– Что такое? – неуверенно интересуется Оскар, когда я внезапно начинаю смеяться. – Что смешного? – Собственно, ничего смешного, – отвечаю я. – Это, скорее, грустно, – говорю я, качая головой. – Одно из моих детских воспоминаний – реанимация в клинике Дриттер Орден. Я опираюсь на стену дома, закрываю на мгновение глаза и вспоминаю длинные серые коридоры, широкие двери и огромные лифты. А еще хорошо помню лампы. Как я лежала и смотрела на них. Там была медсестра. Я до сих пор помню ее лицо. Оно было круглым, ласковым, а ее рот был похож на вишню. Она читала мне вслух. Мама хотела сама этим заниматься, но не могла. Она слишком много плакала. Я помню, как книга дрожала в ее руках. – О чем ты думаешь? – шепотом спрашивает Оскар. – О Питере Пэне, – отвечаю я. – Почему о нем? – Мне читала книгу про него одна из медсестер. У нее были темно-русые кудрявые волосы и рот, похожий на вишню, – смеюсь я. – Она была действительно красивой. Глаза Оскара блестят в темноте. – Ты действительно красивая, – шепчет он, и я чувствую, как мои щеки краснеют. – Она читала тебе вслух? – Да, меня это успокаивало, когда я не могла дышать. – Почему ты не могла дышать? – Мое сердце – это лишь часть проблемы, – говорю я и напряженно перебираю пальцами. – У меня отсутствует легочная артерия. – Что? – Оскар смотрит на меня огромными глазами. – У тебя отсутствует легочная артерия? Это странно: если с дырой в сердце людям все более-менее ясно, то отсутствие артерии их добивает. – Да, у меня нет легочной артерии. – Но… я думал… – он лишился дара речи, мне даже стало смешно. – Хорошо, значит, донорского сердца будет недостаточно… – Верно, – отвечаю я. – Мне нужна трансплантация сердечно-легочного комплекса. – Тогда можно было бы что-то сделать? – Нет, нельзя. – Почему? Готова поспорить, Оскар был именно тем ребенком, который бесконечно задавал вопросы. Полагаю, он доводил этим родителей до сумасшествия. И я уверена, он был обворожителен. Маленький мальчик со светлыми волосами, огромными светло-голубыми глазами, которые с любопытством смотрели на мир. Мне кажется, он хотел понять все. – Тесс? – М-м? – я словно пребываю в другом месте. – Почему трансплантация сердечно-легочного комплекса не решила бы проблему? – Потому что у меня группа крови с отрицательным резус-фактором. – Будто это все объясняет. – И это плохо, потому что?.. – Потому что это дурацкий отрицательный резус-фактор. – Я прячусь от взгляда Оскара. – Потому что поможет только донор с отрицательной нулевой группой. – Я ничего в этом не понимаю, – Оскар смотрит на меня растерянно. – Поверь, это ужасная группа крови. – Ну, а если все-таки найти подходящего донора? – Прекрати, – останавливаю я его. – Мне бы хотелось, чтобы все было по-другому, но все так, как есть. – Но чисто теоретически это было бы возможно, – говорит Оскар. – Этого никогда не произойдет. – Но почему? Я думаю… – Я умру, Оскар, – перебиваю я его и кладу свою руку поверх его. – Я долго ждала чуда, но его так и не произошло. Это отвратительно, но что есть, то есть. – Я вижу слезы в его глазах, и он спешно их вытирает, чтобы они не скатывались по лицу. – Но даже если бы нашелся идеальный донор, меня, скорее всего, убила бы сама трансплантация. – Ты не знаешь этого, – почти беззвучно шепчет он. – Знаю, – улыбаюсь я. – Я знаю, ты не хочешь это слышать и не хочешь говорить, но это была бы напрасная трата органов. – Но… – Я. Умру. Снова нас окутывает тишина. Я разглядываю напряженного Оскара и вижу возражение в его глазах. Он берет меня за руку и притягивает к себе. Я лежу на его плече, слышу биение его сердца и чувствую его дыхание. Слезы разбивают твердый панцирь и вытаскивают из глубины души самые давние воспоминания. Я вспоминаю детское отделение, где на окнах нарисовано много маленьких пчелок и облачков. Все было ярким, а моя маленькая сестра лежала со мной в кровати. Она плакала, а я ее успокаивала. Тогда я была для нее героем, а сейчас мы чужие, и у нас нет ничего общего, кроме адреса. Скоро и он станет только ее. Я вспоминаю пухлые щеки Лариссы и большие слезы на глазах, которые больше не будут плакать обо мне. Не могу сказать, как долго я лежу в объятиях Оскара, прижавшись к его теплому телу, но начинаю дышать спокойнее. Как будто я выплакала все слезы. От них футболка Оскара насквозь мокрая и прилипает к его телу. Он нежно целует меня в лоб, и эти прикосновения как удар током, который никак не закончится. – Это нечестно, – говорит он хриплым голосом. – Да, нечестно. Глаза Оскара блестят как стекло, а голубизна похожа на непостижимый океан. Слезы скапливаются на ресницах, пока их не становится слишком много. В эту секунду надежда умирает в его глазах. – Значит, ты умрешь. – Я киваю. – Но я только нашел тебя. – Прекрати, Оскар, – я немного отодвигаюсь от него. – Может, будет лучше, если мы… – Даже не думай говорить это, – колко произносит он и вытирает слезы с лица. – Я не уйду. – Я не хочу делать тебе больно… – Но если ты попросишь меня уйти, то сделаешь мне больно. – Меня трясет от мурашек. – Что бы ты сделала, если бы это случилось со мной? – спрашивает он напряженно. – Ты бы ушла? – Конечно, нет, – отвечаю я и чувствую, как единственная слеза скатывается по щеке, оставляя холодную линию на моем лице. – Итак, что я могу для тебя сделать? Что тебе нужно? Пару секунд мы смотрим друг на друга, а затем я говорю шепотом: – Мне нужен друг до гроба. Воздушный замок Оскар держит меня. Или я его. Или мы держим друг друга. Может быть, потому что нечего сказать. Я думаю, не со многими людьми можно просто поговорить. Я имею в виду по-настоящему. О вещах, которые не хочется рассказывать, или когда думаешь, что такие вещи не стоит озвучивать. Сложнее только одно – молчать. С Оскаром у меня получается и то, и другое. Мне кажется, с ним можно делать абсолютно все. – Мне нравится этот шум, – шепчет Оскар, и я чувствую его дыхание на своей руке. – Имеешь в виду сверчков? – Угу, – мычит Оскар одобрительно. – Мне тоже. Они звучат по-летнему. – Они и есть лето. Нет более прекрасного шума. – Есть, твой голос. – Я люблю летний дождь. – О да, с большими, тяжелыми каплями… – Как будто природа поет колыбельную, – шепчет он. – Ты устал? – Нет. А ты? – Нет. Тихо. Слышно лишь наше дыхание, и я закрываю глаза. Если бы у меня не было дырки в сердце и легочная артерия находилась там, где должна быть, этот момент был бы абсолютно совершенным. Только, наверное, не было бы Оскара, потому как я, скорее всего, строила бы планы на свое идеальное будущее.