Мне нужно было выбраться на королевский тракт и как можно скорее покинуть этот городок. Что-то подсказывало – не пройдет и часа, как меня станут искать люди обманутого лорда. Еще сильнее ситуация осложнялась отсутствием денег. Продать среди ночи крест я бы не смогла, а значит, приходилось импровизировать. Кое-как доковыляв на ноющей ноге до первого постоялого двора, из тех, что предпочитают обычные крестьяне, – где дешевый ночлег и крепкое пойло, я пошла внутрь просить помощи – никто ведь не откажет преподобной. Можно сказать, мне повезло: хозяин как раз отъезжающего в сторону столицы на ярмарку обоза, перегонявший с десяток коней на продажу, милостиво согласился предоставить мне место в телеге с соломой. Мужчина всячески смущался того, что повозка грязна, а преподобная чиста помыслами и одеждой, но я с мудрым и просветленным лицом благословила его на хорошую дорогу, перекрестила и хромой козочкой запрыгнула в телегу. – Вам бы показаться доктору, преподобная, – заметил непорядок с моей ногой мужчина, которого звали Жерард. – Обязательно, – с улыбкой отвечала я. – Как только прибудем в столицу. Сколько до нее езды? – Дней пять медленным ходом, преподобная. Я стараюсь передвигаться ночами – так легче животным, – ответил мужчина. – Но если вы торопитесь, то завтра утром доедем до Мортела, и вы сможете поискать иного попутчика. Тогда и за двое суток управиться можно. – Благодарю, – ответила я задумываясь. Совет сменить попутчика звучал отлично: ведь чем быстрее я буду двигаться, тем больше шансов, что сумею настигнуть свою лжекопию, которая тоже направлялась в столицу. Если верить разговорам за столом в доме Кроули, то самозванка вместе со своей компаньонкой обгоняла нас всего на пару дней, а значит, если я поспешу, то сумею их достать. В мыслях даже возник сумасбродный, но все же план – продать крест, раздобыть деньги, оружие, лошадей – а дальше мчать на всех парах, пока не настигну двух мошенниц. А после отобрать силой свои документы назад. Я никогда до этого не стреляла по людям, но сейчас всерьез подумывала о том, что, возможно, мне придется это сделать. Что-то подсказывало – возврат документов вряд ли будет делом добровольным. За этими мыслями и при мерной дорожной тряске я и сама не заметила, как задремала. – Просыпайтесь, преподобная! – позвали меня, и я вздрогнула, мгновенно просыпаясь. – Приехали! От неожиданности спрыгнула с телеги на больную ногу и тут же едва сдержалась, чтобы не взвыть. Было очень больно. – Черт, как же не вовремя, – все же вырвалось у меня, когда я попыталась наступить на ногу. А у крестьянина глаза округлились: услышать такое от аббатисы! – Вам помочь? – предложил он. – Да, было бы неплохо, – отозвалась я, снова привалившись к телеге и озираясь по сторонам, где мы находимся. – Это уже Мортел? – Да, его окраины, если точнее, постоялый двор, – ответил Жерард. – Хотите, я покликаю кого-нибудь, чтобы привели доктора? Я поморщилась, даже если бы я очень этого хотела – платить мне было пока нечем. Сомнительно, что образованного мага-целителя устроили бы мои молитвы вместо денег. – Просто помогите мне добраться до ближайшего стула, – попросила я. В итоге крестьянин довел меня до хозяина постоялого двора – грузного, излишне серьезного мужчины, с которым пришлось отдельно договариваться. Ушлый «жук» никак не хотел пускать меня в один из номеров, не получив оплату вперед. Пришлось трясти крестом, грозить, что подвергну его анафеме. Если он не верует слуге Господа, значит, и самому Господу тоже не верит. На хозяина оборачивались постояльцы и неодобрительно качали головами. В итоге мне все же выделили одноместный номер на втором этаже, и пока я переводила дух после подъема по лестнице, хозяин заведения выжидательно стоял в полуметре и чего-то ожидал. – Благословляю вас, – уже привычно провозгласила я, думая, что этого будет достаточно, по крайней мере, на время. – Спасибо, конечно, госпожа, – отозвался «жук». – Но я не приверженец вашей веры, у меня свой Бог. Я помог вам только из уважения к сану и вашему ордену, не более. Я вскинула на него взгляд и прикусила язык. И как только я сразу не заметила восточные черты лица, чуть пухловатые губы, темные волосы – явный представитель Арабии во втором, а может быть, и третьем