— Почему? Интересно же! — Каждый раз, когда об этом речь заходила, она начинала злиться, волноваться… ей вспоминать этого явно не хочется. Так-то она очень много для нас уже сделала и еще сделает, но если мы будем причинять ей боль… — А как она через время проникла? — Она не знает. Потому что она — просто врач. А еще, говорит, что была террористкой, причем самой неуловимой. Вроде одних президентов там, у себя, семь штук ликвидировала. — Тогда очень многое становится понятным… мы для нее, наверное, со своими средствами защиты, просто дети из песочницы. А по этой части поделиться опытом она не хочет? Или ты тоже не спрашивал? — Не спрашивал, но она и сама делится… когда считает нужным и возможным. У Паши-то все используют экипировку, которую она предоставила. И спецсредства: в Прибалтике-то и на Украине стало вроде практически спокойно, и потерь у нас считай что нет. Я с ним об этом говорил: без ее отупляющих гранат и ночных прицелов мы бы без потерь точно не обошлись бы. — А ты не против, если и я ее кое о чем поспрашиваю? — Я у нее поинтересуюсь, тут, главное, чтобы она была не против. А если ты о спецпроекте, то она говорила, что всё, что еще в школе выучила, она уже сообщила. Я еще удивился: говорила, что бомбу она вообще в одиночку изготовить может, но как эта бомба работает, не понимает. — А может просто попросить ее нам всю документацию передать, которую она с собой принесла? Мы бы, я думаю, со многим сами разобрались бы, ее не дергая по мелочам. — А она всю эту документацию в голове принесла. Что запомнила, то и запомнила, а что забыла — уже никак ей самой не получить. Что там Доллежаль про ее реактор водяной говорил? — Что идея верная, а над воплощением в металл еще работать и работать. Он больше удивлялся тому, как подробно были описаны возможные проблемы. Собственно, поэтому реактор сейчас на земле и ставится, чтобы проблем в воде избежать. Кстати, ты уже слышал, что там у Перегудова эта марсианка начудила? — Нет еще. Давно начудила? — На прошлой неделе. Забавно вышло… Владимир Николаевич Перегудов был несколько удивлен, когда к нему в кабинет вошла молодая женщина: — Вы Перегудов? Владимир Николаевич? — Ну… да. — Очень приятно, а Серова. Случайно в Ленинград заехала по делам, а, оказывается, у вас бардак творится. Я вам прислала два вагона клея и растворителя и вагон дров, а ваши, извините за выражение, сотрудники вагоны принимать отказываются. Разберитесь с этим быстренько. — Какого клея? — Хорошего, адгезия выше когезии по резине. — А зачем нам-то этот клей? — Как зачем? Лодку резиной обклеивать. — Какой резиной? — Какой-какой… резиновой. Черной. — А зачем? — Вы тут лодки проектируете или в носу ковыряетесь? Резиновое покрытие уменьшает волновое сопротивление, скорость вырастет минимум узла на три, а то и на четыре. К тому же шумность лодки децибел на пятнадцать понизится… Резину я пока не привезла, вы мне пришлите геометрию лодки, мы под нее быстро покрытие изготовим. — Извините, девушка, а вы знаете, куда вы попали? — В ЦКБ-18, но Полушина сейчас нет на месте. А груз для вашего изделия предназначен, так что вам им и заниматься. — Значит я чего-то не понял. Клей, дрова какие-то… — Не какие-то, а гваяковые. Для изготовления подшипников валов. — Деревянные подшипники? — Ну да. Ожидаемый срок службы двадцать пять лет, шум вала снижается практически втрое, при этом никакой смазки не требуется. Знали бы вы как сложно было эти четырехметровые палки через полземли, через пять стран к вам дотащить! Да, кстати, малошумные пропеллеры вы изготовить всяко не сможете, так что ставьте любые, потом в Молотовске поменяете на нормальные. — Так, начнем сначала. Вы вообще кто? И что вы делаете у нас на заводе? — Я же сказала: я — Серова. Директор ВНИПИ «Фармацевтика». По распоряжению товарища Сталина курирую разработку и постройку ваших лодок. Ну и помогаю как могу. Вот, посмотрите: тут про резину все написано и про клей. А про подшипники из гваякового дерева много где написано, сами почитайте. — Насколько мне известно, разработку курирует… военное ведомство. — Ну да. А я еще и генерал-лейтенант. А вы, между прочим, с понедельника станете начальником нового СКБ-143, Иосиф Виссарионович приказ сегодня подписать должен. Теперь о текучке: покрытием лодки у нас занимается Лужская артель «Резинотехника», вот тут их координаты имеются, свяжитесь по вопросам геометрии резиновых панелей, они же и с обклейкой корпуса помогут. По реактору… вы с Доллежалем ведь уже знакомы? Да, вам все равно придется