— Вы. Ведь сами вы только что сказали, что оно расположено на скале, а снизу до него невозможно добраться — об остальном очень легко догадаться. Если это убежище недостижимо снизу, то оно должно располагаться на той стороне массива, по которой невозможно забраться. Но как с севера, так и с юга можно попасть на плато, значит, обе эти стороны исключаются. На западе расположена ваша пещера, тайну которой вы не смогли бы сохранить, если бы прямо над ней располагалось убежище Мелтона, потому что он увидел бы, как вы входите в нее или выходите. Значит, остается только восточная сторона — там он и должен жить. — Конечно, это так. Мастер, теперь я верю, что если вам назвать только одну букву «а», вы изобретете целый алфавит! — Все не так уж плохо, но раньше не раз крайняя нужда заставляла меня хорошенько задуматься, и расчеты, поначалу такие сложные, а также логические выводы со временем стали для меня легче легкого. Как и всегда, нужда становится лучшим учителем. — Ну, что ж, посмотрите, действительно ли она такая хорошая учительница. В таком случае вы, может быть, сами сумеете определить, как лучше пробраться к убежищу Мелтона, и мне совсем не надо ни о чем намекать вам? — Пожалуй, это так. Мне достаточно только прийти туда и посмотреть на плато. — Это вам ничего не даст. Вы ничего не разглядите. — Разве? Например, можно узнать, открытая котловина у плато или закрытая. Кроме того, можно установить, какова там, наверху, почва, или же плато слагают одни голые камни. — Плато покрыто щебнем, вынутым из шахты и разбросанным повсюду! Ну, и такое простое наблюдение не поможет вам определить, каким путем добираются до убежища Мелтона! — Это можно называть «определять», «делать вывод» или «догадываться» — как хотите… Но дорогу к его жилищу я знаю. — Значит, о ней вам все же кто-то рассказал! — Я говорил об этой дороге только с вами и знаю только то немногое, что вы мне сказали. — Вы просто заражаете меня любопытством. Не хотите ли сказать мне, о чем вы догадались? — Почему же не сказать? Ведь для вас-то это не тайна, что надо немножко спуститься в шахту, чтобы попасть потом в жилище, о котором мы говорим. — Бог ты мой, да он действительно знает это, знает! — воскликнул Плейер так громко, что все стали обращать на нас внимание. — Но как же это возможно, если только вы не пользовались другим источником, кроме моих рассказов? — Но это по меньшей мере так же легко, как и моя чуть более ранняя догадка. Вы же сказали, что снизу добраться до жилища нельзя, значит, вход надо искать наверху. Так как убежище увидеть нельзя, то оно расположено не на самом верху, вблизи края скалы, потому что тогда его можно было бы раскрыть, стоит только посмотреть вниз. Значит, укрытие надо искать ниже. Из всего сказанного следует, что дорога не может вывести прямо на плато, она должна находиться где-то под поверхностью земли. Если путь в убежище расположен слишком глубоко, то должен существовать вход, куда надо спускаться, но там же нет никакой дыры, никакого открытого или скрытого отверстия, кроме шахты. Следовательно, можно наверняка предположить, что тайный проход начинается внизу, в шахте. У вас есть какие-либо сведения относительно того, как расставлены индейцы? — Нет. Но я могу показать вам место, где, судя по всему, они держат лошадей. — Этому еще не пришло время. Старший Уэллер сообщит о нашем появлении, значит, индейцы соберутся в большинстве своем на западной стороне Альмадена и пошлют нам навстречу разведчиков. Охраняется ли дом, под которым находится вход в шахту? — Да. Там постоянно дежурят двое индейцев, чтобы помешать побегу рабочих, хотя это практически невозможно. Я хотел бы еще порасспросить и асьендеро. Ведь он, как бывший владелец Альмадена, должен был знать местность. Но я, с одной стороны, вообще не хотел иметь дел с этим неблагодарным субъектом, а, во-вторых, я предполагал, что он может дать мне неверные сведения и тем самым введет меня в заблуждение. Виннету я ни о чем не стал рассказывать. Если один из нас что-то предпринимал, то другой знал, что задача эта будет, насколько возможно, выполнена. Можно было, конечно, обменяться мнениями, посоветоваться, но мы думали почти одинаково, так что этого не требовалось. Апач только спросил меня, когда я отправляюсь на разведку. — Еще до наступления дня, — ответил я. — Мне придется идти в обход. Юма ожидают нас с запада, поэтому мы придем с юга, где никто нас не заметит. Несмотря на такой крюк, я надеюсь, что мы доберемся к вечеру. — Мой брат Шеттерхэнд говорит «мы». Он поедет не один? — Нет. Мне нужен один сопровождающий, который присмотрит за лошадьми и за оружием, если я вынужден буду спускаться в шахту. — За лошадьми? Мой брат хочет ехать верхом, хотя там нет травы? — В