— Нет, всё — это всё, что дает человеку социалистический строй. Потому что все прочие мелочи, вроде медицинского обслуживания, жилья и прочего — это всё входит в право на учебы и работу. И я эти мелочи отдельно расписывать не стала. — У вас все же очень… необычное понимание социализма. — Скорее, еще непривычное, но ничего: если социализм выживет, то все привыкнут. — А он может не выжить даже после вашего… вмешательства? — Легко. Чтобы социализм выжил, нужно, чтобы все люди… точнее, большинство людей понимали, что это такое. Причем не из учебников со скучными статьями, а из… как бы это попроще-то объяснить… из окружающей культуры. Из книг, из кинофильмов — а посмотрите, какую пургу гонят нынешние писатели и режиссеры! Не все, конечно, но большинство. В особенности деятели культуры, извините за выражение, национальные. — Это всего лишь непонятные вас особенности национальной культуры, которую они стараются донести в массы! — Да разве я против? Пусть несут свою национальную культуру в свою национальную массу. — А каждая национальная культура обогащает интернациональную культуру всего советского народа. — Ага, обогащает и удобряет. Вот только не стоит кормить этим удобрением людей насильно. И не стоит превращать культуру национальную в основу культуры нацистской. Вы опять путаете бублик с богородицей: национальный поэт какой-нибудь пишет откровенную халтуру и не старается сделать что-то получше просто потому, что знает: его писево специально назначенные люди переведут на русский язык и напечатают массовым тиражом по национальной квоте, а он получит гонорар такой же, как великий русский писатель. Ну и зачем ему стараться? То есть он старается, одевает рваный халат с тюбетейкой или лапсепрдак с кипой, выходя в люди — но уровень культуры это лишь снижает, причем катастрофически! Хочет он творить национальную культуру — мы не против. Но пусть его творения остаются на национальном языке, пусть его собственный народ рублем подтвердит его влияние на умы людей. Его народ, а не весь Советский Союз. — Вы… вы не правы. — Возможно, я ведь исключительно свое мнение по этому поводу высказываю. Мне Решатель о национальных деятелей культуры ничего особо не подсказывал. Похоже, о них до Системы информация вообще не дошла… за ненадобностью. — Ну… хорошо. А по поводу торговли с Испанией… — Все вам покоя не дает мое сотрудничество с якобы фашистом. Тогда поясню с другой точки зрения. В СССР запасы апатитов будут полностью выработаны где-то к середине двадцать первого века — и это если только собственные потребности удовлетворять. И потом фосфор придется из других источников черпать, причем из очень дорогих источников. А в Испанской Сахаре фосфоритов хватит лет на триста, причем хватит даже без распечатывания наших советских депозитов — это раз. Два — мы с Испанией налаживаем взаимовыгодное сотрудничество. Три — янки теперь получают фосфорные удобрения исключительно на наших условиях… — А они войну новую с Испанией не начнут? — А они войну с СССР не начнут? Франко — далеко не дурак, и, хотя коммунизм и ненавидит от всего сердца, решил спрятаться под наш, советский ядерный зонтик. Потому что понимает: из-под такого же зонтика американского Испанию янки просто выгонят и он эти удобрения фосфорные вообще потеряет. — Но он же их американцам в основном и продает… — Да, и продает довольно дорого, на эти деньги проводя индустриализацию в своей стране. Но продает-то он ресурсы из Сахары, а развивает родную Испанию. Кстати, раз уж речь зашла об этом: продажа любых невосполнимых ресурсов — это кража у собственных детей. А воровать в собственном доме… — А скупать ворованное? — Я в который раз повторю: социалистическому государству безразличны все иностранные граждане, во главу угла ставятся лишь интересы граждан собственных. Другое дело, что воевать, чтобы отнять у иностранцев их богатства — тоже путь в моральную деградацию, которая приведет опять же к разрушению страны. Но если иностранцы хотят с нами торговать — то