моделирование лодки с покрытием проводить, я Крылова уже предупредила, обговорите с ним параметры моделей. — Вы имеете в виду Алексея Николаевича? Разве он еще работает? — У меня все работают кто работать хочет. Кстати, ему идея резинового покрытия лодок понравилась, так что испытания он проведет быстро. Ладно, я пошла, если возникнут вопросы — звоните. То есть по указанному номеру сообщите, что хотите со мной что-то обсудить, я вам перезвоню когда освобожусь. И все же вагоны-то примите… до свидания! Владимир Николаевич, после того как дверь за гостьей закрылась, еще с минуту постоял, пытаясь понять, а что же это такое было, но так ничего и не понял. Вышел в приемную и поинтересовался у секретаря: — Это кто это ко мне сейчас приходил? Секретарша — немолодая женщина, носящая, по мнению Владимира Николаевича, под платьем погоны минимум майорские, посмотрела на свои записи: — Генерал-лейтенант Серова, директор «Фармацевтики». — А при чем тут фармацевтика? — Так ВНИПИ «Фармацевтика» ведет все атомные проекты. Я же вам еще весной под роспись приказ товарища Берии доводила, что все распоряжения «Фармацевтики» должны приниматься наравне с приказами Спецкомитета… Что, новый приказ вам принесла? — Ну да… лодку велела резиной обклеивать… Да, точно… соедините меня с начальником склада…. Глава 15 Лето пятьдесят первого заканчивалось довольно безрадостно: засуха на юге, причем включая южную Сибирь, привела к серьезному недобору сельхозпродукции, и в первую очередь зерна. С овощами и фруктами на половине территории СССР тоже было не очень хорошо — и руководство страны начало впадать в уныние. Но некоторые, хотя и относительно локальные, достижения мешали ему впасть в уныние окончательно. В Белоруссии, вопреки прогнозам, был собран довольно неплохой урожай картошки, да и с зерном республика заметно выделилась на фоне южного соседа, а в отдельных областях России… В отдельной Владимирской области колхозы побили все рекорды по заготовке сельхозпродукции. Хотя лето и было не очень дождливым, все же засухи не случилось, и урожаи полей оказались вполне достойными. К тому же, по сравнению, скажем, с сороковым годом, общие посевные площади увеличились почти на четверть. На самом деле практически весь «прирост» состоял из старых залежей, не обрабатываемых чуть ли не со времени революции, но ровно столько же было засеяно люпином «в порядке севооборота» для хотя бы минимального восстановления давно утраченного плодородия. Но залежи дали (вполне ожидаемо, впрочем) рекордный для этой местности урожай, что было вдобавок обусловлено использованием новых сортов яровой пшеницы, да и изрядная часть «старых» полей была перед посевной неплохо удобрена, так что и там урожай не подкачал. Но больше всего не подкачали личные огороды колхозников, которые традиционно давали три четверти урожая овощей: таких урожаев даже старожилы не помнили. Впрочем, основная работа старожилов как раз в том и состоит, чтобы ничего не помнить, но именно в пятьдесят первом эти самые личные огороды были «удобрены по науке» и любой колхозник, засадивший картошкой хотя бы двадцать соток, собрал по десять и больше тонн вполне съедобного корнеплода. А с пары соток морковки мужик собрал уже тонну, с пяти соток капусты — до пятнадцати тонн кочанов… Такие урожаи еще в позапрошлом году резко повысили интерес колхозного народонаселения к разведению червяков, и в пятьдесят первом результат этого повального увлечения «выстрелил». Очень даже неплохо выстрелил, так как подобные огороды не завел себе разве что самый ленивый колхозник. Еще товарищ Пальцев выдал распоряжение, что в колхозе под личное хозяйство «целесообразно выделять по половине гектара на домохозяйство», а кое-кто дополнительно распорядился распашку личных огородов проводить наравне с колхозными полями. Ну а наличие на всех областных МТС маленьких тракторов, как будто специально «под огороды» и изготовленных, сделало исполнение этого распоряжения делом вовсе не обременительным. Ну да, за эту пахоту нужно было платить, но ведь не сразу и деньгами, а долей с убранного урожая, причем долей скромной… Результат по овощам Иосифа Виссарионовича тронул до глубины души: Владимирское крестьянство продало государству (по цене тридцать копеек за кило против восьмидесяти магазинных, зато везти в город и торговать не надо) около миллиона тонн одной картошки. Продало большей частью потому, что ее мужикам просто хранить было негде. Впрочем, и государству (в области только, к глубокому сожалению) ее тоже