Листок сделал отрицательный жест головой. — Не к яду… Сначала он воспроизвел вторую часть, якобы подслушанного им разговора — будто бы на сомнение Иззек-пашы в целесообразности стратегического замысла Энвера кайзеровский полковник возразил… Если перевести с его варварского русского, примерно возражение звучало так: план Энвер-паши хороший, поскольку победа будет скорой — об этом в Сарыкамыше позаботится их очень опытный разведчик с Анной… И только после этих слов он схватил стакан с водой, залпом опустошил его и вмиг отошел к праотцам! В кабинете коменданта воцарилась тишина. Генерал и подполковник не мигая смотрели на стоявшего перед ними ротмистра. Наконец, громко сглотнув слюну, Воробанов произнес: — Пройдите ближе, Алексей Николаевич, присядьте… Листок сел за приставной стол, напротив Лавренюка. — Он так и сказал — "с Анной"? Но почему с "Анной"? Что за ерунда? — Сказать трудно, Ваше Превосходительство… На этот же вопрос покойный ответил, что того не знает. Расспросить подробней, как понимаете, я не успел… — А сами, как думаете? — Думаю, это был намек на орден "Святой Анны". Этим, вероятно, армянин хотел подчеркнуть, что речь шла о шпионе в чине как минимум русского штаб-офицера. — Но для чего? Для чего лазутчику, если он таковым был, делать подобное признание? — произнес Лавренюк. — К тому же, если он вслед за этим надумал принимать яд? Да и каким образом ему удалось отравить себя столь скрытно даже для вас? — Вероятно, расчет был на то, что уж после такого признания, и тем более самоубийства, его ложная информация о планах Энвер-паши покажется нам более убедительной. — То есть убедить любой ценой? Даже ценой собственной жизни? Что-то странно, особенно для армянина! Фанатизм? — Он хорошо отзывался о своем хозяине Муса-баши… Возможно, перебежчик был повязан им какими-то житейскими обязательствами. Для кавказцев это вполне характерно. — Да… Задачка… — Воробанов пробарабанил пальцами по крышке стола. — Однако весьма сомнительное объяснение… Одни догадки! А догадки, как известно, к донесению не пришьешь! Нужны более веские доказательства… Что, если перебежчик вовсе не дезинформатор? Что, если завтра турки ударят по нашим тылам, а под носом у нас действует матерый шпион? Нет, нужны доказательства… И срочно! — Понимаю, Ваше Превосходительство! Думаю, с минуты на минуту они будут. Я распорядился выяснить, действительно ли в Сарыкамыше или в окрестностях проживают "братья" лазутчика, к которым он якобы пробирался. Полагаю, что таковых нет, а, если они и существуют, то на турецкой территории, в заложниках. Неслучайно же он так стремился выполнить задание, что даже пожертвовал собой! К тому же я просил лекаря внимательно изучить у трупа полость рта. Не исключено, что ампула с ядом была вживлена в один из зубов — способ, уже весьма распространенный у людей такого рода деятельности. Это, кстати, к вопросу, как удалось азиату отравить себя столь скрытно даже для меня. По крайней мере, следов ампулы среди осколков разбитого стакана мы не обнаружили. Пальцы Воробанова вновь заходили по столу. — Значит, вы все-таки утверждаете, что это дезинформатор… — Похоже, Ваше Превосходительство! — Следует ли, в таком случае, докладывать генералу Берхману об этом, скажем, весьма неприятном инциденте? Листок раздумывал секунду: — Считаю, следует! Доложите все, как есть, но после получения дополнительной информации о лазутчике. Воробанов прекратил играть пальцами и поворотил взгляд на Лавренюка: — А вы, как полагаете, Павел Эдуардович? — Пожалуй, господин ротмистр прав… Надо дождаться обещанных сведений… — неуверенно пробормотал тот. В это время в дверь постучали; в кабинет вошел адъютант. — Ваше Превосходительство! Господина ротмистра просят подойти к телефону. Все трое переглянулись. — Переведите связь в кабинет! — приглушенным голосом приказал генерал. — Есть! Дверь затворилась, и Воробанов протянул трубку ротмистру: — Говорите… Листок поднялся и приблизился к начальнику гарнизона. — Слушаю, ротмистр Листок! В трубке протрещал излишне бодрый голос Оржанского: "Алексей Николаевич, странную работенку ты задал! С чего это с ранья?" "Вчера нализался, скотина!" — мысленно определил Листок и рявкнул: — Поручик Оржанский! Докладывайте — нашли? "А чего их было