— На каком языке разговаривали господа военные? — неожиданно повернувшись, спросил он испуганно заморгавшего армянина. — На германский… — растерянно промямлил тот. — Sie verstehen Deutsch?[5] — Ich habe zwei Jahre in Deutschland gearbeitet…[6] — почти не задумываясь, ответил перебежчик. Подполковник усмехнулся: — Неплохо! Я до этого не додумался… А посему не стану мешать! — Он прошел к вешалке, на которой висели шинель с погонами подполковника и гражданское пальто — такое же серое и потертое, как и сюртук армянина. — Чуть не забыл, Павел Эдуардович, — вспомнил Листок, — Николай Николаевич просил передать, что ждет вас у себя. Вероятно, что-то срочное… — Да, спасибо! Буду непременно и сразу же, — бросил в ответ Лавренюк, перекладывая шинель на руку. — Честь имею! Листок машинально кивнул: — Честь имею! Когда за офицером закрылась дверь, Листок, не обращая внимания на перебежчика, снял шинель, набросил на освободившийся крючок вешалки, прошел на место подполковника и открыл папку. Повертел в руках удостоверение, разглядывая арабскую вязь, неторопливо прочел записку с переводом анкетных данных "нофуса". Все верно — фамилия, имя, место и год рождения, национальность… Повертел в руках турецкую карту, водительские бумаги, писанные на немецком… — Других документов нет? — спросил он, не поднимая головы. — Нет, — буркнул армянин. Ротмистр молча посмотрел на съежившегося под взглядом мужчину. — Что ж, Арен Акопян, давай еще раз по порядку… — Какой "порядку"? — подал голос армянин. — С самого начала… Начни с того, как ты узнал об Энвер-паше и его планах. Где это произошло, когда, при каких обстоятельствах… — Я уже всем говорить, господин начальника… — А ты еще раз! — перебил ротмистр. — Где, когда, при каких обстоятельствах! Армянин некоторое время смотрел на жандарма, точно не понимая, что от него хотят. Потом вдруг опустил голову, потряс лохмами и с какой-то неизъяснимой тоской в голосе произнес: — Вай, почему армян везде плохо? Он вновь потряс головой. — Я мальчик быль, большой семья — ехаль в Эрзерум к богатый баши. Когда быть война, мама, папа, братья три Сарыкамыш остались, а я Турция, у баши. Потом служить его сын — военный. Мужчина вздохнул. — Муса-эфенди бил хороший эфенди. Когда армян сталь резать, увез Арен Германия. Он учился военный, я учился машина править… — В девяносто пятом, что ли, увез? Армянин нехотя кивнул. — И там учился на шофера? Ты был водителем у эфенди? Он снова кивнул. — А потом? — Через два год он вернулась. Теперь Муса-эфенди большой начальник — каймакам[7], у Иззек-паши служить… У ротмистра засосало под ложечкой. — У командующего третьей армии? — осторожно переспросил он. — Да. У начальника армия. А назад месяц Муса-баши говорить: "Плохой время наступает, Арен! Думаю, скоро-скоро уйдет Иззек-паша, а с ним и Муса-баши. Некому будет защищать тебя. Подумай на этом!" Я не зналь, что думать. А потом узнать, почему Муса-баши говорить так. Не знаю, какая причин, Муса приказал вести Иззек-паша с германец полковник в дивизия. Говорили германски язык — не знал, что я понимай германски. Только я слышать, как паша сказать: "Приехать Энвер-паша, я буду снять с начальника. Твой, германца, план хороший, но не для зима! Высокий гора, снег, пушка тяжелый таскать, солдат голый — два корпуса обойти русских через Ид и Ольт трудно! Я буду говорить об этом Энвер-паша — а он меня убирать!" Армянин помолчал, словно размышляя, что еще можно добавить, но ничего не придумал и лишь выдохнул: — Так все бил, господин начальника! — Так