать, когда гнев хлещет через край. Он объясняет свою неприкосновенность именем династии, а сам говорит так пренебрежительно про королеву — и за ее спиной. Интересно, однако, но я решаю не вступать в войну. Сейчас это бессмысленно. Лайсэн не в духе, я тем более. — Вы только затем меня позвали? — спрашиваю, собрав в кулак все спокойствие. — Проваливай добровольно, если не хочешь, чтобы она узнала правду. — Лайсэн наконец приостывает и садится на кресло. — Какую правду? — Напомни, как называется та заразная болезнь, которая скосила моего брата. — Неизвестно. — Какая-то непонятная болячка взялась из ниоткуда и поразила именно его и его любимого наследника? Какое интересное совпадение, а? — Они как раз вернулись из долгого похода. Подцепили в дороге, все бывает. — Есть теория поинтереснее. И поверь, она совсем не понравится госпоже. Слушай, твое положение довольно шаткое… Я уже молчу, что в смерти господина Дэмьена я тоже могу обвинить тебя. — Разве у Вас есть основания, свидетели? — И ты ведь понимаешь, с какими слухами можешь столкнуться, раз уж собрался сторожить сон молоденькой королевы? — Уголки его рта изображают ухмылку. — Дам тебе добрый совет: не рой себе яму. Не то я сделаю все, чтобы тебя в ней закопать живьем. Он не выслушивает возражений — выставляет за дверь. Врага нельзя недооценивать, но все же я знаю Лайсэна не первый день и могу ручаться, что он слишком труслив, чтобы воплотить в жизнь свои самые грандиозные планы. Он не станет обвинять безосновательно — клевета преступление не менее серьезное, а доброе имя ему дороже всего на свете. Все-таки каким же нужно быть недалеким, чтобы угрожать вот так открыто! Я ведь теперь буду еще осторожнее. *** Прошел день. Я всерьез подумал над предложением Ларрэт и решил ничего не менять в своей жизни по трем основным причинам. Во-первых, я несу ответственность за смерть ее отца и брата, и, если я могу ей помочь в непростое время, это мой долг. Во-вторых, сделав ноги, я тем самым признаюсь Лайсэну, а прежде самому себе, в слабости. В-третьих, мне все равно некуда идти. Я сообщил госпоже о решении еще вечером. Я сплю крепко, но моментально просыпаюсь от стука: привык слышать каждый шорох. Одеваюсь, выхожу в коридор. Это Ларрэт. Она обеспокоена. — Она ушла! — говорит. — Кто? Тэта? — Да! — И не сказала, куда? — Мы разговаривали утром. Я сообщила, что моей правой рукой теперь будешь ты. Тэта приняла это как оскорбление. Я предложила ей другую хорошую должность на выбор, готова была уступить даже место в Совете. — Но она не оценила Вашу доброту. — Хуже. Она пошла к Председателю и вызвалась пойти в Адас вместо тебя. Чего-чего, а этого я не ожидал. — Ну, я так полагаю, она объявила Вам войну. — Но Тэта моя подруга! — Ее щеки пылают. — Она не может стать врагом. — Если она встанет на сторону Эмаймона, Вам придется это признать. — Вен, что делать?.. Ты думаешь, она… Я не могу допустить мятеж! — Сперва я хотел бы понять мотивы Лайсэна. Почему он согласился ее отправить. — Может, он сотрудничает с Эмаймоном? — Нет, ему это невыгодно, как и всем нам. Если мы потеряем Адас, то потеряем топливо и плодородную землю. А переметнуться к Эмаймону Лайсэну не может просто потому, что здесь, во Дворце, у него есть чем кичиться — кровью. Там он никто и звать его никак. — А Тэта? — Возможно, это часть какого-то ее плана. — Она хочет женить на себе Эмаймона? — Вы и сами понимаете, как адасцы относятся к межплеменным союзам. Я, конечно, не сомневаюсь, что Тэта ради этого изрядно постарается, но ей понадобится на это время, много времени, и я бы не спешил паниковать. — Еще вчера она поддерживала меня, а сегодня вот так предает? Чем я такое заслужила… — Ничем. Скажите лучше, не знает ли она ничего такого, что может навредить Вам? — Ну… — Про тайный выход из Алтаря? — Не знает. — Что-нибудь еще не менее важное? — спрашиваю. — Один мой секрет. — Если она наболтает о нем Эмаймону, что-то случится? — Не знаю. Это личное. Но… Тэта многое обо мне знает, я все не вспомню. — Ладно. Разберемся. — Вен. — Она смотрит мне в глаза. — Я так устала. Мне очень нужна передышка.