Им, разумеется, об этом знать не обязательно, верно? Я схватила пацана за грудки, шваркнула его спиной об стену, ткнула в лицо ухмылкой своего огромного револьвера. – Дайга рассказал вам, что это? – Я вжала дуло пацану под подбородок. – Дайга рассказал вам обо мне? Пацан уставился на меня круглыми глазами и лихорадочно закивал. – Тогда ты знаешь, что я этой штукой творила, – прорычала я. – Знаешь, что не стану повторять. Где он? – Д-древние руины, – запнулся он. – Четыре часа пути на восток отсюда, у подножья горы. Я… я могу показать, если вы… – Я – нет. – Я швырнула пацана на пол. – Я не стану тебя убивать, малец. Но ты кое-что для меня сделаешь. – Д-да! Что угодно! – Во-первых – говори, чем зарабатываешь на жизнь? – Я подмастерье! Подмастерье писаря! – И для этого тебе нужны две руки? Он опять вытаращил глаза. – Э-э… нет… И заорал – я с размаху саданула каблуком ботинка ему по кисти и услышала хруст каждого пальца. Наверное, куда лиричнее было бы взять с него клятву, что он навсегда оставит преступную жизнь. По правде говоря, в юности я пыталась так делать. После множества шрамов и ошибок я усвоила, что лучший учитель – это опыт. Я не убивала детишек, разумеется, но и не позволяла им тыкать мне в лицо оружием и уходить невредимыми. – Во-вторых, – наклонилась я ближе, – говори, что расскажешь вашим примирителям, когда они тебя спросят, кто виноват. Под конец, если хочешь знать, из чего сделан человек, нужно взглянуть ему в лицо и услышать, как он произнесет твое имя. Парнишка поерзал, потянул время, пытаясь справиться со страхом в глазах и болью в руке, а потом наконец произнес: – Сэл Какофония. Вот-вот обделается, право слово. Я убрала оружие, натянула на голову палантин и шагнула обратно в бурю. Скоро здесь будет толпа народу с кучей вопросов. А времени на них у меня не было. Мне еще надо разделаться с магом. 3 Шрам Дождь кончился через пятнадцать минут после того, как я покинула таверну Ральпа, оставив мне запах сырой земли и мокрую траву. Спустя четыре часа, ровнехонько перед тем, как солнце показалось из-за горизонта и ужаснулось тому, что ему придется лицезреть Шрам еще один день, я обнаружила руины. И уже через две минуты поняла, что этот день хорошим не будет. Когда-то, судя по всему, здесь стояла крепость – нагромождение частоколов, казарм и башен, которые во время войн играли важную роль. Эти форты так часто переходили из рук в руки между Империумом и Революцией, что уже и не вспомнить, кто изначально их построил. А когда кошмарно дождливые осени, лютые зимы и палящие лета взяли свое, ни одна из сторон не захотела иметь дела с таким сокровищем. В эти крепости не стоит соваться. Если, конечно, тебе не нужно убежище в смертельной западне. А Дайге Фантому, как и любому скитальцу, это гиблое место пригодилось бы. Как пацан и сказал, у подножья горы. Две огромные каменные башни с темными амбразурами и раскрошившимися лестницами поддерживали высокую стену, черт знает когда расколотую внушительной пробоиной – то ли пушечным выстрелом, то ли магическим залпом. Мы медленно приблизились; я, навострив уши, изо всех сил прислушивалась. Не обнаружив засады, я спешилась и внимательно оглядела эту развалину. – Думаю, он схоронился поглубже, – я указала на башни. – Он мастер хвата, так что легко спрячется там, где есть что поднять и швырнуть. Готова поспорить, какая бы шайка за ним ни явилась, он уронит на них эти башенки. Правда, ради одного человека он вряд ли будет напрягаться. – Я обернулась. – Логично? Ездовая животина уставилась в ответ. Если она и заметила в моих размышлениях косяк, то виду не подала. И это тоже логично. Потому что она всего лишь огромная сраная птица. Четыре фута лап с жуткими когтями, два фута голой шеи со злыми глазищами и острым, уродливым клювом – и все это крепилось к жирному шару из жестких черных перьев. Конгениальность выглядела гнусной, тупой и злобной, как всякая порода, выведенная в Пустоши. Шрам – не место для красивых птичек. Наконец она низко гукнула. – Рада, что тут мы сходимся. Я порылась в седельных сумках и нащупала на дне знакомую прохладу трех увесистых патронов. Толщиной в палец богача, из чистого серебра, каждый с изящной кроваво-алой гравировкой на мертвом языке. Геенна. Иней. Руина. Закаленные, верные товарищи – сотни трупов тому подтверждение. Вот что нужно иметь с собой, чтобы сразиться со скитальцем. Я вытащила револьвер, щелчком открыла барабан. Заполнила все три гнезда и защелкнула. Прицел и курок проверять не стала. Это за меня делал сам револьвер. Я убрала своего мальчика обратно в кобуру, снова полезла в седельную сумку и вытащила обмякший и пушистый комок. – Держите, барышня, – швырнула я Конгениальности мертвого кролика. Та мгновение следила за траекторией полета тушки, а потом резко вытянула шею, щелкнула кривым клювом и принялась заглатывать. – Не так быстро, милая. Тяни удовольствие. Доверять пустошникам зачастую можно только в одном – в стремлении выжить. А мне совсем не нужно, чтобы эта своевольная девица сбежала в поисках еды или еще что удумала, вместо того чтобы терпеливо ждать, пока я прикончу ублюдка-мага. С кроликом она должна была справиться за несколько минут и выблевать кости и мех примерно через час. В живых сегодня останется только один. Вряд ли мы так долго будем выяснять, кто именно. Итак, с палантином на лице, грязью под ногами и светлеющим небом над головой я отправилась сражаться с человеком, который способен убить меня одной силой мысли. Я осторожно прокралась сквозь брешь. После дождя старая древесина воняла затхлостью, башни зловеще скрежетали, сочась влагой. Если у меня и были сомнения, тут ли Дайга, они мигом улетучились, стоило мне расслышать плывущий по руинам, слабо различимый звук. Женский голос, чистый и глубокий, набирал высоту под негромкие вздохи скрипок; песня была тягучей, печальной. Опера. «Плач госпожи», если я не ошибаюсь. И отсюда можно сделать три вывода. В музыке у Дайги очень старомодный вкус. Дайга знал, что я здесь. И ему было насрать. Винить его я не могла. Бóльшую часть казарм и складов сожгли и разграбили, среди голых остовов валялись только жалкие кучи булыжников и древесины. Засаду устраивать негде. Тайком не подкрасться. Приблизиться я могла лишь открыто. Так я и поступила. Так я и обнаружила Дайгу Фантома. Высокий, тощий, облаченный в изысканные – хоть и поношенные – одежды черных и красных тонов, он восседал в новеньком кресле. Ноги его покоились на коврике, расстеленном на сырой земле. На тонкой шее красовалось ожерелье из безделушек – кольца, свернутые письма, даже ложка. Лицо скрывала оперная маска зловещего демона, с черными, пустыми глазницами и кривой, клыкастой ухмылкой. Прямо как на плакате. Вокруг, словно сокровища великого зверя, высились груды оружия – мечи, копья, щиты, луки, – а ящиков с запасами хватило бы на целую армию, помершую тут. Однако все внимание Дайги сосредоточилось на крошечном столике перед ним и вокафоне, из трубы которого лилась сладкая оперная музыка. Дайга как будто меня не замечал. Лишь покачивался в такт; затянутые в перчатку пальцы дирижировали воображаемым оркестром.