перевоспитывать их точно не наша задача. С ними будем играть по их правилам… — Честно говоря, ваши… убеждения меня просто пугают. — Открытостью, или, лучше их характеризуя, неприкрытым цинизмом? Вы правы, это — цинизм. Но политика в условиях существования множества государств с различным социальным строем — это и есть чистый цинизм. Или, описывая это другими словами — голый рационализм. Иначе-то стране не выжить! — Рационализм, говорите… — Голый причем. Именно он требует, чтобы в стране была могучая армия… раз уж у нас такая политическая дискуссия пошла, еще кое-что от себя добавлю. Товарищ Мао — я отца имею в виду — не успел сожрать Восточный Туркестан, а там народ… правительство его, понимает, что самостоятельно им не выжить. И все еще думают, к кому бы присоединиться. — Они не думают так. — Думают-думают. Если бы СССР не попер вперед и вверх после победы, то они с радостью бы присоединились к Китаю, а сейчас перспективы собственно Китая их не радуют. Пока не радуют, так что если вдруг они снова попросятся в качестве республики в СССР, то отказывать им не стоит. У них там много природных ресурсов… в СССР их и так много, но запас карман не тянет. — А вы уверены, что этот шаг не приведет к резкой конфронтации… — С Китаем — нет, пока Китай от нас сам очень зависит. А на остальных — плевать. Янки уже на наши природные ресурсы зуб точат, одним зубом больше, одним меньше… — А вы считаете, что они попросятся? — Если вы со мной хотя бы в этом вопросе согласны, то… давайте так договоримся: они попросятся где-то в начале лета. Скажем, шестого июня… Павел Анатольевич очень внимательно слушал лекции, которые его группе читала Татьяна Васильевна. Лекции очень интересные, и, как не мог не отметить Павел Анатольевич, исключительно профессиональные. — Вы все должны усвоить как дважды два четыре, что никаких следов постороннего вмешательства быть не должно. Все должно, все обязано происходить полностью естественным образом. Отдельно хочу уточнить: даже если я найду следы такого вмешательства, то можете считать, что экзамен вы не сдали. — Татьяна Васильевна, но ведь не всегда… точнее очень редко можно подойти к объекту настолько близко, — не удержался один молодой майор. — Павел Анатольевич? — Таня повернулась и внимательно поглядела на Судоплатова. — Я проведу с ним дополнительные занятия, но вы же сами говорили, что освоить технику сможет лишь один из сотни, а вы отобрали из пяти сотен двадцать два кандидата. — Из пяти сотен тщательно отобранных вами товарищей, и я вообще не об этом. Курсантам нужно просто побольше практики давать, вот этим вам и нужно заняться. Кто у нас ближайший из особого списка? А майор Северинов сейчас соберет группу для этой тренировки, думаю, пять человек. Тут, конечно, и двоих хватит, но и остальным потренироваться надо… Спустя неделю в небольшом поселке в Калиниской области случился крупный скандал: внезапно приехавшая из области ревизия нашла серьезную недостачу в магазине сельторга. Ревизоры, понятное дело, составили акт, председатель сельсовета его подписал… А на следующий день товароведа сельторга гражданина Шаламова односельчане нашли на складе магазина. В зюзю пьяного, настолько пьяного, что его пришлось в район везти, в больницу. Выйдя из приемного покоя, районный доктор сказал ожидавшим его колхозникам: — Ну а что вы хотели? Сами же говорили, что он две бутылки водки выпил. А я, знаете ли, не господь бог всемогущий. Тело заберете или тут оставите? — Да на кой хрен он нам сдался, — за всех ответил участковый милиционер, — у него у нас ни родни, ни знакомых каких. Да и на кладбище в селе места для невостребованных покойников не отведено. — Ну хорошо, тогда вы и договаривайтесь в райотделе. Только быстро, нам чужой покойник тоже ни к чему… Таня, сидя в салоне самолета, летящего из Твери в Москву, даже бумаги, принесенные членами группы, смотреть не стала: — Вы допустили незначительную ошибку. Приказ был бумаги изъять, но приказа тащить их в Управление не было. — А