все и было? — задумчиво произнес ротмистр. — Значит, шофером подвозил Гассана Иззек-пашу с германским полковником и слышал их разговор об обходе русских через Ид и Ольты… Так? — Так. Вы мне верить? — А о сроках операции говорили? — О сроках? — не понял армянин. — Ты спрашивать время? Нет, время не говорить… — Ну а с чего ты решил бежать к нам? — Не к вам… — пробурчал перебежчик. — Я уже говорить тому офицер: бежать к своим! Папа, мама умерли — теперь бежать к братья! Как слышать, что Иззек-паша уйти, понял — Муса-баши с ним уйти, Арен один останется и фронт отправлен! Энвер-паша не любит армян. Он готов их резать! Лучше бежать к русским, к своим братья! — Значит, братья здесь, в Сарыкамыше? Армянин мотнул головой: — Нет, деревня! Русские "Верхний Сарыкамыш" называть… — А зовут как братьев? — Ашот, Вазген и Давид… Алексей Николаевич открыл папку, вложил чистый лист бумаги и карандашом из стоявшего рядом пенала быстро записал имена. — Все трое младшие? Мужчина тряхнул черной копной волос: — Я самый старый. Ашот имеет кин[8]. — Жену, что ли? Тот кивнул. — Что ж, проверим… А пока ответь мне на еще один вопрос: как ты все-таки прошел фронт, да и шел сколько? Лицо армянина помрачнело. — Ви мне не верить? Тот офицер тоже не верить… Десять дней шел! До Хоросана ехал на авто Муса-баши. Документ был, никто не остановить. Думаю, хозяин дал уйти — никому не сказать! Потом ночь шел. Слышал, где не стрелять, и шел. Дорогу знать — карта бил. И кушать бил, а одежда плохо. Через перевал идти — холодно бил. Только у Сарыкамыш пограничник остановил, сюда привел… Он замолчал и несколько раз растерянно моргнул, точно не зная, что еще добавить, и, как и в первый раз, ничего не найдя подходящего, пожал плечами и вопросительно уставился на ротмистра. Но тот молчал. — Ты меня отпустить? — не выдержал армянин. Листок тяжело вздохнул. — Что тебе ответить? И рад бы, братец, да не могу пока… Прав был "тот офицер" — тумана много! Предположим, что был ты шофером у Муса-баши — офицера штаба командующего третьей турецкой армии — это мы еще выясним. И братьев твоих найдем, если они, конечно, существуют… Щека армянина при упоминании братьев дернулась: — Что говоришь, господин? Сам думай! Разве я говорить — брат, родня, туда-сюда — если их здесь не бил? Зачем обижаешь? — Я и говорю — предположим, и их мы найдем, братьев… — спокойно возразил жандарм. — А вот как проверить, что ты лично возил самого Гассана Иззека, да при этом он вел при тебе разговоры с немецким полковником? О приезде в армию Энвер-паши, о его планах двумя корпусами обойти основные силы русских и выйти в тыл Кавказкой армии… Как это все проверить? Может, ты специально подослан, чтобы русские раздробили силы и ослабили основной фронт? Может, ты вообще немецкий шпион? А что? В Германии учился, язык знаешь, и к тому же не турок, христианин, меньше подозрений у русских? Может, потому тебя и не задержали турки, что ты лазутчик? А? Чем докажешь, что это не так? Армянин задохнулся. — Я… я… Как ви такое говорить? Как я мог бить немецкий шпион? Да, ви… хр… От вдруг нахлынувших слез мужчина захрипел. — Ну-ну, успокойся! — всполошился ротмистр. — На вот, выпей-ка воды… Листок отчего-то ухватился за наполненный подполковником стакан с водой и, поднявшись, протянул его допрашиваемому. Тот поднес, было, стакан к губам, но опустил его и, смахнув слезы рукавом, дрожащим голосом произнес: — Я говорить правду! И я могу сделать доказание! Листок вновь опустился на стул. — Вот как? Что ж, попробуй…