– Войн нет, спасибо первому сёгуну династии Токугáва Иэя́су. Он уничтожил всех противников и залил Японию кровью, как в боевиках. Голливуд отдыхает. – И за это ты говоришь спасибо?! – Зато сейчас мир уже сколько десятилетий. Раньше в Японии всегда были войны. А теперь тихо. Разве плохо? А чтобы князья-даймё не бунтовали, сёгун им приказал полгода жить у себя в княжестве, а полгода – в Эдо со всеми своими придворными. Ты на новую квартиру переезжала когда-нибудь? Когда раз в полгода переезд, бунтовать реально некогда и не на что, все деньги на переезды уходят. В настоящей Японии нашего мира такой покой продолжался 250 лет. Ну, там была парочка восстаний, но это такая малость по сравнению с Эпохой воюющих провинций, когда все воевали со всеми каждый день. А в этой Японии я не знаю, как будет. Но пока довольно хорошо. Воины только тренируются, ни с кем не сражаются, ни за кем не гоняются… что это? Вдали послышался шум – крики и топот коней. Воины? Здесь, в мирном квартале Ёкамáти? Из-за ближнего домика выскочил мальчишка и на полной скорости налетел на Ксюху. – Ой! Глаза дома забыл, так ушами смотри! – в лучших традициях шестого «Б» крикнула Ксюха и осеклась, увидев совсем рядом глаза мальчишки. Они были совершенно безумными. – Боку-о коку ситэ нэ, – приказал мальчишка повелительно, будто Ксюха была ему служанка. Крики приближались. – Коко-э китэ, – Ксюха схватила мальчишку за руку и поволокла назад, в Россию, за сто тридцать шестой дом. Потом вспомнила о вежливости и добавила «кудасай» (пожалуйста), которое вечно забывала. Мальчишка вырвал руку и затравленно глянул на девочек. – Ну! Исóги! – крикнула Ксюха, и все трое побежали за дом, затем обогнули какой-то гараж, кусты рябины, залезли в прошлогодний бурьян. – Сюда! Живо! Да помогай же! Ксюха потянула с земли набухшую от весенней влаги тяжёлую доску, мальчишка после короткого колебания взялся за другой конец. Открылась дыра в земле. – Скорее лезь, а то унесёт тебя назад! – и Ксюха нырнула в отверстие. Мальчишка – за ней. Вконец обалдевшая Инна залезла тоже. – Инка, там заслонка сзади. Тьфу, да не здесь. Парень, ты не стой столбом, дальше проходи, в самый конец. И сказала что-то по-японски. Мальчишка кивнул и залез в самую глубину подземелья. Ксюха задвинула за собой щит-заслонку из досок. Потом достала из кармана фонарик. Это был довольно широкий проход длиной метров пять, направленный в сторону Японии и явно заходивший на её территорию – под землёй, конечно. Под ногами хлюпало – весенний паводок ещё не совсем сошёл. Но в дальнем конце было сухо и виднелся помост из досок. – Туда залезай, с ногами, – скомандовала Ксюха. – Там тепло, там уже Япония и тебя не выкинет обратно. Посидишь немножко, я сбегаю одеяло принесу, подстелить. Она это сказала на той жуткой смеси, которую ребята Юго-Западного района искренне считали японским языком. Но мальчик понял, сел на помост. Потом высокомерно кивнул: – Дóмо. – Ты не очень-то важничай. Заявился в мир демонов и ещё наглеет, – проворчала Ксюха. – Видишь, Инка, он из знатных. Перед девчонками шею не гнёт, вместо «аригато» еле процедил «домо». Не очень вежливый. – Я вообще ничего не понимаю, – призналась Инна, выступая из-за Ксюхи. – Где мы? Почему тут так тепло? Мне даже жарко в шапке. И кто этот мальчик? Действительно, в подземелье было гораздо теплее, чем на улице. Инна сдёрнула шапку с помпоном. Светлые волосы вывалились из шапочки тяжёлым узлом, узел рассыпался серебристой волной по бледно-зелёному полиэстеру курточки. – О-о-о! Кицунэ́? Кю´ ба-но Кицунэ́-сáма! – всё высокомерие с мальчишки как рукой сняло. Глаза стали огромноквадратные, прямо как в японских анимешных мультиках, он вскочил с помоста, стукнувшись о низкий потолок, поклонился Инке очень низко и почтительно, сказал что-то длинное и совершенно непонятное, потом поклонился ещё раз. Ксюха фыркнула, потом сделала серьёзное лицо и ответила длинной непонятной фразой. Мальчик поклонился в третий раз. – Ну хоть что-нибудь объясни! – взмолилась Инна. – Сейчас сбегаем домой, принесём шмотки, чтобы устроить этого беглеца, и я всё по дороге расскажу. А пока подай ему пакет с бабушкиными пирожками, который мы Сумико несли. Что там, рыба? Ага, вишни, ещё лучше. Инна послушно протянула пакет и сказала: – Угощайтесь, пожалуйста. Мальчишка испуганно взял пакет и что-то ответил. – Он вспомнил сказку о дворце королевы кошек на склоне Нэкодакэ, – перевела Ксюха Инне. – Там если что-то съесть в её дворце и искупаться в её бане, то превратишься в кошку. Наверное, он боится превратиться в демона, если съест пирожок из Страны Демонов. Хотя ему это не светит. Бабушкины пирожки не предполагают трансформации. Ладно, идём. Принесём ему одеяло, ещё еды и воды. Неизвестно, сколько ему тут куковать. – А почему он не уносится обратно в Японию? Ты же говорила, что нам нельзя надолго на ту сторону, а им – на нашу, – напомнила