— А с чего сам отвел, пост оставил? Не было, что ли, кому? — Да, понимаешь, этот фрукт нести стал чепуху всякую — турки, армяне, Энвер-паша, германцы… Признаться, ни черта я не понял, да и понимать мочи не было — с утра во хмелю был! И придурков таких у нас, почитай, каждый божий день через одного вылавливают. Пусть, думаю, наверху разбираются! А если окажется что важное в его лепете, да вопросы пойдут — вот такие, как ты задаешь, — тогда, возможно, и понадоблюсь. Потому и повел сам… Поручик вздохнул: — Только никто мне вопросов задавать не стал. Капитан ихний спросил только, где задержали, да и отправил восвояси. Тут он исподлобья взглянул на сотника: — А что? Важное что принес армянин? Неслучайно ведь ты ко мне пришел… А я, признаться, ждал! — Да как сказать… Разобраться кое в чем надобно! — уклонился от ответа Оржанский и, чтобы окончательно уйти от расспросов, предложил: — Давай, что ли, по третьей? А то не по-христиански как-то… — Можно и по третьей… Но уж прости — это край! Мне еще службу сдавать. Оржанский кивнул — понимаю, служба есть служба! Когда вновь прохрустели огурцами, сотник, задумчиво покручивая кончик уса, протянул: — А, говорят, он не один был, армянин-то… — Один, — спокойно сказал поручик. — Мои бы второго не упустили — стрелянные воробьи! — Понятное дело, — согласился Оржанский, помолчав, спросил: — А сам-то как попал в погранцы? — Да как… Была команда, вот и попал. А как в десятом годе поступил в шестой Кавказский округ, так вот и командую отрядом двадцать шестой Карской бригады. Недавно, как войну турку объявили, сюда направили, в Сарыкамыш. — И в переделках был? — Да их у нас и в мирное-то время было хоть отбавляй, а уж сейчас и подавно! Со всех щелей прет вражина — и турки, и курды, и сволочи всех мастей! Так-то вот… — Небось, и наград нахватал? — спросил между прочим Оржанский. — Нахватаешь, как же… Быть бы живу — и то в радость! Как говорится, бог не без милости, казак не без счастья. А сам-то как? Оржанский коснулся кулаком левой груди: — Медаль имею, "Егория"! За Персию получил в одиннадцатом годе. Поручик уважительно качнул головой: — Что ж, молодец! Видно, знатный казак, коль до сотника добрался… — Была бы голова, да будет булова! Только и ты, видать, не промах, коль в офицерах ходишь. Они помолчали. — Что ж, служивый! — выпрямляясь, хлопнул Оржанский по коленям. — Пора мне и честь знать. А за угощение — спасибо! Бог даст — встретимся… — А все ли узнал, что требовалось? — поинтересовался поручик. — Да все, кажись. Так что служи покойно, держись достойно, бей ворогов, да не жалей голов! Прощай! — Что ж, прощай! Спасибо на добром слове! Оба встали. "Добрый малый! — подумал Оржанский, крепко пожимая руку поручику. — Никаким боком к нашему делу!" И уже накидывая на плечи бурку, подумал: "Пожалуй, что и к Наталье Ивановне доспею…" Но к Наталье Ивановне он не поехал: в дежурке раздался противный звук зуммера, и поручик протянул трубку телефона: — Тебя, сотник… — Меня? Звонил Росляков — срочно подъезжай к пятому дому офицерского городка! 7. 25 ноября 1914 г. "Разнос" Оставшись один, ротмистр Листок вновь прошел к окну — по-прежнему снег, люди, как тени, дурацкий фонарь напротив окна… Вот вышли на улицу Росляков и Оржанский, о чем-то потолковали, разошлись по сторонам… А скоро темнеть начнет… Один день, почитай, прошел, а дело ни на шаг не сдвинулось, не сделано ничего… С поручиком, конечно, через час все станет ясно — Оржанский в душу влезет и вывернет наизнанку! Капитан же прибудет с минуты на минуту… Хотя с ним будет не все так просто — в канцелярию не входил, армянина, значит, не травил, а что Оржанский ему в карты продул да "Святую Анну" четвертой степени имеет — так и что? Какой офицер не режется в карты, и какой штаб-офицер не имеет "Анну"? Нет, на агента этого шулера вытянуть не так-то легко… Да, в общем-то, и слабоват он для маститого шпиона. Хотя кто его знает! Щупать надо… И начинать с чего-то надобно! В конце улицы показалась двуколка. Интересно, куда? На дамбу, к вокзалу? Нет, не свернул… Сюда едет, похоже… Уж не капитан ли? Что ж, тем лучше — раньше покончим с ним!.. Экипаж действительно остановился у крыльца "конторы", и только тогда ротмистр рассмотрел лицо поднявшегося с сиденья офицера в запорошенной снегом шинели. Рассмотрел и обмер — это был только что назначенный начальник разведывательного отделения Управления генерал-квартирмейстера Кавказской отдельной армии, генерального штаба подполковник Драценко! Прямой начальник, поскольку контрразведывательное отделение структурно входило в разведку отдельной армии! В Тифлисе Листок встречался с ним — среднего роста, сухощавый, с черными усами щеточкой, темными сверлящими собеседника глазами. Его высоко оценивал начальник штаба армии генерал-лейтенант Юденич. Да и как не ценить — офицер исключительно исполнительный, за плечами Русско-японская война, ранение и контузия, служба в должности старшего адъютанта 1-го Кавказского армейского корпуса, работа в корпусном разведывательном отделении, в штабе Кавказского округа… И вдруг он здесь, в Сарыкамыше, у крыльца