поколении. – Простите, – отозвалась я. – Тогда что вы хотели? – Узнать, когда вы все же соизволите оплатить номер? Денег, как я понимаю, у вас нет. Я поджала губы. Вот же проницательный гаденыш. Вряд ли он видел меня насквозь, но суть все же уловил. Денег у меня не было. – Отправьте кого-нибудь за ростовщиком-оценщиком в ломбард. Пусть явится ко мне, – попросила я. – А также за магом-целителем. После этого вы получите свои деньги, обещаю. Немного посомневавшись, хозяин все же удалился, и мне оставалось верить, что он исполнит мою просьбу. Время потекло медленно и мучительно. Сняв обувь, я рассмотрела травмированную ногу – чуть опухшую и покрасневшую. – Лишь бы ничего серьезного, – поморщилась я, надеясь на лучшее и на то, что уже вечером продолжу свой путь. Промедление казалось подобным смерти, но примерно через час в мои двери постучались: – Войдите! – произнесла я, и в комнату заглянул сухонький худой старичок. На его голове поблескивала идеально гладкая лысина, а на длинном носу красовалось золоченое пенсне. – Доброго дня, преподобная, – поздоровался он. – Признаться, я был удивлен, когда узнал, что меня, ростовщика, представителя столь презренного верой дела, позвала сама преподобная. – Обстоятельства так сложились, – кивнула я. – Присаживайтесь, господин… Я вопросительно вскинула бровь. – Салазар, – представился старик. – Отлично, господин Салазар, – выдохнула я. – У меня есть что вам предложить. Старик аккуратно запер за собой двери на щеколды и сел на единственный стул в номере, выжидательно гладя на меня. – И что же это? – Мой крест, – ответила я, протягивая жемчужные четки и распятие. Глаза старика округлялись по мере приближения украшения к его лицу. Он, будто загипнотизированная кобра, застыл, а после рывком придвинул к крест к себе. «Ростовщик не должен показывать интереса к товару, чтобы сбить цену», - мелькнуло у меня в голове, но Салазар так жадно разглядывал четки и россыпь бриллиантов на кресте, что я даже неуютно поежилась. – Преподобная, вы уверены, что хотите его продать? – с тихим придыханием спросил старик, рождая во мне чувство, что я чего-то не знаю об украшении. – Уверена, – ответила я, не имея другого выбора. – А что, собственно, вас так смущает? Салазар поднял на меня голову, блеснули стекла очков, и на его лице появилось подозрительно выражение: – Можно ли поинтересоваться у преподобной, а законно ли к ней попал такой крест? – Он мой! – припечатала я, не желая отступать от легенды ни на шаг. – Если не верите, взгляните на мои документы. Я протянула старику бумаги, подтверждающие статус аббатисы. – И я еще вернусь за крестом, – откровенно соврала я. – Выкуплю его обратно. Ростовщик вцепился в бумаги, бледнея по мере их прочтения. – Простите, – наконец выдохнул он, отдавая мне все обратно дрожащими руками. – Я не знал, что это вы, госпожа де Латисса. Теперь нет никаких сомнений, что крест его величества Клода Пятого подлинный. Невероятная историческая ценность! Я так много читал об этом утерянном украшении, но даже подумать не мог, что оно может быть до сих пор у его племянницы. И что сама Эрнеста де Латисса все еще жива. Подумать только… Он говорил это все так торопливо, с таким необычайным восторгом в голосе, что я едва успевала улавливать мысль и даже не могла переспросить, все ли правильно поняла из его речи. Но какая же я была дура! Какая идиотка! Теперь становилось понятно, где и когда я так глупо прокололась перед Кроули, выдав себя. Я не знала элементарных вещей о настоящей Эрнесте, которые, как оказалось, можно было выяснить у других людей, особенно если хорошенько копнуть. Наверное, Винсента позабавили мои истории о «купеческой дочери», особенно если он знал правду… – Сколько вы дадите за украшение, господин Салазар? – собравшись с мыслями, спросила я. – Вы ведь знаете его истинную цену, преподобная, – все еще переводя взгляд с меня на украшение и обратно, ответил старик. – Оно бесценно, но я… вы должны понять… Он замялся, и впервые за весь разговор на лице ростовщика отразилась борьба между жаждой обладания таким сокровищем и природной жадностью. – Тысячу золотом, – наконец, выдал он. – Больше никак. Я сощурилась. Не знай я подоплеки, то согласилась бы сразу, но теперь рискнула поторговаться. – Три, – замахнулась я. – Крест бесценен.