После ужина они поехали в отель, где Аграфену встретила Татьяна Ветрова со слезами на глазах. – Дорогая моя Грушечка! Прости меня, пожалуйста! Нас уже тут так напугали! Это все из-за меня, из-за старой дуры! Вот зачем я не пустила тебя к себе? Но вдруг так захотелось одиночества и полного расслабления в этом чудном месте… Это я во всем виновата из-за своего эгоизма! Прости меня! Груня, если честно, настолько была рада, что все остались живы, что сама выбралась из жуткой передряги да еще и Вилли спасла, что на Татьяну совсем не держала зла. О чем ей и сообщила. А вот от предложения делить с ней номер отказалась. – Я что-то за это время так привыкла к Вилли, что поживу в его апартаментах, а заодно и присмотрю за ним, – ответила актрисе Аграфена. К слову, Вилли очень даже обрадовался, что она согласилась остановиться у него. Груша долго не могла заснуть, ворочаясь на широченной постели. Вилли ничем не тревожил ее покой. По полоске приглушенного света и тихому стуку компьютерных клавиш, который ее убаюкивал, было понятно, что владелец отеля сидит за своим столом и работает. А потом свет погас. Наконец-то сон окончательно сморил и Аграфену. Глава 10 Утром ее разбудили чириканье птиц за окном и аромат кофе. Проснуться под такой «аккомпанемент» было необыкновенно приятно. В комнату заглянул Вилли с довольным лицом: – Я не знал, предпочтешь ли ты позавтракать в ресторане или в номере, но очень захотел за тобой поухаживать, поэтому, не спросясь, принес все сюда. – Хорошо. Я приму душ и приду, – ответила Груня. Завтрак Вилли приготовил весьма обильный, но художница налегла на йогурт и фрукты, вспомнив вчерашние излишества и сразу же округлившийся животик. Ну а за приятной беседой и парой чашек кофе пошли на «ура» пышные булочки с джемом. Именно за этим занятием в кабинете Вилли их и застала труппа русских артистов, которые сначала заглядывали по одному, а потом ввалились все вместе. – Вот где наша Грушечка! Мы ждем ее да ждем в общем ресторане, а она уже и живет, и завтракает в обществе хозяина отеля, – промурлыкала Татьяна. – Вот тебе и на! Я еще учила ее, как соблазнить мужчину, а она и сама всем фору дать может! Поздравляю! – Не знаю, с чем пожаловали, но на всякий случай спасибо, – ответила Груша, заметно покраснев. А вот на Настеньку даже смотреть было неприятно – так перекосилось у нее лицо от злости и зависти. Еще бы, такая мизансцена – не она, а художница с таким красавцем! «Все-таки плохая из нее актриса, – решила про себя Аграфена, – абсолютно не умеет скрывать свои чувства. Эмоции на лице читаются, как открытая книга». Настя между тем, поджав губы, произнесла: – В тихом омуте, как известно… А режиссер Эдуард Эрикович развел руками: – Не ожидал от тебя, Груня. Мне отказала, а… – В чем вы меня обвиняете? С ума все посходили? Я что, отчитываться должна? – нахмурилась Аграфена. – Я ни в чем не обвиняю. Просто… Когда ты успела охмурить нашего красавца хозяина? И чтобы вот так, в первый же день, согласиться… На тебя не похоже. А мы за тебя волнуемся – ты ведь женщина неопытная. Вот бросит он тебя потом, и будешь переживать! А я буду ходить за кулисами и наверх посматривать, не повесился ли где тут мой художник-декоратор от несчастной любви? «Все-таки у режиссера довольно своеобразное видение действительности», – подумала Груша. – А это наше личное дело, господа туристы, вам не кажется? И было ли что, и будет ли, и бросит ли кто… – встрял Вилли и пригласил всех располагаться, где кто хочет. Затем предложил: – Завтрак? – Мы уже позавтракали, но хотим почувствовать себя аристократами! – с пафосом произнес Эдуард, впихивая свое большое тело в кожаное кресло (Груне даже показалось, что подлокотники жалобно затрещали от такой нагрузки, и вертикальной, и горизонтальной). – Я могу вам помочь? – удивился Вилли. – Что надо сделать, чтобы вы почувствовали себя аристократами? – Я так понимаю, что Эдуард Эрикович хотел сказать, что аристократы с утра пьют шампанское, – предположила Груня. – Но лично я думаю, что это лишнее перед репетицией. – А я считаю, что как раз бокал холодного шампанского придаст нам определенный полет фантазии, энтузиазм и раскованность. Не мсти мне, моя любимая бестия! – погладил себя по животу режиссер. – Вот раскованности нам только и не хватало… – покачала головой «бестия» и развела руками. Вилли, естественно, как любезный хозяин, не мог отказать в просьбе, и в его кабинет был доставлен ящик дорогого шампанского. Полетели к потолку пробки, началось веселье. Настя присела рядом с Вилли, обнажив не только коленки, но и еще сантиметров сто ног, а также, как показалось Груне, продемонстрировав кромку нижнего белья, если таковое на ней вообще было. – Извините, Вилли, а вы просьбы всех женщин выполняете? – Не всех, – мягко отстранился от нее мачо и откупорил следующую бутылку, разливая незваным гостям. – Чуть позже я лично отвезу всех в театр, и вы сможете репетировать, – пообещал он. – А сейчас мы ждем нотариуса. Груня, я пригласил его на дом, чтобы нам с тобой никуда не нужно было ехать. – Мне все равно, – растерялась та, не в силах не обращать внимания на ноги Насти. – Какой