его "конторы", без уведомления и намека… Да не один, а с надменного вида штабс-капитаном. Что называется — снег на голову! Но какого черта?! Листок устремился к выходу; оттолкнул идущего на стук Яшку и сам отпер дверь; выскочил на крыльцо и по табелю представился: — Ротмистр Листок, господин генерального штаба подполковник! Что так внезапно, Даниил Павлович? Не предупредили… Подполковник нехотя протянул руку: — Значит, надо, раз приехал. Веди, разговор есть! У ротмистра внутри екнуло — никак Воробанов, сукин сын, успел доложить об армянине? Вот тебе и Ваше Превосходительство! Вот тебе и генерал! В кабинете Драценко и штабс-капитан сняли шинели — первый признак, что не праздное любопытство привело обоих — разговор явно предстоял долгий, и, словно в подтверждение тому, подполковник прошел к столу, не спрашивая, сел на его, начальника контрразведывательного пункта, стул. — Садитесь, Виктор Николаевич! — демонстративно, глядя только на штабс-капитана, сказал он. Листок остался стоять. "Круто начинает, однако…" — подумал Алексей Николаевич и, словно желая показать, что нанесенный по самолюбию удар вовсе для него ударом не является, по-домашнему предложил: — Закурите, Даниил Павлович? Или чайку? — Все лишнее… Не стоит терять время! — отрезал подполковник. И вдруг приосанился, точно перед провозглашением приговора, строго взглянул на него и, выдержав мучительную паузу, внезапно объявил то, что, хотя приговором и не являлось, но, признаться, ошеломило ротмистра не меньше: — Должен довести до вашего сведения, господин ротмистр, — отрывисто и четко произнес Драценко, — Его Императорское Величество Николай второй высочайше соизволили выехать на Кавказ в действующую армию! В связи с этим, главнокомандующим Кавказской отдельной армией, генералом от кавалерии графом Воронцовым-Дашковым приказано разведывательному отделению штаба Кавказской отдельной армии принять активное участие в работе по обеспечению безопасности проезда и пребывания Августейшей особы в сарыкамышском гарнизоне! Драценко вновь сделал паузу, теперь, вероятно, желая убедиться, что все сказанное возымело на местного жандарма должное впечатление, и оно действительно возымело: ротмистр обалдело прошептал: — Когда же… ждать? И тут в темных очах Драценко внезапно сверкнули злые искорки. — На днях, господин ротмистр! Уже завтра Государь прибывает в Тифлис! В связи с этим, я мчусь сюда, в Сарыкамыш, для организации оперативного совещания по встрече Его Величества, беседую с начальником гарнизона — и что узнаю? Оказывается, вами — по сути, начальником гарнизонной контрразведки! — загублен ценный информатор, который не только принес важнейшие сведения о планах нашего врага, но и сообщил еще более важную информацию о наличии в Сарыкамыше неизвестного агента с неизвестно каким заданием!.. В следующую минуту голос подполковника сорвался на крик: — И это накануне приезда российского Императора! А если агентом готовится теракт? Если целью шпиона является сам Государь? А вы — черт бы вас побрал! — даже не соизволяете своевременно обо всем доложить!! Тогда чем вы вообще здесь занимаетесь, господин ротмистр? Попустительством, равным измене? Листка словно обдало кипятком; побагровев, он медленно, едва сдерживая себя от возмущения, процедил сквозь зубы: — Господин подполковник!.. Соответствующее донесение будет составлено сегодня же и передано вам лично в руки! Но только тогда, когда будут выяснены все обстоятельства, поскольку, уверен, вам нужна не формальная отписка, а достоверные факты! И потребовалось время, чтобы убедиться в истинности информации перебежчика! На этот раз побагровел подполковник и, словно передразнивая, прошипел сквозь зубы: — Убедиться? И вы хотите сказать, что убедились? — Насколько позволило время, господин генерального штаба подполковник! — едва не срываясь, отрезал ротмистр. — А генерал Воробанов утверждает, что вы битый час уверяли его в обратном, — подал голос штабс-капитан. — Что сведения перебежчика есть дезинформация… — Не имею чести вас знать! — не поворачивая головы, зло бросил в ответ Листок. — Штабс-капитан Авилов Виктор Николаевич — начальник контрразведывательного отделения штаба Кавказской армии; ваш, к слову сказать, новый начальник, — спокойно, почти ласково, отозвался офицер. — К сожалению, мы знакомы лишь по телефону, Алексей Николаевич… Так, чем вы все-таки это объясните? Листку понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя. — Это я объясняю самими обстоятельствами отравления перебежчика — прямо на допросе, от выпитого глотка воды из графина, из которого пили и другие! И если затем выясняется, что никто из заходивших в канцелярию к отравлению причастным быть не мог, то что вам оставалось предположить? Да только то, что перебежчик сам наложил на себя руки! И если добавить, что отравление произошло цианидом, который навряд ли мог оказаться в руках рядового бродяги, то у вас бы уж не оставалось никаких сомнений, что перед вами не перебежчик, а лазутчик, и все его сведения — элементарная дезинформация для введения в заблуждение относительно планов противника!