на месте их уничтожать тоже было бы неправильно, — недовольным голосом прокомментировал слова Тани майор Северинов. — А печки и в Москве есть… — Ну что, Валера, считайте, что вы экзамен выдержали. Я про бумаги не просто так сказала, а для проверки вашего ума и сообразительности. Товарищ подполковник, передайте Павлу Анатольевичу мой приказ о присвоении вам очередного звания, пусть оформит его как положено. Товарищей Масленникова и Дементьева это тоже касается. — Вы лучше сами скажите ему… — У меня больше времени нет, я вас в Москве высажу и к себе дальше работать лечу. Еще вопросы есть? Глава 29 Соревнование между авиаконструкторами в области разработки пассажирских машин выиграл «Аэрофлот». Получивший широчайшую гамму пассажирских самолетов, причем самолетов турбовинтовых, и способных как садиться на любую поляну, и летать очень далеко, перевозя множество пассажиров на тысячи километров. То есть на любую поляну садилась все же «эмка», а толпу народа на тысячи километров возил Ил-14, требующий относительно приличного аэродрома. Да и толпа поначалу была не очень большой, Ильюшинская машина перевозила всего сорок два пассажира. То есть «старая» Ильюшинская, а новая, с индексом Ил-18, запущенная в серию на том же Ташкентском заводе, где выпускался и «предшественник», имела уже восемьдесят пассажирских кресел. Да и новой она была лишь относительно, на Ил-18, построенный и даже испытанный в сорок шестом году, просто новые двигатели поставили. Ну и новое пилотажное электрооборудование, все же девять лет прошло, люди много интересного и полезного придумать успели. Но Сергей Владимирович свои самолеты всегда старался делать очень надежными, тогда, в сорок шестом, он заложил пятикратный запас по прочности… А когда с появлением мощных вычислительных машин конструкцию пересчитали, выяснилось, что запас прочности получился вообще девятикратный, так что планер даже дорабатывать не пришлось. Пока не пришлось: на очередном «закрытом» вручении Сталинских премий, где их получали Ильюшин, Мясищев, Бартини и Бериев (последний — за шестнацатиместный пассажирский самолет-амфибию), Владимир Михайлович «предупредил» Сергея Владимировича: — Ты уже готовь удлиненный вариант машины, с новыми материалами, человек на сто двадцать: Туполев сейчас в правительство вышел с предложением реактивную машину сделать на сотню пассажиров, надо будет его по пассажировместимости тебе превзойти. — А ты его превзойти не хочешь? — Ильюшин все еще не мог забыть, как М-7 Мясищева «закрыла» проект его Ил-12. — Мне АДД другой проект выдала, на все у меня рук и голов не хватит. А у тебя практически готовая машина… сейчас на госиспытаниях новый вариант твоего же двигателя, не на четыре с половиной, а на пять с половиной лошадок… — У меня тоже новый проект. — Но Бугайский же у тебя эту машину ведет, пусть Виктор Никифорович и все доработки проводит. — Что-то ты слишком заботливый стал… — Это не я, меня Фея просила тебе это сказать. Она почему-то решила, что стране ни Туполев, ни Яковлев особо не нужны, ну а наша работа — помочь ей это утверждение доказать. Туполева большинство авиаконструкторов не любило очень сильно (главным образом за то, что он постоянно «зарубал» проекты товарищей, перетягивая на себя все ресурсы), да и Яковлев любовью ни в малейшей степени не пользовался, так что Сергей Владимирович на эту реплику в ответ лишь хмыкнул. Но взгляд его продемонстрировал, что «доказывать» он готов… Александр Завадский в апреле пятьдесят пятого вздохнул, наконец, свободно: семь лет на посту Председателя Госсовета дали, наконец, видимые плоды. То есть эти «плоды» стали уже видны, причем не только ему одному: проведенный опрос будущих выпускников школ показал, что подавляющее их большинство решительно настроено на строительство процветающей и социалистической Польши. То есть опрос-то был вовсе не про это, школьников спрашивали, куда они собираются пойти работать или учиться — но даже в самых дремучих деревнях почти все собирались