– Вы поняли? У меня не хватает одного уха! Инна посмотрела на одно бабушкино ухо, потом на второе. Вроде оба на месте. – У тебя, что ли, третье было? – сонным голосом спросила Ксюха. – На затылке? – У меня по списку двадцать четыре зайца, а шапочек с ушами только двадцать три. Куда могла деться двадцать четвёртая шапочка с ушами? – уже более спокойно пояснила бабушка. Инна с интересом ждала, как Ксюха будет выкручиваться. Но Ксюха редко снисходила до вранья. – Бабуля, мне срочно понадобились уши для одного знакомого самурая, я их и взяла. – Я даже предположить не могу, зачем самураю третье и четвёртое ухо, если у него своих два, – задумчиво произнесла бабушка. – А он порядочный человек? Он вернёт тебе уши? – Он, конечно, порядочный, но не до такой степени, чтобы уши возвращать. Сейчас он шагает через горы по направлению к храму Кукурудзи… или Гокурадзи, я забыла. И уши его развеваются на ветру, как ветви сакуры, которая напрочь не цветёт. Я думала, уши вернутся ещё вчера, как ветровка и водолазка, но они решили эмигрировать в Японию. – И что мне делать? Одному ребёнку не хватает ушей, а утренник через два часа. Сшить не успею. – Бабуля, у меня есть маска кошки с прошлого феста, с ушками. Пусть один заяц будет кошкой. На том и порешили. Бабушка слегка подправила сценарий и ушла в библиотеку со всеми своими ушами. Недоразумения и накладки на этом не кончились, а равномерно заполнили весь день. Сегодня Ксюха планировала повести Инну на секцию катори и иайдо. Катори, или тенсин ся ден катори синто рю, – это очень древняя техника владения мечом, ей семьсот лет. Из неё вышло и айкидо, и кендо, и иайдо (правда, сложными путями). А иайдо – это искусство разрубить врага одним ударом, пока он не понял, что на него напали. Вообще-то Ксюхе нельзя было этим заниматься, в секцию принимали с пятнадцати лет, а ей и сейчас-то только двенадцать. Но однажды она забежала в додзё, когда там шла тренировка. Случайно забежала – спасалась от погони. За ней гнались три очень вредных семиклассника. Правда, было за что – одному из них она здорово врезала, чтобы тот на неё не матерился, она этого не любила. Но трое на одну, нежную и трепетную, – это слишком. Пришлось отступать в плановом порядке. Ксюха влетела в зал весьма живописно: волосы дыбом, рукав ветровки полуоторван, под глазом фингал, на скуле кровоточащая царапина. Сенсей прервал тренировку и с интересом оглядел это явление. – Откуда ты взялось, прелестное дитя? – почти процитировал он. «Прелестное дитя» цитату не опознало, у неё были сложные отношения с классикой, хотя про Пушкина она, в общем, слышала. Она стёрла кровь со щеки рукавом и сказала: – А можно я тут у вас немножко посижу? А то на улице такая плохая погода. Все так и грохнули. – Ну посиди, – обречённо разрешил сенсей. – Пока твоя «погода» не устанет тебя караулить, чтобы добить, и не уйдёт. Кроссовки сними – в обуви нельзя в додзё. – Додзё – это вот это всё? – Ксюха обвела руками зал, застеленный татами – не правильными соломенными татами, а синими синтетическими подделками. – Сиди тихо и не мешай, – приказал сенсей. – Продолжим. Ксюха с интересом смотрела, как взрослые мальчики и девочки в кимоно и хакама делали удивительные упражнения с деревянными палками. Потом они взяли настоящие мечи. Тут Ксюха не выдержала и начала в своём уголке повторять упражнения, следя за указаниями сенсея. Заплывший глаз почти не видел, но у Ксюхи очень кстати ещё второй глаз имелся, так что всё было в порядке. Так она – тихо сама с собою – прозанималась всю тренировку. А когда сенсей сказал «ямэ» и все пошли в раздевалку, она спросила: – А можно я тоже буду заниматься? – Тебе сколько лет? – спросил сенсей. Остальные ребята замерли – прислушались, ожидая хохмы от смешной побитой девчонки. – Целых одиннадцать, – сообщила Ксюха. – Почти. – Это опасная секция, – сказал сенсей. – К нам можно только с пятнадцати лет. – У-у-у! – возмутилась Ксюха. – В пятнадцать лет я уже буду старая и с восемью детьми! Мне некогда будет заниматься вашими мечами. С восемью детьми знаете сколько забот? Один парень заржал, второй – очень длинный, чернявый и носатый – сказал серьёзно: – Олег Иванович, а давайте её возьмём. Лучше пусть у нас под приглядом будет, чем по подворотням шляться. Ксюха удивилась. Ей, отличнице и победительнице разнообразных олимпиад, никто ещё не предсказывал подворотню. – Нет, Боря, это невозможно, это нельзя по технике безопасности, – отказал сенсей. Он посмотрел на невообразимую мордаху девчонки, которая мгновенно стала очень печальной, и сказал: – Но ты можешь прийти ещё раз и посмотреть тренировку. Как