нотариус? Что случилось? И почему это касается нашей Груни? – заволновалась Татьяна. – Тот человек, к кому вы прибыли в гости, Марк Тарасов, оставил завещание, и сейчас его нам озвучат. – А при чем Аграфена? – Она его дочь, – сначала коротко ответил Вилли, а затем принялся пояснять и поведал все, ранее сказанное Груне, чем занял народ разговорами минут на двадцать. Самой Груне тоже пришлось держать ответ: что она ничего этого не знала, что мама ей так никогда и не призналась, кто ее отец, что открылось все только сейчас, и она в таком же неведении, как и остальные. До сих пор не пришедшее в себя лицо Татьяны Ветровой исказилось еще больше. – Так, значит, у тебя отец нашелся? – Понятно теперь, почему Марк настаивал именно на твоем приезде! – догадался Эдуард Эрикович. – Ну, хоть один пазл встал на свое место! – Выходит, Груне может что-то перепасть от него по наследству? – спросила Настя, чувствуя, что ее сейчас хватит удар. Мало того, что художница, эта «старуха», отхватила самого красивого здесь мужика, к тому же богатого, так ей еще и наследство светит! Просто ужас! Даже молодые и ядреные нервы Анастасии могли не вынести подобного потрясения. – Мы ничего толком не знаем, – успокоила ее Груня. – Вообще-то Марк Тарасов был беден. Единственное, что у него имелось, – это театр, который ему приобрел по доброте душевной Вилли. Нотариус не заставил себя долго ждать, явился точно вовремя и очень удивился количеству народа, присутствующему в номере. К тому же народ был очень шумный и несколько пьяный. – А мы все ждем завещания! Все хотим поздравить нашу Грушечку! – заявила Таня, подступая к юристу с бокалом наперевес, а Вилли перевел. – Просто жаждали бы стать наследниками, – по-своему объяснила ситуацию Аграфена, естественно, на английском языке, так что почти никто ее не понял. Нотариус, аккуратненького вида невысокий и неполный мужчина в летнем отглаженном костюме, светлой рубашке и нежно-голубом галстуке, расположился за столом и достал кейс с документами. Щелкнул замок, и юрист вынул папку с документами, а оттуда и сами документы, все в каких-то веревочках и печатях. – Не томите! – взмолилась ведущая актриса Ветрова. – Вы сами не можете, что ли, сказать, что там? Вы же составляли! Вилли перевел. Юрист прокашлялся. – Во-первых, такие вещи требуют повышенной честности и внимательности, тут «абы как» не пройдет. Во-вторых, тысячи людей составляют завещания, причем часто за много лет до того, когда они могут понадобиться… Я не могу помнить все. Итак… – Мужчина вытер лоб носовым платком. Началась вступительная часть, кто и в каком здравии при составлении завещания находился. Ну а дальше шла самая значимая часть – по имуществу. – «Свои сбережения в размере десяти тысяч долларов, – читал нотариус, – завещаю своей единственной наследнице Аграфене Романовне Пичугиной, такого-то года рождения, имеющей российское гражданство». – Велика сумма! – фыркнула Настя. – Здесь прилагается номер счета в банке, где ей выдадут деньги по завещанию, – пояснил нотариус. И продолжил: – «…Свой театр в городе Будапешт я завещаю моему другу Эдуарду Эриковичу Колобову». После этих слов все присутствующие дружно посмотрели на режиссера. Сам Эдуард, казалось, вот-вот потеряет зрение, так как глазные яблоки просто выпадут от удивления и покатятся по паркету апартаментов Вилли. – Мне? Господи, совсем не ожидал. Он что, под старость с ума сошел? Зачем мне все это… Груня оставалась совершенно спокойной, зато настала очередь Насти порадоваться и позлорадствовать. – Ой, какая неожиданность! Только что найти отца, узнать, что он оставил завещание, понадеяться, что хоть перед смертью, как бы прося прощения, тот отвалил хоть что-то, а тут – на тебе! Что и было, театр, завещано другу! Татьяна Ветрова с неприязнью посмотрела на Настю. – Ну и злая же ты… И эта сучка метит на мое место, желает стать ведущей актрисой? Доброты в тебе не хватает, доброты! – Да, я обязательно стану звездой! Ты-то ведь уже сдаешь, старушка! А уж при таком перекошенном лице зрители вряд ли осыплют тебя цветами. Хорошо бы ржать не начали прямо сразу! – Мое перекошенное лицо закончится через полгода, а твоя злобная душонка останется с тобой на всю жизнь! – достойно ответила на ее реплику Татьяна. – За полгода много воды утечет, – прошипела Настя, словно гремучая змея. – Девочки, прекратите! – остановил перепалку Эдуард Эрикович. – Что вы в самом деле? Да еще при посторонних. Что про нас подумают? Стыдно! Мы же всем говорим, что мы – самая дружная труппа, почти семья. А на деле выходит, все друг другу просто враги? – А тебе я, Эдик, вот что скажу… – обернулась к нему Ветрова, всем своим видом показывая, что зря режиссер привлек к себе внимание своей глупой болтовней. – Я знаю, что ты любитель женщин. Да что там говорить, все знают, что ты просто бабник, если не сказать грубее. И всегда таким будешь. Но мне все равно, сколько баб у тебя было, есть и будет. Только если ты заменишь меня лично на эту тварь, я уничтожу вас обоих! Пусть это будет последним моим деянием в жизни, но я так и сделаю! – Таня, успокойся! Стыдно же… – побагровел Колобов.