наших фургонах есть достаточно риса и кукурузы. Мы возьмем с собой такое количество крупы, которого бы нам хватило на короткое время. — А кто же будет сопровождающим? — Младший брат Убийцы юма. Дорога нам предстоит нелегкая, но я убежден, что он будет стараться, чтобы оказаться достойным моего доверия. — Виннету уверен, что белый брат хорошо продумал свои планы. Юный мимбренхо должен как можно скорее получить имя, подобно своему старшему брату, который благодаря Олд Шеттерхэнду так быстро стал известным воином. Действительно, и это входило в мои намерения. Вообще говоря, было очень рискованно брать с собой в такую опасную поездку неопытного мальчишку, но я питал к нему не меньшее доверие, чем к любому более старшему воину мимбренхо. Все, в чем мы нуждались, то есть запас еды для нас и корм для лошадей, было вскоре готово. Еще до наступления дня мы собирались выехать. Как же я удивился, когда к нам подошел Виннету и сказал: — Может так случиться, что мои братья должны будут уходить от погони, но лошадь юного мимбренхо не может сравниться в скорости с жеребцом Олд Шеттерхэнда. Значит, мимбренхо должен ехать на моем коне — тот наверняка принесет юношу назад. Чтобы апач доверил своего знаменитого жеребца другому, да к тому же еще мальчишке — это было чудом, а одновременно верным знаком того, что он необычайно расположен к маленькому мимбренхо. Тот посчитал невозможным отклонить столь великодушное предложение, и вот мы помчались, оба на хороших конях, наслаждаясь утренней свежестью, держа направление на юг. Часть вторая Глава первая ПОД ЗЕМЛЕЙ Груз у наших лошадей был тяжелый, потому что мы предусмотрительно запаслись на три-четыре дня всем необходимым, что могло потребоваться в пути. Мы взяли с собой не только провизию для себя и корм для лошадей, но и самые разные вещи, которые, как предполагалось, будут нам полезны. К таковым относились, например, пакет свечей и связка факелов. И то, и другое мы обнаружили в фургоне в изрядном количестве; так как свечи и факелы применяются для освещения под землей, то Мелтон заказывал их у одного купца в Уресе. В повозке также находились и три больших бочки с керосином. Как и раньше, во многих других отношениях, так и теперь было видно, что Мелтон уже все подготовил для своего «мероприятия» еще прежде, чем заключил договор с асьендеро. Так же он подробно обо всем договорился с юма и передал им для транспортировки все, что немедленно было использовано. Геркулес даже рассказал мне, что триста индейцев-юма перевозили этот груз на четырех сотнях лошадей, то есть животных было на сотню больше, чем потребовалось для перевозки самих людей. Допустим, что шестьдесят из этих лошадей были необходимы для немцев, но и тогда оставалось еще сорок вьючных лошадей, тяжело нагруженных вещами, которые надо было немедленно переправить в горы. Разумеется, я рассказал еще до нашего отъезда о своих намерениях Виннету, чтобы он знал, где нас искать, если что-нибудь случится и мы не вернемся через четыре дня. Вполне естественно, что он прежде всего должен был узнать, что я хочу исследовать пещеру Плейера и открытый Геркулесом ход. Это было началом нити, по которой он должен был пойти, если ему придется нас искать. Так как вчера мы отклонились от нашего пути, то сегодня я вынужден был прежде всего отправиться с маленьким мимбренхо назад, по последнему отрезку вчерашнего пути, с удовлетворением убедившись при этом, что отпечатки копыт лошадей и колес больше уже не видны. Когда же мы добрались до места, где появились следы, то с полным основанием предположили, что в течение дня они исчезнут. Это замечание удовлетворило меня на тот случай, если Мелтон вышлет нам навстречу шпионов. Я мог быть уверен, что его люди не смогут найти место нашего лагеря. После того как мы часа четыре ехали в южном направлении, мы повернули на восток и вскоре заметили, что растительность исчезает. Началась пустыня. Там, где виднелись последние островки травы, мы остановились, чтобы дать лошадям хотя бы часок отдыха и предоставить им возможность пощипать чахлую травку. Потом мы отправились дальше. Мы скакали по настоящей пустыне. Земная поверхность образовывала пологие волнообразные валы, между которыми находились мелкие углубления, и повсюду видны были только скалы, только камни, только галька или песок. Не попадалось ни кустика, ни травинки. И эта голая земля поглощала лучи палящего солнца, пока не пропитывалась ими. Обжигающий, раскаленный воздух стелился по земле слоем в четыре — пять футов высотой, сравнимым со сверкающим озером. Дышалось с трудом, пот заливал мне лицо, но это надо было выдержать. Мы продолжали скакать, не останавливаясь, все дальше и дальше, потому что должны были еще до наступления вечера добраться