идти в рабочие на заводы или продолжить учебу в технических институтах. Процентов десять сельских школьников собирались и дальше заниматься сельским хозяйством, но вот на собственных фермах этим собиралось заниматься менее процента детей. Ну что же, и этим крестьянам никто мешать не будет, а как скоро жизнь покажет им ошибочность такого выбора, можно будет узнать и чуть позже. Именно самую малость позже: в Госсовете уже лежал законопроект о госзакупках сельхозпродукции и частнику там будет очень грустно… Вообще-то бригадный генерал и глава Польши искренне считал, что выбравшие этот путь дети наверняка были из семей АКовцев, которых товарищ Завадский люто ненавидел. И как солдат, воевавший с ними, и как поляк, твердо знающий, что эти триста с лишним тысяч воевавших, по сути, на стороне Гитлера поляков и привели к тому, что товарищ Сталин даже разговаривать не захотел о послевоенном переделе польских территорий. То есть их «переделили» вообще мнения польских товарищей не спрашивая… Хорошо еще, что по договору с Советским Союзом Польше предоставили право использования порта в Данциге, но все Поморское воеводство было возвращено Германии. Как и Силезия, в результате чего Польша лишилась огромного количества полезных ископаемых. Но много и осталось, так что Александр прилагал огромные усилия для строительства угольных электростанций, а затем — и химических заводов, использующих этот (главным образом паршивый бурый) уголь в качестве сырья. И в какой-то момент эти усилия дали замечательный эффект: придуманные польскими химиками средства для стирки белья оказались очень востребованными в Советском Союзе — и Польша стала получать за эти стиральные порошки очень много продуктов питания. Настолько много, что городское население теперь в основном и кормилось русскими продуктами (и кормилось куда как лучше села), что привлекало больше народу в промышленность и увеличивало поступления средств из-за границы. Маховик начал очень быстро раскручиваться, городское население на глазах богатело… Александр в Польше имел всю полноту власти уже не только формально, но и фактически. Правда, в отличие от Сталина, он не собирался ставить себе памятники или называть в честь себя города, ему было достаточно и того, что он на самом деле правил Польшей как хотел. А чтобы это правление приносило и пользу стране, нужно было чтобы какая-то польза доставалась и народу — большую часть которого товарищ Завадский считал непроходимыми болванами. Но это было лишь следствием деятельности довоенных правителей, а теперь, когда школы начнут выпускать детей, всю жизнь проучившихся в школах социалистических, появится и много поляков уже достаточно умных, чтобы Польша перестала всеми рассматриваться как «задворки Европы». А чуть позже — чтобы она стала достаточно сильной и для пересмотра послевоенных границ… Таня поляков непроходимыми болванами не считала. Она считала их врагами Советского Союза, правда пока лишь «потенциальными врагами» — но лишь тех, кто в Польше и жил. А отдельных поляков она считала врагами уже «кинетическими»: в ее первом списке был один такой. Но Таня о нем никому не говорила, поэтому и всю подготовку к очередной своей работе старалась вести сама. Причем «шумно и напоказ»: советское посольство доставило в Москву по ее запросу телефонный справочник города Бисмарк, штат Северная Дакота, и — что оказалось весьма непросто — служебный телефонный справочник крупнейшего госпиталя в городе, специализирующегося на травматической хирургии. Чтобы добыть последний, представитель посольства специально съездил в Дакоту и рассказал, что советских хирургов очень интересует заокеанский опыт и советские медики с удовольствием бы его поперенимали, научив взамен американцев пользоваться шовными хирургическими машинками. Последнее предложение американцев даже заинтересовало, но когда Таня туда позвонила и озвучила предлагаемую цену машинки, интерес к сотрудничеству у янки пропал. А телефонный справочник города у Тани — нет.