Нина вспомнила, как смотрели на неё дети, когда за ней пришёл охранник. Они не сказали ни единого слова, ни успокаивая, ни подбадривая. Вспомнила… и не взяла булочку. Вскоре охранник вернулся и убрал еду. Ненавистный человек уселся в кресло напротив Нины. Он откинулся на спинку и положил ноги на стол. – Что ж, – небрежно заметил он, – я понимаю, что ты не приобрела друзей и ни на кого не повлияла. Держу пари, тебе совсем нечего мне сказать. – Вы подслушивали! – обвинила его Нина. Мужчина весело фыркнул. – Ну-ну, подозрительность зашкаливает? Нет, мы не подслушиваем. Для этого есть ты. Я просто считываю язык жестов. Мак… это охранник. Вас не знакомили? Мак рассказывает, что, когда он за тобой пришёл, ты спала на одной стороне камеры, а трое других, свернувшись вместе, лежали далеко от тебя. Так что не похоже, что вы подружились. – Они друзья, все трое, – возразила Нина. – Знали друг друга ещё до ареста. Я для них чужая. – Ну, так стань родной, – сказал мужчина. – Жить разве не хочешь? Нина вздохнула. – Они голодные, замерзшие и напуганные. Это не располагает к разговору, – возразила Нина. Даже самой себе она казалась хнычущим ребёнком. – И они считают, что вы подслушиваете. Дети не станут ни о чём рассказывать, потому что думают: демографическая полиция всё слышит. Дело совершенно безнадёжное! Мужчина неодобрительно цокнул языком. – Я считал, ты умнее, – покачал он головой. – Заставь их говорить. Ты работаешь на демографическую полицию. Тебе и карты в руки! 10 Нина вернулась в камеру и увидела, что трое детей сгрудились вокруг горящей свечи. – Алия перепугалась, – объяснил Маттиас. – Решила, что тебя… ну сама понимаешь. Нина обернулась, боясь, что охранник заметит свечу и отберёт. Но тот уже захлопнул дверь и гремел ключами. В камеру он даже не заглянул. – Вы… обо мне беспокоились? – спросила Нина. Маттиас пожал плечами, но Алия кивнула, сверкнув огромными серьёзными глазами на худеньком лице. Нина мгновенно пожалела, что не утащила для детей булочек. – Чего они хотели? – спросил Перси. – Просто спросили кое о чём. – Когда мы сюда попали, нас тоже вызывали, – сообщила Алия. – Выводили отсюда по одному. Никто из нас ничего лишнего не сказал. Са… То есть мы всё время были начеку. Нина заметила оговорку, «Са…», и при горящей свече увидела, как Маттиас толкнул Алию локтем в бок. Хотел предупредить? Закрыть ей рот? Что же она чуть не выболтала? «Са…» Может, это начало чьего-то имени? Нина постаралась скрыть любопытство по поводу короткого слога. «Са…» – Как же вы догадались, что говорить, а что нет? – спросила Нина, будто просто хотела поучиться, как избегать каверзных вопросов. – Вас кто-то научил? – Ну это и так понятно, – сказала Алия. – Что же мы, не соображаем? Вот, скажем, ты «ребёнок-призрак». Просто представь. Если ты «ребенок-призрак», ты в безопасности, пока не выдаешь демографической полиции настоящее имя. – Конечно, – согласилась Нина. – Будь я «ребёнком-призраком» с фальшивым удостоверением личности, я бы никому не открыла настоящего имени. Кроме близких. Но это было не так. Она вспомнила, как однажды ночью Джейсон, целуя её под деревьями, шепнул: «Ты такая красивая, а я даже не знаю, кто ты на самом деле…» И она мгновенно проговорилась: «Элоди… Я Элоди…» Это был её подарок. И посмотрите, что он с ним сделал. – Ты что-нибудь сказала про нас демографической полиции? – спросил Перси. Его вопрос вернул Нину в настоящее, в холодную, сырую камеру, где на неё уставилось три пары глаз, и к её ужасному выбору. – Сказала, что вы голодные и в камере холодно, – ответила она, ничуть не солгав. – Еще сказала следователю, что, по-вашему, они