— Где ты надеешься его найти? — Этого я не знаю, потому что он ушел воевать. Да сохранит Аллах ему жизнь! Но я смогу найти наш лагерь, где остались старики, женщины и дети. Он расположен у Джебель-Гшуир, и мы бы могли добраться до него завтра. Не хочешь ли ты отвезти меня туда? Наши примут тебя с радостью. Меня зовут Глате, я бедна, все меня любят, так что устроят достойную встречу моему спасителю. — А если я окажусь вашим врагом? — Врагом? Как можешь ты быть врагом народа улед аяр, если ты спас меня от ужасной смерти! — И все же я ваш враг. — Но это невозможно, ведь ты сказал мне, что приехал издалека. Как называется племя, к которому ты принадлежишь? — Это не племя, а очень большой народ численностью десятки миллионов человек. — О Аллах! Как велик должен быть оазис, в котором живет такое количество людей. Как называется эта местность? — Наша страна называется Билад-ул-Алман, и я, стало быть, алмани, или, если ты когда-нибудь слышала это слово, немси, а зовут меня Кара бен Немси. Моя родина расположена далеко за морями. — И как же ты стал врагом нашего племени? — Собственно говоря, я и враг, и нет. Немси сами по себе не враждуют с людьми; мы любим мир и чтим заветы Аллаха; но в настоящее время я стал другом и попутчиком тех, кто называет себя вашими врагами — солдат паши. — Как? — испуганно вскрикнула она. — Ты стал другом тех мучителей, кому мы отказались платить налог? — Да, так получилось. — Значит, ты наш враг, и я не могу с тобой ехать. — Ты хочешь остаться здесь и умереть от жажды? — Аллах-иль-Аллах! Ты прав. Если ты не возьмешь меня с собой, то я погибну здесь вместе со своим сыном. Что же мне делать? — То, что ты уже решила: ты доверяешь себя моим заботам. — Но ты же не повезешь меня в наш лагерь? — Да, этого я не могу сделать. Во-первых, ты с ребенком еще очень слаба, а у меня нет с собой ни воды, ни пищи. Как сможете вы выдержать до завтра или даже до послезавтра! А во-вторых, я должен немедленно возвращаться к своим. Если я не приеду, они будут беспокоиться обо мне и станут повсюду искать меня. Могут произойти нежелательные встречи и даже вооруженные столкновения, а как раз этого я хотел бы избежать. — Значит, ты отвезешь меня к солдатам, нашим врагам? Ты серьезно полагаешь, что я поеду с тобой? — Да, и не только полагаю, но и убежден в этом. Или ты предпочтешь умереть? — Ты прав. В моей душе идет борьба; не знаю уж, на что мне и решиться. — Несмотря на все твои колебания, ведь и так ясно: ты поедешь со мной. Если не сделаешь это добровольно, я заставлю тебя. — Аллах да сохранит тебя от этого! — испуганно вскрикнула Глате. — Неужели станешь принуждать слабую женщину? Ты хочешь быть таким же злым, как Улед аюн? — Да, я вынужден принуждать тебя, но злость здесь совсем ни при чем. Мои намерения добры. Если ты останешься в пустыне, то наверняка погибнешь. Ты должна поехать со мной, а так как сейчас я вынужден возвращаться к солдатам, то тебе придется тоже отправиться к ним. Но бояться или приходить от этого в ужас совсем не следует. Я думаю, тебе будет хорошо. Я вынужден настаивать на своем только для того, чтобы спасти тебя. Не считай меня врагом. Когда я только увидел тебя закопанной в землю, я сразу же понял, что ты из аяров, моих теперешних противников. Тем не менее я выкопал тебя. Отсюда ты можешь понять, что я вовсе не враг. Я отправился вместе с солдатами, чтобы по возможности препятствовать кровопролитию, а если представится случай, то способствовать заключению мира. Посмотри на меня! Разве у меня лицо человека, которого надо бояться? — Нет, — ответила она, улыбнувшись. — Взгляд твой вполне приветлив, а лицо доброе. Тебя-то я нисколечко не боюсь, а вот солдат — очень и очень. — Но этого не стоит делать. Солдаты тоже будут дружески относиться к тебе. С женщинами мы войны не ведем. — И ты можешь им приказать, чтобы они не обходились со мной как с врагом? — Да, и они меня послушают. — Значит, ты у них предводитель? — И предводитель, и гость, а последнее, как ты знаешь, иногда даже выгоднее. — Меня будут считать пленницей? — Обещаю тебе, что ты останешься свободной и получишь все, что тебе потребуется. Ты будешь под моей личной защитой; ты все время будешь находиться где-то поблизости