негде было хранить, и владимирская «частная» картошка заполняла овощехранилища Москвы, Подмосковья, даже Ленинграда, туда же шла и «частная» морковь, капуста и свекла. На колхозных полях урожаи, конечно, были заметно меньше — буквально в разы меньше, точнее, раза в два-три — но полей-то было гораздо больше, так что товарищ Егоров (все еще занимающий пост Первого секретаря обкома) буквально наизнанку выворачивался в попытках распихать урожай. То есть взять его хотели многие, но вот с транспортом урожая туда, где его хотели заполучить, было хреновато. Настолько хреновато, что Федор Савельевич обратился к Сталину за помощью… В ситуации, когда «основные производящие районы страны» мелко обделались, не помочь с вывозом урожая тем, кто работу выполнил на «отлично», было бы крайне неразумно — и в дело вступила Советская армия. А еще к работе подключилось МГК — на предмет тщательного выяснения «кто виноват в засухе». Причем речь шла совсем не о природных катаклизмах… В шести колхозах села Новый Егорлык, в полном соответствии со «Сталинским планом преобразования природы» были проведены серьезные мелиоративные работы, высажены многочисленные лесополосы. А так как засуха для Сальского района была делом, в общем-то, обыкновенным, то для сохранения лесопосадок до тех пор, пока деревья не вырастут достаточно большими, чтобы воду добывать из глубоких слоев земли, вдоль них были выстроены «временные водопроводы», в которые воду подавали в основном ветряки. Ну а если ветра долго не было, то могли подключаться и электрические насосы. С ветром (причем периодически вообще суховеем) летом пятьдесят первого в Сальском районе было неплохо, настолько неплохо, что река Егорлык выкачивалась практически полностью начиная с конца апреля и до середины августа. Но на восьми тысячах гектаров полей колхозы смогли вырастить и собрать урожай почти в двадцать семь центнеров с гектара — в то время как средний урожай по Ставрополью приближался к семи центнерам. Поэтому вопрос в Министерстве Государственного контроля стоял так: какая сволочь не дала возможности колхозникам позаботиться о посевах? Петр Михайлович Раздобудько с войны вернулся с двумя медалями: «За взятие Будапешта» и «За победу над Германией». Очень неплохо для сержанта, за всю войну и выстрелившего всего один раз, причем из пушки. Потому что в войну (на самом деле с осени сорок второго) он работал в рембате, а выстрелить ему пришлось когда он перегонял танк из рембата в часть, а венгры как раз в этот день решили перейти в контрнаступление. И, как назло, из экипажа в тот момент оказались рядом лишь механик-водитель и заряжающий — а Петр Михайлович уже знал, как из пушки стрелять: пару раз ему и орудия ремонтировать приходилось. Ну и выстрелил… никуда, естественно, не попал, но тогда это и не очень нужно было: венгры почти сразу же и откатились. Вообще-то по имени-отчеству Петра Михайловича называла лишь теща, да и то, когда хотела послать его на какую-то работу по дому, а все окружающие его иначе, как Петькой и не называли. Что механика Раздобудько сильно злило, хотя он и старался злость свою не демонстрировать. Но все же — и со стороны односельчан уважения никакого, и теща все время командует… Командует потому, что жить пришлось в ее доме — ну не было в селе другого жилья. И, вероятно, именно поэтому Петр Михайлович согласился с предложением однополчанина записаться в «летучую МТС», организованную аж в Павлодарской области. Далековато, но и зарплата была обещана неплохая, и — что показалось ему важнее — появился шанс обзавестись собственным жильем и покинуть склочную тёщу: по словам однополчанина, в тех краях намечалось создание новых колхозов и поэтому вроде «летучая МТС» будет преобразована в районную, причем размещаться она будет в совершенно новом селе. В котором и МТСовцы смогут свой дом выстроить, а уж если работать на МТС бригадиром, то и дом может оказаться очень даже неплохим. Прибыв на место, Петька быстро выяснил, что для жилья на МТС предоставляют работникам койку в деревянном балке, но ему — как бригадиру — был отдельный балок выделен. Да уж, далеко не то, о чем мечталось, однако зарплату платили исправно, а с продуктами было и вовсе замечательно. С работой было похуже, то есть много ее, работы, было, да и вкалывать приходилось часов по двенадцать в сутки — а выходной вообще давался раз в две недели. Правда, всем работникам давали витаминные напитки, отчего и двенадцатичасовая работа не сильно утомляла. Правда, когда Петька решил было не пить «вечерний напиток для лучшего сна», прикрепленная к МТС молодая врачиха тут же нажаловалась начальнику и тот устроил бригадиру экскаваторщиков нехилый такой втык, после которого у Петра Михайловича пару дней задница болела. Работал он на экскаваторе-канавокопателе — и за три месяца прокопал им траншею аж в девяносто километров длиной. Это если от Иртыша смотреть, а если еще и с боковыми отводами считать, то далеко за сотню выйдет. Другие, не МТС-овские, бригады в эту траншею укладывали здоровенные глиняные трубы (для их перевозки прямо вдоль канавы узкоколейку проложили) — и получился такой огромный водопровод. В окончании которого Петька Раздобудько теперь копал очень немаленький пруд. Не сам копал, там ребята из его бригады, которые на ковшовых экскаваторах работали, землю рыли — ну а он этой работой руководил. И занимался ремонтом того, что на МТС ломалось — а ломалось там очень много чего: все же землю ворочать, причем такую, что не каждый трактор ее вспахать сможет, было не только людям, но и технике не очень-то и просто. Зато появилось свободное время: ремонтом в летучке занимались по восемь часов, да и выходные теперь каждую неделю давались. И вот все это свободное время Петр Михайлович работал как проклятый — хорошо еще, что напитки, позволяющие хоть по шестнадцать часов работать, давать не перестали. К конце водопровода возле копаемого пруда как раз место для нового села и разметили, и каждый, кто желал здесь остаться, мог и место для дома присмотреть, и даже дом выбрать. То есть дом-то особо выбирать было не из чего, всем ставили совершенно одинаковые щитовые домики «шесть на восемь», что тоже было неплохо. Но уж если тут всерьез обосновываться, то можно было и другой дом выстроить, каменный. В котором будет и отопление от общей котельной, и водопровод, и канализация… Причем дом можно было заказать работающей в селе артели, а можно и самому выстроить: все необходимое для такой стройки продавалось на базе, на окраине села и устроенной. А то, что село будет не хуже тещиного, уже стало совершенно понятно: пока МТС рыло канавы, артельщики уже построили дом правления колхоза (двухэтажное, богатое), клуб двухэтажный же, больничку не меньше той, что раньше в районе была, школу — в общем, явно село должно было стать зажиточным. А на МТС, куда Петьку пригласили тоже бригадиром, работы ожидалось много: вокруг степи непаханые до горизонта — и, как сказал новый начальник, все эти степи нужно было «обводнить». Детьми семья Раздобудько пока не обзавелась, но в планах их числилось немало — так уж если можно и дом роскошный выстроить, и гарантированный заработок, чтобы семью прокормить, будет обеспечен, то почему бы и не перебраться сюда насовсем? Тем более что молодая жена ветеринарную школу как раз закончила, тоже без работы не останется… По узкоколейке Петька добрался до Павлодара, где сел на самолет — и на следующее утро его в тамбовской деревне встречали жена и теща. А еще через день — просидев с женой над альбомом с проектами «рекомендуемых домов» и вроде бы выбрав самый для них подходящий — отправился обратно. Жена должна была к нему выехать через неделю: Петр Михайлович привез специальный ордер, позволяющий семьям принятых на работу в новые районы увольняться с прежних мест за пять рабочих дней. И в самолете Петька с удовлетворением вспоминал, как теща его исключительно «Петенькой» эти два дня и именовала. Зауважала, значит… В начале сентября Всеволод Николаевич подготовил для Сталина доклад по результатам своего расследования. Вообще-то Иосиф Виссарионович считал, что Меркулов слишком «мягкий» для работы с преступным элементом, но в этот раз доклад его немало порадовал — хотя по нему серьезных оргвыводов вроде бы сделать и не получалось. Но и «несерьезные» — они тоже в копилочку пойдут: — Это, конечно, довольно странно, но колхозное крестьянство слишком уж всерьез приняли весеннее выступление Никиты Сергеевича по укрупнению колхозов. Большинство почему-то теперь убеждено, что в самое ближайшее время будет проведено изъятие части земли приусадебных хозяйств, многое — очень многие — склонны так же считать, что и по отношению к домашней скотине будут введены серьезные ограничения. И это стало причиной, одной из главных причин, нежелания работать на колхозных полях: все старались по максимуму получить урожаи с приусадебных участков чтобы, продав продукты на рынках, получить как можно больше денег. — Мне не кажется, что можно изыскать колхозника, сильно желающего денег получить поменьше…