— Я это никому еще не говорить… Знаешь, что ответить германский полковник Иззек-паша? Он сказать, не бойся, Гассан, — план Энвер-паша хороший, и победа будет скоро! Об этом в Сарыкамыш заботится наш агент с Анной. У него очень трудный задание, но он очень большой разведчик! — С Анной? — насторожился ротмистр. — Какой Анной? — Не знаю… Так он сказать! Теперь ты веришь? Если я шпион, разве я сказать о другом шпион? — А что сразу не сказал? — Боялся! Хотел, чтоб быстро отпустил… Голос армянина сорвался, и он залпом опустошил стакан. Что произошло потом, Листок понял не сразу. Мужчина все еще держал стакан у рта, когда неожиданно замер, точно прислушиваясь к собственным ощущениям, и вдруг закатил глаза; потом выпавший из руки стакан со звоном раскололся на тысячи осколков, и, внезапно навалившись всей грудью, перебежчик уткнулся лбом в крышку стола. С минуту Листок обалдело смотрел на неподвижную шевелюру армянина. — Акопян? — позвал он. Мужчина не шевельнулся. Ротмистр поднялся, прошел к нему; осторожно ткнул пальцем в плечо. Армянин не реагировал. Пощупал артерию на шее — пульс отсутствовал. "Но это невозможно!" — с ужасом пронеслось в мозгу ротмистра. Он прошел к вешалке, вынул из кармана офицерские перчатки и вновь прошел к уткнувшемуся в стол мужчине; осторожно приподнял за сальные волосы голову и заглянул в лицо — перебежчик был мертв. 3. 25 ноября 1914 г. По горячим следам Листок быстро прошел к двери. — Караульный! — Здесь, Вашсокбродь! — Кто заходил в канцелярию кроме меня и господина подполковника? — Никто, Вашсокбродь! Вы одни и были… — К дежурному офицеру — бегом! — неожиданно сорвался ротмистр. — Пусть вызывает лекаря с носилками! Немедля! Хорошего лекаря! Чего рот раззявил! Бегом!! А самого ко мне! Когда караульный, путаясь в полах шинели, затопал по длинному пустому коридору, Листок захлопнул дверь и невольно взглянул на уткнувшегося в стол армянина. "Подарочек!.. — невесело подумал ротмистр. — Что же с тобой стряслось? Не выдержало армянское сердце, или…" Взгляд его упал на осколки, блестевшие под стулом покойника. Приблизившись, подобрал, не снимая перчаток, самый крупный из них, бывший некогда основанием стакана, и осторожно поднес к носу. Потянуло горьким миндалем. "Вот тебе и "Взвейтесь, соколы, орлами!" Да тебя же, братец, отравили — натуральный цианид!" Он отложил осколок и потянулся к графину. Однако чисто — никакого намека на специфический запах! "Этот тщедушный генштабист при мне налил из графина… Значит, отравлен был стакан… — Ротмистр вновь посмотрел на лежавший у головы армянина осколок. — Дьявол! Ведь с него мог выпить и я! Но чьих рук дело? От кого хотели избавиться — от генерального штаба подполковника, от меня — ротмистра контрразведывательного отделения, или от тебя, турецкого перебежчика? Если от тебя, то в твоих сведениях действительно было нечто важное…" Мысли прервал топот в коридоре. Через минуту в дверь постучали, и в открывшуюся дверь вошел опоясанный ремнями поручик. Лихо прищелкнув каблуками, отрапортовал: — Господин ротмистр, дежурный офицер поручик Баков по вашему приказанию! И, переведя взгляд на покойника, совсем не по уставу спросил: — Что это с ним? Никак кончился? Ротмистр от каблучного щелчка и дурацкого вопроса поморщился, но своего неудовольствия проявлять не стал — сразу перешел к делу: — Лекаря вызвали? — Так точно, господин ротмистр! Однако что с ним? — вновь поинтересовался поручик, показывая глазами на армянина. Листок раздраженно бросил: — Не видите — умер, черт бы вас побрал! Важный информатор, а отдал богу душу прямо на допросе. Отравлен, знаете