искать-то! Мне как Алешка передал, что ищешь Акопянов, так я сразу и вспомнил — есть такой, Ашот Акопян, барахлом торгует на Торговой улице… И живет там же, с семьей! Алло! Слышите?" — Слышу! Говорите! "Ага, понял! В общем, я сразу к нему…" — Ну? — не выдержал ротмистр. "Что "ну"… Есть такие — три брата! Двое других — Вазген и Давид — в Верхнем обосновались, с родней живут. А четвертый, старший, — якобы в Германии… Не знаю, как туда армяшка мог попасть… Ты что молчишь, Алексей Николаевич? Алло!" У ротмистра заходили желваки. Едва сдерживая себя, прошипел: — Тащи его в контору, а двуколку к штабу! Все! Ждите! Ротмистр сбросил трубку на аппарат. — Что там? — бледный как полотно спросил Воробанов. — Виноват, Ваше Превосходительство! — мрачно произнес Листок. — Братья здесь… Один из них в Сарыкамыше. Получается, армянин не соврал… Кулак генерала с грохотом опустился на крышку стола: — Идиоты! План паши… шпион в Сарыкамыше! — Он задохнулся. — Это все истинная правда!! Вы хоть представляете, что это значит?! Вон! Два дня, чертов жандарм! Чтобы достал мне этого шпиона из-под земли! Сгною иначе, как… Вон! За дверью ротмистра Листка ожидал еще один удар — адъютант участливо сообщил: — Звонили из госпиталя, Алексей Николаевич. Просили передать, что ничего не обнаружено. Сказали, что вы знаете, о чем речь… 5. 25 ноября 1914 г. Первые "ниточки" На крыльце комендатуры Листок закурил. На дворе было морозно, но он не чувствовал холода. Он был раздавлен. Впервые за всю карьеру совершил столь непростительный прокол! И все вроде бы очевидно! Унтер, хотя и мог потенциально подсыпать в стакан отраву, но слишком мелковат, чтобы травить цианидом того, о ком толком ничего не знал. Чертов же генерального штаба подполковник и сам перепуган — чуть не хлестнул отраву при нем… А больше никто, кроме его, ротмистра Листка, в канцелярию не входил… Остается одно — самоубийство! Правда, выпил армянин отраву не сразу — отвлек "германским шпионом"… Может, тогда и подсыпал себе яда? Или все-таки ампула была во рту? А может, успел отравить стакан за минуту до прихода Лавренюка, да не успел отравиться? И ведь никаких следов! Где-то же цианид должен был находиться! Ни бумажки с порошком, ни ампулы… Мистика? Подъехала бричка. Раскрасневшийся Яшка Лип-нин с облучка бодро отрапортовал: — Прибыл, Вашсокбродь! Куда тепереча? Листок угрюмо взглянул на ефрейтора, выплюнул догоревшую папиросу и молча достал вторую. "А если армянин не дезинформатор? Если все, о чем он говорил, правда? Ведь с братьями он не соврал… Тогда совсем худо… Генерал прав — и армия может пострадать, и агент разгуливает по Сарыкамышу неизвестно с каким "важным заданием"… Что, если он и убрал перебежчика, поскольку тот принес реальную информацию о планах супостата и о нем самом — агенте?" Листок почиркал спичкой и поднес пламя к папиросе. "Тогда черт с ним, "Взвейтесь, соколы, орлами!" Пока нечего ломать голову, как его отравили. Главное найти этого гада-шпиона! Но как?" Он откинул потухшую спичку и затянулся. "Хотя, пожалуй, две зацепки есть… Во-первых, убрать армянина мог тот, кто знал, какую информацию он принес. А во-вторых… Ну, конечно же! Тот, кто имеет "Анну"!" От этой мысли у ротмистра даже задрожали руки. "А знать эту информацию могли… Прежде всего, поручик пограничной стражи! Он первым допрашивал армянина и лично привел его в штаб. Правда, в полку он не был и в канцелярию не входил, но с этим потом — сначала надо проверить… Потом дежурный офицер штаба — некий капитан Волчанов… Со слов поручика, этот также допрашивал перебежчика и, судя по всему, более основательно, если, несмотря на раннее утро, посмел потревожить этим делом начальствующий сон Его Превосходительства! И, хотя в канцелярии также не замечен, не исключено, что на его груди поблескивает "Святая Аннушка"…" Листок, сопровождаемый недоуменным взглядом ефрейтора, прошелся, дымя папиросой, вдоль двуколки. "Так… Кто еще знал об информации армянина? Меня и генерала, пожалуй, в расчет не берем… Остается… Пожалуй, что Лавренюк… Этот и в канцелярии сиживал, и допрос учинял, и "Анну" наверняка имеет… Хотя и воду из графина чуть не вылакал… Что ж, "Взвейтесь, соколы, орлами!" — с этого и начнем!" — Все на месте? — бросил он ефрейтору, взбираясь на повозку.