– Не уйдем! Лестница высокая. – Ты хочешь остаться тут, в этой тухлой комнате? Как в клетке?.. – влезла Мила. – Если и правда воды все больше, то нам лучше перебраться в другое гнездо. – И оно – о, совпадение! – там, куда надо вести эту… новенькую, – выплюнула Женя. – Как удачно! Вы ведь не можете выставить ее в тоннель, потому что она выловила из воды вашу дебильную Вальку. Идиоты! Саша чувствовала, как в груди поселяется дрожь от обиды. Но молчала, закусив губу. Лишь выдохнула коротко: – Почему ты так, а? Я ведь ничего… – Потому что я знаю тебя лучше, чем ты сама, – процедила Женя. – Жень, – оборвал Юра, и та сразу же сникла. Саша переспросила: – Ты… Меня знаешь? Откуда? Мы были знакомы? Женя отвернулась, не собираясь продолжать беседу. Она отошла к своему прогнившему дивану, сгорбленная и мослатая, а потом и вовсе затихла там, с ненавистью поглядывая на Сашу. – В общем, я предлагаю перебраться, – сказал Костик. – Под утро соберем вещи и пойдем ко второму гнезду, оно выше, и там не должно быть воды. – Переходы могут быть затоплены, – напомнила Мила. – Нам же придется спускаться вниз… – Не думаю, – отозвался Юра. – Там переборки, уровни… Где-то и правда может стоять вода. Но, я думаю, доберемся. Там спокойнее. – Да я вообще не против, – пожала плечами Мила. – Давайте перебираться. Если лестницу затопит… – Отлично. И по пути забросим Сашу наверх. Договорились?.. Жень? – Да пошли вы, – буркнула Женя. – Значит, договорились. Давайте ужинать. Они сновали по узенькой комнате, словно чьи-то воспоминания, выпуклые тени на блеклых обоях. Саша, присевшая к столу рядом со свернувшейся калачиком Валей, разглядывала их, не желая участвовать в толкотне. Юра доливал вонючий керосин, от которого щипало глаза, в погашенную лампу, Костик суетился, двигая матрасы, Мила стучала жестяными банками в дальнем углу, где сгорбилась набыченная Женя. На деревянный столик бросили зажженный фонарь, и по комнате разлился холодный неживой свет. К Саше подошел немой Егор, осторожно тронул ее за плечо и сразу же отвел взгляд в сторону. – Привет, – Саше стало неловко. – Ты что-то хотел?.. Он взмахнул руками в воздухе, словно печатал что-то на телефоне, и снова глянул на Сашу. Она покачала головой: – Ты хочешь на чем-то написать? – Он просит твой мобильник, – сказал Юра, подкручивая лампу. – Телефон пережил падение? – Да, но… – Саша вновь посмотрела на бледное лицо Егора, на котором невозможно было прочесть ни единой эмоции. Он стоял, умоляюще протянув руку, и Саша не знала, как ему отказать. Его друг нашел ее в черных коридорах, привел в уютную комнату, где вот-вот зажжется теплый свет в керосинке, Сашу накормят, проводят до выхода… А она думает только о том, как бы сэкономить заряд батареи? – Зачем он тебе? Там все равно нет связи, я проверяла. Егор кивнул и, вытянув вперед пальцы, изобразил выстрел. – Он хочет поиграть во что-нибудь. Любит стрелялки, но у нас такого давно нет. И электричества тоже нет. Сашин слабый протест, что глупо тратить батарею на игры, когда ей надо дозвониться до матери и папы, комом застрял в горле. Она улыбнулась через силу и протянула телефон. Егор сразу отошел в сторону и сел на первый попавшийся матрас, носом уткнувшись в разбитый экран. Саша, растерянно наблюдающая за ним, хотела попросить не сажать батарейку слишком сильно, но даже этого не смогла сделать. Юра протер лампу грязной ветошью и вновь запалил, закрутив пробку. Дрожащее свечение озарило бледные лица. – Откуда здесь эта древность? – спросила Саша. – Керосинка? – Юра затушил спичку и снова завозился, возвращая стеклянную колбу на место. – Я нашел ее в одном из технических помещений. Крутая, да? Свет шикарный. Теплый… Бледный фонарик потух, и к бродягам на огонек словно бы заглянул сам уют. – Да, только ты когда-нибудь сожжешь тут все к чертовой матери, если будешь заправлять этим вонючим керосином, пока она даже не остыла, – беззлобно буркнула Мила, подходя к ним. В руках она держала жестяную банку с оторванной этикеткой. – Что