ли! И вероятнее всего, цианидом. Водой из этого вот графина… Ротмистр сделал паузу. — …И у меня возникает естественный вопрос: кто мог подсыпать отраву, если сто пятьдесят шестой полк на позициях в шестидесяти верстах отсюда, а в охраняемых вами казармах только взвод ополчения да дежурный офицер по полку? Листок видел, как от щек поручика отхлынула кровь. — Не могу знать, господин ротмистр… Неужели намекаете на меня и дежурную службу? — Я пока ни на кого не намекаю, а рассуждаю, господин поручик! — рявкнул жандарм. — Когда в последний раз меняли воду в графине? Кто заходил в канцелярию до прихода подполковника Лавренюка? Кто первым вошел в помещение — подполковник или перебежчик? Поручик, вытаращив глаза, быстро проговорил: — Часа два назад, господин ротмистр, от начальника гарнизона было передано приказание подготовить для допроса канцелярию полка. Я отдал соответствующее распоряжение младшему унтер-офицеру Карнаухову. А подполковник Лавренюк… Когда привели задержанного, подполковник прибыл через минуту! — И где сейчас ваш унтер? — В расположении… Но вы ничего такого не думайте, господин ротмистр — отличный солдат… — Ко мне его! — перебил Листок. — Слушаюсь, господин ротмистр! — И напомните насчёт носилок. — Будет исполнено! Наступила тишина, ибо ротмистр внезапно застыл: какие-то неясные и противоречивые мысли вдруг забегали по извилинам жандармского мозга, тщетно пытаясь состыковаться хоть в какую-нибудь правдоподобную версию. План Энвер-паши, немецкий разведчик с "Анной", графин чистой воды, стакан с отравой, скончавшийся армянин, подполковник Лавренюк, утоляющий жажду… Черт знает что! Как яд оказался в стакане, если никто не заходил, а графин чист? Лавренюк подсыпать яду не мог — воду наливал при нем… — Будут еще приказания? — подал голос поручик, выводя его из минутного оцепенения. — Да! Скажи, ты принимал перебежчика под конвой? — Я… — насторожился офицер. — Что-то не так? — А при каких обстоятельствах его взяли? — Точно не могу знать… Сказали, был задержан у вокзала пограничной стражей. Около трех утра. Их поручик допросил и самолично доставил в штаб, к дежурному офицеру капитану Волчанову… Тот также допросил его, а после допроса им было доложено Его Превосходительству, который и распорядился временно поместить перебежчика в карцер сто пятьдесят шестого полка… То есть ко мне, господин ротмистр! — Так… Значит, за пару часов армянина допрашивали как минимум четырежды… Пожалуй, было отчего наложить на себя руки… А? Как полагаешь? Поручик пожал плечами: — Не могу знать… Но из-за того накладывать на себя… Поручик запнулся под быстрым взглядом ротмистра. — Не могу знать, господин ротмистр! — Ладно, ступай! О случившемся не докладывать — сам доложу. И тащи своего унтера. Иди! — Слушаюсь! — козырнул поручик и, вновь неприятно щелкнув каблуками, лихо повернулся к двери. "Паркетчик!" — окончательно решил про себя ротмистр и брезгливо отвел взгляд. Лекарь — стройный, высокого роста мужчина в очках, представившийся "доктором Поплавским", — с ним два санитара-ополченца, а также угрюмого вида младший унтер-офицер прибыли почти одновременно. Оставив в канцелярии одного доктора, Листок, поздоровавшись, сразу распорядился: — Осмотрите труп, доктор! Если возможно сейчас — дайте предварительное заключение о причине смерти. Очень похоже на отравление ядом, но чем черт не шутит! Если сейчас это сделать трудно — сообщите результаты, как будете готовы. Я буду в штабе, у Воробанова… Пока же мне необходимо побеседовать с этим младшим унтер-офицером. — Понимаю-с, — кивнул медик и поправил очки. — И когда же это с ним?