7 К утру Нина думала о сказке. На этот раз не о прекрасной принцессе, влюбившейся в красавца принца. Это была сказка о Румпельштильцхене. «Я, будто дочка мельника, – сказала себе Нина. – Король приказал ей спрясть из соломы золотую нить, иначе смертная казнь. С таким выбором она не могла возразить: «Простите, у меня не получится. Убейте меня». Так и я». Только дочка мельника никому не вредила. Ей нужно было сделать невозможное, а не зло. А от Нины ожидали предательства. «Может, те дети ужасные и противные, тогда я их с радостью выдам, – думала она. – Может, так им и надо?» Но что-то не верилось. Она сидела настороже в темноте. Вдруг дверь камеры со скрежетом открылась. Вошёл охранник и схватил её за руку. – Давай, пошли, – прорычал он. – Кандалы… Я прикована. Прикована к стене, – возразила она. Охранник выругался и пнул её в живот. Нина согнулась от боли. Это так демографическая полиция обращается с теми, кто на них работает? Охранник вышел из камеры и через несколько секунд вернулся с ключами. Он открыл кандалы, потом поставил Нину на ноги. Нина два дня не вставала на ноги, они были ватными и не слушались. – Пошли! – скомандовал охранник и потянул её за руку. Нина, спотыкаясь, тащилась за ним. Они спускались по лестницам и шли по длинным коридорам мимо десятков зарешёченных дверей. В некоторые Нине хотелось заглянуть, но в темноте всё равно ничего не увидишь, да и охранник тащил её слишком быстро. Они спустились по последней лестнице, и воздух стал влажным и холодным. Споткнувшись, Нина упала, и, прежде чем встала, её голое колено коснулось воды. Она ощупала пальцами каменную стену, та тоже отсырела. Они были в подвале. Может, даже в пещере. Дойдя ещё до одной двери, на этот раз из цельной древесины, охранник сильнее сжал руку. Он открыл свободной рукой дверь и толкнул Нину вперёд. – А будешь ещё бузить, найдётся место и похуже! – заорал он и отпустил её руку. Нина полетела вперёд и рухнула на пол. Дверь захлопнулась. – Привет! – нерешительно сказала она. Она вглядывалась в окружающую её темноту, но ничего не могла разглядеть. Стены могли быть рядом с её носом или на огромном расстоянии. – Привет, – снова позвала она. – Есть тут кто-нибудь? Справа послышался шорох. «Наверное, мыши или крысы, только этого не хватало», – подумала она. Но вдруг в темноте загорелась спичка, и кто-то прошептал: – Нет, она у меня… Потом загорелась свеча. В сумрачном свете Нина различила два… нет, три лица. И это дети, которых она должна предать? – Хоть кому-нибудь из вас исполнилось пять лет? – в ужасе воскликнула она. 8 На Нину уставились три пары недовольных глаз. Она ещё никогда в жизни не видела таких грязных, оборванных детей. После двух дней в тюрьме её платье порвалось и пропиталось кровью, лицо было испачкано слезами и грязью, ленты в косичках потерялись – что ж, её внешность была далека от обложек модных журналов. Но эти дети выглядели… и пахли, только подумайте… словно родились на одной из драгоценных свалок тёти Листры. Грязь слоями налипла у них на щеках. Их залатанная, мешковатая одежда вся была в непонятных пятнах. Спутанные волосы рваными комьями нависали над глазами. Девочки или мальчики? Не различить. Окажись они ни теми, ни другими, а странными, доселе невиданными человекоподобными животными, и Нина нисколько бы не удивилась. Потом они заговорили. – Мы все старше, – сказал один из них. – Только ростом не вышли. Самый маленький решительно кивнул. – Маттиасу десять, Перси девять, а мне шесть. – А тебя как зовут? – осторожно спросила Нина. – Алия, – ответил ребёнок. «Алия. Значит, самая маленькая – девочка. Как можно предать малышку?» – спросила себя Нина. Когда Нине исполнилось шесть, тётушки по очереди сажали её на колени, учили читать. Бабушка отвечала за уроки математики, а тётя Рода учила правописанию. Нина до сих пор помнила, как уютно усаживалась с книжкой на тётушкиных коленях в большом кресле. И неважно, что в квартире было холодно. Нине в шестилетнем возрасте всегда было тепло. А эта шестилетка свернулась калачиком в сырой камере в ожидании смерти. – Если не возражаешь, – заявил старший… Маттиас? – Свечку мы сейчас погасим. Она у нас одна. Просто хотелось тебя получше разглядеть. – Ой, да пожалуйста, – согласилась Нина, хотя ей очень недоставало света. Два дня в темноте казались вечностью. – Моя очередь! – весело сказала Алия, наклонилась и дунула. Пламя погасло. Нине так хотелось, чтобы оно загорелось вновь. «В темноте мне легче их провести. Им не удастся прочитать по лицу, когда я совру». Будет ли она им врать? Она ещё не решила. – Ну вот, и кто ты? – спросил в темноте незнакомый голос, наверное, Перси. Нина растерялась. Какое назвать имя? Какими именами назвались они… настоящими или фальшивыми? Трудно представить, что кто-то назвал бы ребёнка Перси. Наверное, они сообщили имена, значившиеся в фальшивых удостоверениях. – Зовите меня Ниной, – осторожно сказала она. – Моё настоящее имя… – Нет! Не говори! – закричала Алия. – Боимся, что подслушивают, – шёпотом объяснил Маттиас. – И что? – неосторожно сказала Нина. – Всё равно убьют. Ответом ей было потрясённое молчание с другой стороны камеры. Даже в темноте она представляла себе три мрачных, застывших от ужаса лица. – Нет, – возразила Алия. – Выяснят, что мы ни в чём не виноваты, и сразу отпустят. Она сказала это бодрым голосом с надеждой, спокойствием и уверенностью. Неужели она действительно верит в то, что говорит? Неужели она такая глупышка? Из того, как трое держались вместе в те короткие мгновения, когда зажгли свечу, Нина поняла, что Маттиас и Перси осторожно присматривают за девочкой. Может, мальчишки, не желая слушать истерик шестилетки, забили ей голову лживыми обещаниями: «Всё будет хорошо. Нас не тронут. Мы скоро отсюда выберемся». Или Алия притворяется для полицейских, которые могут подслушать? Может, мальчишки дали ей такое задание: «Веди себя так, словно ни в чём не виновата, глядишь, поверят». Но неужели маленькая девочка может так убедительно притворяться? Интересно, почему они считали, что демографическая полиция их подслушивает? (Или нет… откуда им знать, что так и есть – ведь если Нина расскажет обо всём демографической полиции, то окажется, что детей подслушивали через неё?) Нина потёрла лоб. В голове была полная неразбериха. Как добиться, чтобы дети ей поверили и их выдать? Наверное, лучше не знать их тайн. «Можно всё выяснить и не сообщать полиции», – сказала она себе. – Давно вы здесь? – спросила она как можно небрежнее, будто ей было всё равно, просто от скуки. Никто сразу не ответил. Нина решила, что они перешёптывались, совещались. – Да мы толком и не знаем. Тут не отличишь дня от ночи, – заговорил Перси. – Еду приносили всего три раза, – подсказала Алия. – Как же вас арестовали?