до Альмадена, если не хотели терять целый день. Мы почти не разговаривали между собой. Мимбренхо не мог позволить себе начать со мной беседу, а меня утомительная однообразность езды не располагала к разговорам. Так в молчании и шло время, пока я не сказал себе, что теперь Альмаден должен лежать к северу от нас. И мы повернули в этом направлении, зорко озираясь вокруг и одновременно внимательно разглядывая землю — а вдруг на ней появится какой-нибудь след. Когда солнце почти коснулось горизонта, вдали перед нами появилась невысокая, но резко вырисовывавшаяся на фоне вечернего неба скала, которая постепенно вырастала по мере нашего приближения к ней. — Вот это и должен быть Альмаден, — сказал я. — Теперь нужно соблюдать предельную осторожность. — Разве наш великий брат Олд Шеттерхэнд не хочет спешиться? — почтительно спросил мальчик. Да, он был прав. Всадника можно увидеть с гораздо большего расстояния, чем пешехода. Правда, я все равно скоро бы слез с лошади, но то, что он сделал это замечание, обрадовало меня, потому что показывало, что юноша обладает сметкой. Дальше мы пошли пешком, ведя лошадей в поводу за собой. Холмистая местность кончилась, и мы пошли по гладкой равнине, словно кольцом окружавшей Альмаден. Хотя видно было очень далеко, но мы не заметили ни одного человека, что было по меньшей мере странно. Но вот местность внезапно стала понижаться. Мы стояли на краю котловины, посреди которой возвышался Альмаден, или скорее — мы стояли на берегу высохшего озера, в центре которого поднимался скалистый остров, который теперь был назван Альмаденом. Я все же немного ошибся, так как однообразность местности сильно затрудняла расчеты. Мы подъехали к Альмадену не с юга, а с юго-запада, что правда, было опаснее, потому что я предполагал, что индейцы находятся с запада. Правда, вышло даже для меня лучше, потому что я увидел место, которое в другом случае должен был бы искать, а именно, тот скальный обломок, о котором рассказывали Плейер и Геркулес. Огромный скальный бастион, поднимавшийся посреди бывшего озера, образовывал почти правильный куб, грани которого были ориентированны почти точно по странам света. Так как мы подъезжали с юго-западного угла, то мы сразу увидели и южную, и западную стороны. Южная стена уходила, правда, вертикально вверх, но в нее врезалась глубокая ложбина, в которой с первого взгляда угадывался путь наверх. А это все совпадало с тем, что мне рассказывал Плейер, а именно: на плато можно подняться как с северной, так и с южной стороны. Западная стена была отвесной, вертикаль нарушалась только в самом низу, посредине, так как именно там лежал свалившийся сверху скальный обломок. Мы отчетливо увидели осыпь перед зазором, образовавшимся между блоком и скальной стеной. Галька заполняла и весь зазор. Чтобы добраться до этого обломка скалы, нам надо было десять или пятнадцать минут ходьбы, но мы не могли на это отважиться, хотя ни одного человека не было видно. Наверху, на плато, безусловно, находились люди, и если хотя бы один из них стоял у южного края, он обязательно бы увидел нас, как только бы мы решились приблизиться к Альмадену. Прежде всего надо было установить, где находятся индейцы. Этим я и хотел заняться, оставив мимбренхо сторожить коней. Я отправился по краю бывшего озера на запад. Укрыться мне было негде, и приходилось все время быть настороже: можно было предположить, что, как только я увижу человека, он в ту же секунду заметит меня. Я прошел уже довольно большое расстояние, когда заметил на северо-западе легкое полупрозрачное облачко, медленно поднимавшееся вверх, расползавшееся и вскоре совсем исчезнувшее. Это был дым, и притом дым от индейского костра, который поддерживали очень небольшим количеством дров, отчего и не валили черные клубы. Я прошел еще некоторое время в прежнем направлении, но потом вынужден был согнуться и передвигаться даже на четвереньках. Вскоре я увидел пять или шесть шатров, возле которых сновали люди. Отважившись приблизиться еще больше, я должен был совсем лечь и передвигаться ползком, иначе бы меня заметили. Теперь меня отделяло от палаток совсем немного, я мог даже различить рисунки, которыми они были украшены. Каждый индеец украшает свою палатку, по меньшей мере — полотняную летнюю палатку, своим родовым знаком или картинкой, изображающей какое-нибудь значительное событие из его жизни. По одной из этих палаток извивалась нарисованная красной краской большая змея, на другой была изображена лошадь, на третьей — можно было увидеть волка. Между палатками ходили индейцы, кое-где обитатели лагеря расположились группами прямо на земле. Перед палаткой со змеей были воткнуты в землю два копья, вероятно, это была палатка вождя. Понаблюдав за лагерем