от меня, и я строго накажу каждого, кто посмеет до тебя даже дотронуться. — А когда я смогу уйти? — Как только позволят обстоятельства. Это может произойти очень скоро, может быть, уже послезавтра. Кроме того, все, что ты сможешь рассказать о нас своим, не должно причинить нам ущерба. — Я верю твоим словам, потому что ты не выглядишь обманщиком. А поскольку ты мне обещаешь, то… Смотри-ка, — прервала она вдруг свою речь, — к нам приближаются двое всадников! Она показывала в том направлении, откуда я приехал. Так как я смотрел на свою собеседницу, то не мог видеть, что там происходило. И женщина так была занята беседой, что увидела всадников только тогда, когда они подъехали совсем близко, так что я сразу узнал Эмери и Виннету. — О Аллах! Пусть это не будут твои, господин, или мои враги! — сказала она озабоченно. — Это мои друзья, и они ищут меня, потому что мое отсутствие показалось им слишком долгим, — ответил я. — Тебе нечего их бояться; они будут тебя защищать так же, как я сам. Они тоже чужеземцы и не принадлежат к племени аюнов. Один из них инглизи, а другой приехал из далекой Билад-ул-Америк. Всадники подъехали к нам и спешились, а Эмери спросил: — Почему ты так долго отсутствовал? Мы уже стали беспокоиться. Прошло больше двух часов. Мы думали, что случилось несчастье. Мы поскакали по твоему следу. Конечно, опять какое-нибудь приключение? — Да, вот эта женщина находилась вместе со своим ребенком в величайшей опасности. Я рассказал о случившемся, конечно, по-английски, чтобы и Виннету мог обо всем узнать. Когда я закончил рассказ, Эмери воскликнул: — Какой ужас! Я уже слышал от Крюгер-бея, что эти улед аюн — настоящие негодяи, но ведь нельзя же так зверски обращаться с женщиной. Бедное создание! Сейчас мы дадим ей поесть и попить. У них был запас воды. Эмери дал несчастной целую пригоршню фиников, а Виннету — кусок мяса, который вытащил из седельной сумки, куда он, по индейскому обычаю, всегда клал провизию. Теперь мы увидели, как проголодалась эта женщина. Пока она ела, я заметил белую точку, вынырнувшую далеко на востоке, у самого горизонта, и становившуюся все больше и больше. Вскоре единое белое пятно разделилось, а потом стало двухцветным: темным внизу, белым вверху. Когда я показал в этом направлении, Эмери сказал: — Это отряд бедуинов; внизу — темные лошади, а вверху — светлые бурнусы. Они направляются прямо к нам. Что делать? Женщина тоже взглянула в ту сторону и испуганно закричала: — Да защитит нас Аллах! Если мы сейчас же не покинем это место, то погибнем! Это же улед аюн. — Но может случиться и по-другому. — Нет. Они перессорились здесь со всеми, и если кто появляется днем, совершенно открыто в непосредственной близости от их кочевий, тот может быть только аюном. Бежим, господин, скорее, скорее! Она вскочила. — Подожди-ка! — остановил ее я. — Германи не побежит сразу от таких людей. — Но их же больше десятка! — Да будь их хоть двадцать, хоть тридцать, и то бы мы их не испугались. — Тогда вы погибнете, и я вместе с вами! О Аллах, спаси нас от этой беды! — Успокойся! Даю слово, что с тобой ничего не случится. Я уже думал о том, что их надо бы наказать за содеянное убийство, если это, конечно, улед аюн. — Ты хочешь остаться? — спросил в своей лаконичной манере Эмери. Он, разумеется, понял слова женщины и мой ответ. — В любом случае, — ответил я. — А если это не улед аюн?.. — Тогда это аяры, против которых мы выступили в поход, вот мы с ними и встретимся. — Пленных брать? — Да, а если придется стрелять, то только по лошадям. Люди нам нужны живыми. — Да знаю я! Вечно ты бережешь человеческую жизнь, но с подобными негодяями это излишне. — Ты считаешь, что превосходство на нашей стороне? — Превосходство? Ха! Каждый из нас возьмет на себя по паре парней. Это меня позабавит! Его обычно серьезное лицо сияло от внутреннего удовлетворения, когда он подходил к своей лошади, чтобы снять с луки ружье, которое он привык направлять против любого зверя, любого врага прямо в лоб. Виннету тоже схватил свое Серебряное ружье, а рукой взялся за пояс, где висели надежный нож-боуи[40] и томагавк, привезенные им из-за океана. — Для тебя, пожалуй, это будет первый бой в африканской пустыне, — заметил я.