это? – спросила Саша, пока остальные обитатели гнезда подтягивались к столу. – Тушенка. Конина. Холодная, правда, но костер разводить не будем… Пальчики все равно оближешь! Саша отвела глаза. – Я… Я не ем мясо. Женя, усевшаяся по правую руку, фыркнула в таком бешенстве, что даже лампа будто бы чуть померкла перед ними. Мила замерла с банкой в руках: – Но как же… – Значит, ты сегодня не жр-решь, – отрезала Женя. Ее картавость чуть смягчила грубое слово. – Милка, давай в темпе. У меня желудок сейчас склеится. – Зря ты не хочешь, – сказал Костик, усаживаясь напротив. В руках у него покоилась жестяная миска с присохшими комочками еды. – Правда, вкусно. Может, кусочек? – Я вам верю, но несколько лет назад я пообещала себе, что не стану есть животных. Я, наверное, слишком наивная, но мне их жалко. – О да, – влезла Женя. – Как же замечательно, что ты сама это понимаешь. – Жень, – Костин выдох, такой уже родной и знакомый. Саша с трудом сдержала улыбку. – Ну, как хочешь, – Мила сноровисто вскрыла банку консервным ножом и, зачерпнув ложкой мясо в глянцевой пленке жира, первым делом положила Юре. – Правда, в таком дурдоме можно было бы хоть немного поесть. Силы пригодятся. – Я не хочу, – натянуто улыбнулась Саша. – Правда. Спасибо за предложение. – Давай хоть воды тебе налью… Воду-то ты пьешь? – спросил Костик с преувеличенной серьезностью. – Пью, – улыбнулась Саша. Ужинали в тишине. Саша чувствовала себя белой вороной, замечала в чужом чавканье долгие паузы, видела сомнение в глазах. Бродяги ели, делая вид, что все нормально, но воздух вокруг них чуть подрагивал от напряжения. На Сашу, то и дело отхлебывающую из кружки, старались не смотреть. – А где вы берете еду? – спросила она, устав от тягостного молчания. – Вор-руем, – ответила Женя с вызовом. – Приходится, – согласился Костик. – Порой делаем вылазки, обчищаем склады. Сейчас проще – яблоки, картошка на огородах… Наберем на зиму, и нормально. Саша лишь кивнула ему в ответ. Вновь повисло молчание, ложки судорожно заскребли по мискам. Лампа чуть мерцала, и Саше нравилось смотреть на нее, на ее живой огонек, будто бы костер, что разливал тепло по сторонам. Саша давно согрелась, и на щеках ее проступил румянец – она чувствовала, как кожу покалывает прилившей кровью. – Валенька, давай покушаем… – Мила, сидящая рядом с девочкой, ласково гладила ее ладонью по волосам, а Валя морщилась, прятала лицо от света. Да, Мила старше бродяг, ее расплывшееся тело выглядело материнским среди худых и нескладных обитателей гнезда. Даже то, как она ласково проводила рукой по хрупким девчоночьим плечам, с какой нежностью будила Валю, говорило о многом. – Давай-давай, просыпайся. Ночью встанешь голодная, а кормить тебя уже никто не будет, – уговаривала Мила. Саша попыталась вспомнить, будила ли собственная мать ее такой лаской хотя бы раз в жизни, но не смогла. Она без отрыва смотрела на Валю, которую Мила уже усадила на колени и принялась сноровисто кормить тушенкой, что липла блестящей пленкой к ложке. Видимо, Мила спешила накормить девочку, пока она еще до конца не проснулась. Валя сонно хлопала глазами и послушно ела. К Сашиному горлу подступила тошнота. – Тихо! – сказал Юра, и все звуки в комнате разом оборвались. Саша застыла вместе с бродягами, переводя взгляд с одного лица на другое. Тишина, плотная и неподвижная, обволокла их сгорбленные силуэты. Женя, рука которой застыла в воздухе вместе с ложкой, будто бы окаменела. Даже молчаливая Валя спрятала лицо на груди у Милы. Костя медленным движением выключил лампу, и теперь вместе с тишиной их обступила и чернота. Саша едва не вскрикнула, когда ее ладонь нашарил Юра и крепко сжал в своей руке. – Ни звука, – едва слышно предупредил он. Саша кивнула, не подумав даже, что он этого не видит. Секунды ползли, неповоротливые и тяжелые, словно булыжники, а Саша то и дело забывала дышать. Она прислушивалась так сильно, что чувствовала тиканье наручных часов на запястье у Костика – точно таких же, как у папы. Папа…