еще какое-то время, я посчитал, что видел достаточно, потому что теперь я знал, где находятся юма и каких опасных мест мне следует избегать. Я уже хотел поворачивать обратно, когда из упомянутой палатки вышли трое: двое мужчин и одна женщина. Ее-то я узнал сразу — это была красавица еврейка Юдит. Одним из мужчин был Мелтон, другим — индеец, видимо, хозяин палатки. Они еще немного поговорили между собой, потом индеец исчез в палатке, а Мелтон с Юдит удалились по направлению к руднику, при этом она держалась за его руку. Если бы бедный Геркулес увидел такую интимную близость, он бы пришел в бешенство. Это было хорошо, что сразу же после своего прибытия в Альмаден я увидел Мелтона, но это обстоятельство представляло для меня немалую опасность: парочка прошла так близко, что, увидев меня, они сразу бы узнали, кто к ним пожаловал. Я лежал в рыхлом песке и так быстро, как только было возможно, вырыл руками окопчик, который мог дать мне хоть небольшую защиту, чтобы скрыть от случайного взгляда. Страха я не чувствовал вовсе. Если бы Мелтон меня и увидел — что ж, еще ничего не было бы потеряно — я знал, что мне делать в этом случае. Чем я себя подстраховывал, так это бичом, с помощью которого я мог избавиться от краснокожих. Однако было бы лучше, если бы этого не произошло. Мелтон и Юдит прошли мимо, даже не взглянув в ту сторону, где я лежал. Они мило болтали между собой, смеялись, чувствовалось, что они явно в очень хорошем настроении, куда лучшем, чем то, в котором находился отец девушки, пребывавший глубоко в недрах поднимавшейся передо мной скалы. А парочка направилась на северную сторону скального массива, скрывшись от меня за его западным краем. Теперь я мог отправляться назад. Я сделал это так же, как и пришел: сначала пополз по-пластунски, потом поднялся на четвереньки, наконец, когда меня уже больше не могли увидеть, выпрямился во весь рост. Солнце тем временем скрылось, и наступили такие короткие для тех краев сумерки. Когда я добрался до наших коней, то следовало еще лишь немного подождать. С одной стороны, надо было дожидаться темноты, чтобы нас не увидели, но вместе с тем должно было быть достаточно светло, чтобы мы могли без большого труда увидеть вход в пещеру. Когда наступило удобное время, мы галопом поскакали вниз под уклон, а потом по дну бывшего озера к скальному блоку. Там мы спешились и полезли вверх по осыпи. Шли мы быстро, и скоро у наших ног открылось отверстие, которое становилось тем шире, чем больше камней мы откидывали. Когда отверстие расширилось настолько, что в него можно было пролезть, я взял в руки факел и стал спускаться в пещеру. Это мне удалось легко, потому что осыпь с внутренней стороны оказалась пологой. Добравшись донизу, я увидел, что все в точности соответствовало описанию Плейера. Пещера была вдвое выше человеческого роста, и в ней легко могли разместиться около сотни человек. В маленькой боковой пещере дно покрывала холодная вода с привкусом извести. Заднюю часть пещеры я хотел изучить позднее, когда мы приведем коней. Они, конечно, тоже должны находиться в пещере, потому что если бы мы их оставили снаружи, то рано или поздно лошади выдали бы ржанием свое присутствие. Следовательно, нам, пришлось расширить входное отверстие до высоты конской холки, что отнюдь не было приятной работой, так как трудиться приходилось без инструмента, голыми руками, а на освободившееся место постоянно сыпалась галька. Когда мы наконец расчистили достаточный проход, мы привели в пещеру коней. Это оказалось делом потруднее. Каких-то других лошадей мы бы вообще в пещеру не затащили или наделали бы при этом много шума, который мог нас выдать, но оба благородных животных поднимались покорно по грудам камней и остановились в нерешительности только перед самым входом в пещеру, осторожно поводя ушами и раздувая ноздри. Я упрашивал их и гладил, но все было напрасно. Моя Молния, правда, хотела подчиниться, выставляя переднюю ногу вперед, но тут же убирала ее на прежнее место, потому что камень под ее копытом шевелился. Наконец конь все же решился и скорее заскользил, чем зашагал вниз. Потом та же процедура была проделана с Ильчи, жеребцом Виннету, который съехал вниз быстрее Молнии, соскользнув на крупе. В награду животные смогли напиться вдоволь воды и получили свою порцию кукурузы. После того как лошади были устроены, я смог заняться изучением закоулков пещеры, точнее говоря, их осмотром, потому что быстрый взгляд в бездну не назовешь ее изучением. Когда я бросил в эту пропасть камень, то должен был напрячь свой слух, и прошло довольно много времени, прежде чем до меня донесся очень слабый звук, говорящий о том, что камень достиг дна. Да, тот, кто упадет в эту пропасть, несомненно, погибнет.