подслушивают всё, о чём мы говорим. Он расхохотался и сказал, что это нелепо. – Зачем ты это сказала? – сердито спросил Маттиас. – Если они узнают, что мы знаем о подслушивании, то не сможем их провести. Нина смутилась, но, кажется, поняла, о чём он. – Ну, до сих пор ничего хорошего из этого не вышло, – возразила она. – Вы застряли в камере, вас не кормят, даже мыла не дают, чтобы умыться! – Они нас не убили, – тихо ответила Алия. Нина уставилась на малышку. «В шесть лет я бы такого не сказала… – подумала она. – Я была ребёнком, играла в куклы, наряжалась в старую одежду тётушек, притворяясь принцессой. И четыре пожилые дамы обращались со мной, как с принцессой». – Простите, – сказала Нина. – Я не хотела ничего плохого. Но ведь ненавистный человек теперь подумает, что она готова для него шпионить. Она у него обедала, а это всё равно, что… что плата наёмному убийце. Она не отказалась ни от чего. Не визжала, не орала, что демографическая полиция ошибается. Не потребовала, чтобы он освободил Маттиаса, Перси, Алию и её. Нина низко опустила голову, так стыдно ей стало смотреть на детей. Скрип двери избавил её от объяснений. – Еда! – радостно объявила Алия. Охранник отворил дверь и вбросил в камеру тёмный узелок, потом запер дверь и ушёл. Алия добралась до узелка первой. Она схватила его и принесла мальчикам. Маттиас достал свечу, чтобы всем было видно. – Ой, Нина, смотри! – пискнула девочка. – Здесь один, два, три, четыре, пять… восемь ломтиков хлеба! Раньше больше шести не приносили! – Нас теперь на одного человека больше, глупышка, – заметил Перси. – Всё так же, по два на каждого. – Ой, – смутилась Алия. Нина подвинулась к детям, чувствуя, будто пересекает невидимую границу. Она присела рядом с ними на корточки и заглянула в мешочек. В нём лежал такой же чёрствый чёрный хлеб, какой она получила в первый день в тюрьме. К нему не дали ни масла, ни яблока. После пиршества с ненавистным человеком она не смогла притвориться, что рада этому куску. – Знаете что? – небрежно заметила она. – Мне что-то не хочется есть. Возьмите и мою долю. Они недоверчиво посмотрели на неё. – Ты уверена? Вроде кормят не каждый день? – спросила Алия. – Ну и ладно. Берите, – предложила Нина. Повторять приглашение не понадобилось. В считаные секунды хлеб разобрали. Нина заметила, что её долю Маттиас разделил по-особенному: Алия получила целый кусок, а ему самому и Перси досталось по половинке другого. При виде голодных, жадно жующих хлеб детей у Нины заныл желудок. Покончив с едой, они подобрали всё до единой крошки. Нина осталась рядом, притворяясь, что тоже ищет крошки. Потом, немного заморив червячка, откинулись к стене. Нина села рядом с Алиёй, та потянулась к ней и крепко обняла. – Спасибо, Нина. Хорошо, если ты не проголодаешься. Я давно так не ела. Нина могла бы принести Алие свежие, прекрасные булочки, но не решилась. Вместо этого она отдала малышке кусок чёрствого заплесневелого, почти несъедобного чёрного хлеба, просто потому что сама была сыта по горло после шикарного обеда демографической полиции. А теперь Алия её благодарит. Её ещё сильнее охватило раскаяние. 11 Время шло. Нина понятия не имела, сколько дней миновало, потому что никаких особых событий не происходило. Иногда охрана приносила еду. Иногда одного из них уводили на допрос. Иногда Маттиас зажигал на несколько минут свечу… для Алии, когда ему казалось, что ей нужен свет. Никто не знал, когда что-нибудь произойдёт. В тюремной камере-пещере они могли следить за временем, разве что считая, сколько раз им хотелось спать, пить или ходить в туалет. Все эти потребности требовали усилий.