зритель. Занятие в среду, в семнадцать часов. Я думаю, тебе быстро надоест. Ксюха пришла и посмотрела в среду. Потом пришла и посмотрела в субботу. А поскольку она не тупо смотрела, а повторяла движения, то, в общем, после нескольких месяцев многое уже умела прилично. Сенсей держал слово – не принимал в секцию, не брал денег, не учил и вообще делал вид, что её нет. И он, сенсей, напрочь не видел, когда она брала бокен – деревянный меч – и работала им. Изредка он говорил: – Ксюха, которой нет, руку выше! Кисть вывернула! – Ксюха, которой нет, маэ неверно. – Ксюха, которой нет, это не ёки-мэн, а лапша китайская! Зато ребята её признали и, что могли, показывали. Особенно Брамс. Это тот, длинный и чёрный, с невообразимым носом. Он её опекал, следил, чтобы не перегружала руку, не злоупотребляла силовыми упражнениями: «А то будут плечи как у Шварценеггера, тебе это надо?» И вот на эту тренировку Ксюха привела Инну – похвастаться и показать красотищу. Потому что, когда работают мечники сенсея Олега Ивановича – это надо видеть. Но день как начался несуразно, так и продолжился не туда. – Ксюха! Катастрофа! – налетела на девочек Наташа. – Наш фест перенесли на завтра! – Что? – ахнула Ксюха. – Через неделю же должен быть! Ничего не готово! – Каникулы, половина народа выбыла. Леська со Стаськой в Таиланде, Кеша тоже куда-то умотал и телефон недоступен, Марат заболел, – перечисляла несчастья другая девочка. Сенсей подошёл, глянул мрачно: – Тренировки не будет. Попытаемся спасти хоть что-то из программы фестиваля. Алекс и Юки, марш отрабатывать номер с двумя мечами. Вторая пятёрка берёт к себе Надю и делает то упражнение, которое начинается с кириорóси. Нагината… эх, и что эту Стаську в Таиланд унесло? Кто теперь встанет вместо неё с нагинатой? – Я, – сказала Ксюха. – Я героически закрою амбразуру врага своей грудью. Ну, чем получится, тем и закрою. Олег Иванович, ну я же умею с нагинатой! Мне Стаська показывала. Это безобидное женское оружие, юные самурайки сплошь и рядом сражались нагинатами, когда взрослые самураи уходили на войну, а враг нападал на замок. – Ты маленькая, тебе двенадцать лет. – Так у меня эти двенадцать лет на хакама не написаны, – возразила Ксюха. – А для своего возраста я очень крупная. Просто огромная. Сенсей фыркнул, обозревая Ксюху, у которой крупными, пожалуй, были только щёки. – Да ладно, Олег Иванович, пусть девочка порадуется, – заступился Брамс. – Я сам с ней встану, пригляжу. Я её не раню. – Ты-то не ранишь. Да она войдёт в раж и разрубит тебя пополам! – воскликнул сенсей. Ксюха приосанилась. – Это хорошо, – меланхолически сказал Брамс. – Два коротких Брамса в два раза лучше, чем один длинный. Мой дедушка всегда говорил, что два рубля – это в два раза лучше, чем один, значит, к Брамсам это тоже относится. Идём, вольное дитя подворотен, бери нагинату и докажи этому миру, что ты таки не зря тут прыгала в уголочке целый год. И увёл её строить номер с нагинатой. – Брамс – это кликуха? – спросила Инна стоявшую рядом девочку. – Брамс – это фамилия, – объяснила та. – Боря Брамс. – Так же композитора звали, – удивилась Инна. – Ну и что теперь, всех остальных Брамсов отстреливать, что ли? Я вот Пушкина, – и девочка убежала в другой конец зала и начала что-то горячо втолковывать печальному рыжему парню. Всеми забытая Инна стояла у входа и оглядывалась. Вон там Ксюха уже схватила что-то похожее на швабру и с воодушевлением размахивала ею перед носом того загадочного Брамса, который ни разу не композитор. Напротив них красиво, как в балете, который «Танец с саблями», сражались два парня. У каждого – по два меча! Мимо неё прошли две девчонки в хакама и коротких кимоно, что-то горячо обсуждая. Все были заняты, одна Инна никому не нужна. Ей стало грустно и немножко страшно. – Эй ты! Ты новенькая? – раздалось над ухом очень громко. Это был белобрысый тощий парень, совершенно не похожий на человека, занимающегося боевыми искусствами. – Ты кто? – допытывался он. – Я – Инна, – сказала Инна, не представляя, как обозначить свой статус. – Что ты умеешь делать? – проорал белобрысый. – У нас острая нехватка кадров. Фест перенесли на завтра, а половина народа в разъезде. – А почему вы так громко кричите? – спросила Инна. – Зато меня все слышат, – объяснил белобрысый потише. – Ну? – Что – ну? – Что ты умеешь? Сражаться на мечах, метать сюрикены, танцевать, петь, ходить на голове, вышивать крестиком, сочинять бессмертные стихи? – Бессмертные стихи, – кивнула Инна, которая вдруг перестала бояться и стесняться. – Пожалуй, это то, что мне ближе всего. И чем бессмертнее, тем лучше.