Инна, вслед за Ксюхой выбираясь из подземелья. – Так он не у нас! Он в своей Японии. Помнишь, бабушка рассказывала, что, когда эта Япония только-только тут образовалась, военные попытались прорыть подземные ходы на ту сторону? Но у них ничего не вышло, и ходы так и остались заброшенными. Этот ход заходит в Японию метра на два, остальные метра три – наши. И там могут находиться и они, и мы: японцы подальше от входа, мы – поближе. В Японии сейчас тепло, теплее, чем у нас, – вот и в конце подвальчика, где помост, тоже тепло. А доски эти мы с Максимом и другими ребятами настелили, ещё когда маленькие были, в позатом году. У нас там штаб был. – А чего он мне кланялся три раза? – Ой, с тобой вообще круто вышло. У тебя светлые волосы – вон какие классные, прямо серебром отливают. В Японии у всех чёрные волосы. И они верят в кицунэ – это лисы-оборотни. Они могут превращаться в красивых девушек и вообще во всё, хоть в чайник. Но в девушек они чаще превращаются. Только не с детства, а когда им исполнится сто лет. Тогда они научаются превращаться в людей, но не умеют прятать хвост. Потом каждые сто лет у них вырастает ещё по хвосту. И они уже умеют во всё превращаться, и искривлять пространство, и делаться невидимыми, и вообще творить чудеса. Чаще встречаются трёх-, пяти– и семихвостые лисы. А самая опасная и могущественная лиса – девятихвостая. Она называется Кюба-но Кицунэ. Ей тысяча лет, и у неё серебряный мех. А у тебя серебристые волосы. Соображаешь? – Ничего себе! Он решил, что мне тысяча лет? – Инка не знала, смеяться ей или обижаться. – Ну да! Бежим наискосок, тут ближе к нашему дому. – А чем кицунэ опасны? Они загрызают людей? – Могут, но очень редко и только злодеев. Кицунэ – красавицы, и в них влюбляются. Все подряд и на всю жизнь. Такие лисицы-оборотни могут даже выйти замуж за человека, родить детей, а потом уйти, если муж заподозрит, что его жена – лисица. Вот все и боятся с оборотнями связываться. Бабушка, дай нам еды и то старое одеяло, которое… Никто не ответил. Бабушки дома не было. – Ага, она опять ушла уши зайцам пришивать, – вспомнила Ксюха. – Что? – растерялась Инна. – Это какая-то пословица? Означает «сходить в магазин»? – Да нет. Где же это старое одеяло, мы его подстилаем, когда в лес ездим? Ага, вот оно, и ещё пенку бери, чтобы не подмок наш самурайчик. Бабушка пришивает зайцам уши на работе. Уже восемнадцать штук пришила, ещё штук пять осталось. – Уральские зайцы линяют вместе с ушами? – догадалась Инна. – Уши сбрасывают вместе с шерстью? – Балда девятихвостая! Это не живые зайцы. – Дохлые?! Бабушка пришивает уши дохлым зайцам? Э-э-э… чтобы они прилично выглядели в могиле? – Тьфу на тебя! Это не заячьи зайцы, это детишки на утреннике в библиотеке. Там костюмы заячьи надо. Утю-тю, усипуси. Кому-то мамы уши шьют, а у некоторых детей мамы такие лентяйки, только работают, а детьми не занимаются, дети ходят без ушей. Вот им бабушка и шьёт уши. Нельзя же, чтобы у кого-то были уши, а у кого-то нет. Так может даже комплекс неполноценности сделаться, и ребёнок будет думать, что он хуже всех. – Во! У меня есть такой комплекс! – опознала симптоматику Инна. – Видимо, тебе в детстве вовремя уши не пришили. Нет, пирожки с мясом не клади, они там буддисты и едят только рыбу с овощами. – Мя-а-а-а? – вышла из комнаты О-Цюру. Она услышала слово «рыба». Мол, куда это вы мою еду уносите? – Мы идём кормить бездомных кошек… тьфу, то есть бездомных самураев, – объяснила кошке Ксюха. – Мя-а-а-а! – возмутилась О-Цюру. – Это моя-а-а-а рыба-а-а! – Не жадничай, – погладила её Инна. И, оставив негодующую О-Цюру протестовать, девчонки выскочили из квартиры. Имаслаемнуьркаиимибывают (понедельник, второй день каникул) Глава шестая И самураи бывают маленькими (понедельник, второй день каникул) – А дальше? – Дальше на восток, за тысячи рисовых полей, за тысячи горных дорог, за тысячи серебряных озёр лежит Эдо – огромный город. Там правит великий сёгун, там самые храбрые воины, самые мудрые монахи, самые красивые танцовщицы. Когда тебе исполнится пятнадцать лет, Аки-тян, и ты получишь взрослое имя и взрослую причёску, ты поедешь в Эдо служить великому сёгуну. Наш господин, даймё Такéда Коёри, возьмёт тебя в свою свиту, и ты станешь большим человеком. – Не зови меня Аки-тян! Это имя для маленьких детей! – потребовал ребёнок, хмуря бровки. – Да, господин, – послушно поклонился старый самурай, но в глазах его мелькнула усмешка. Ребёнок этого не заметил. – Я – третий сын господина Ниóко, – гордо сказал мальчик. – Когда мои братья умрут, я стану старшим сыном и наследником. А они скоро уйдут на войну, и их убьют. Да, Хизэ́ши-сан? – Это злые мысли, – спокойно возразил старый самурай. – Пусть живут сто лет твои высокородные братья. Да и войны нет. Уже полтора поколения в стране мир. А злые мысли внушает тебе дед, Ниóко-но Тэкéши по прозвищу Рэйден-Гром-и-молния.