Макс шокирован. Он не любит произносить это слово. Макс. От этого. Не люблю я это слово. Просто-напросто понимаешь, что живот это ничто, так, мираж… И начинаешь обо всем думать совершенно иначе. Тогда задаешь себе вопрос, а что я, в сущности, сделал для этого мира? Что здесь после меня останется? Ничего! Дада. Перестаньте, прошу вас. Не надо так! Макс. Ничего, уверяю вас, одни мелочи. Какие-то крошечные… точечки в истории. Этот человек полагает, что он точечка в истории. А разве это так уж мало? Макс. И тогда начинаешь совсем иначе смотреть на вещи. Перераспределяешь в голове весь пазл, решаешь что-то сделать, что-то, в чем действительно есть смысл. Как только я почувствовал себя немного лучше, я раздал почти все свои деньги. Пожертвовал на детей-беженцев, на две церкви и на санаторий в Промайне. (Поясняет.) Санаторий тоже для детей. (Наслаждается весомостью своего поступка.) Разумеется, все это анонимно. Макс очень важен. В собственных глазах. Все молчат, восхищенные. В той или иной степени. Потом Надежда искренне спрашивает. И вообще безо всякой иронии. Надежда. Как же анонимно, если… вы нам сейчас рассказали? Жанна. А вы на вы? Старая школа, да Макс? Макс игнорирует оба вопроса. Макс. Во всяком случае, к работе я приступаю в эти выходные. Суббота, вечер, прайм-тайм. Дада. Если бы вы знали, как мы этого ждем! Просто истосковались! Жанна. Именно так, хочу, чтобы вы этознали. Настоящего телевидения просто нет. Остались одни развлечения. Надежда. А что такое мираж? Опять ей никто не отвечает. Может быть, никто и не заметил ее вопроса. Жанна. А ты, Фредди, смотришь Макса? Фредди скучен этот разговор. Он трогает свои губы. Фредди. Нет. Все замирают, словно не уверенные, что правильно расслышали. Но Фредди подтверждает. Фредди. Нет, нет. Не смотрю. Макс. Правда? Макс улыбается. Он думает, да, неплохая шутка. Этот человек, Макс, настолько суетен, что просто не может представить себе, что есть кто-то, кто его не смотрит. Фредди. Я телевизор вообще не смотрю. Только порнушку и Даду. Дада. Фредди! Ну, началось. Дада на все, или почти на все, что говорит ее брат, отвечает подчеркнутой артикуляцией его имени. Тем временем Надежда потихоньку смеется. Надежда. Ох! Толкает локтем Макса, который этим вечером, словно укутанный звукоизоляцией, ничего не чувствует. Дада взглядом простреливает Надежду. Фредди. Мультяшки, мультяшки, а не порнушки! Я ошибся. Вообще-то, на самом деле, нет, он не ошибся. Скалится. Дада. Дорогой, не говори так… Фредди. По правде говоря, не знаю, на что смешнее смотреть, на тебя, когда обнаруживается, что ты не знаешь, где находится юг, или на зайчика, который бежит прямо на охотника… Дада. Ты что хочешь сказать…? Фредди. … а охотник начинает за ним гнаться. Чтобы загнать в него пулю. Дада. Ты что, хочешь сказать, что я не знаю, где юг? Надежда умирает от смеха. И Милан бы тоже хотел, но не смеет. Фредди. Такая прелесть, ты опять неправильно показала. Дада. Ты, дорогой, ничего в этом не понимаешь! И не знаешь, что у нас за техника, монитор опять сломался. Фредди. При чем здесь монитор? Ты-то должна знать стороны света? Теперь не выдерживает и Милан. А Надежда так просто готова описаться от смеха. Надежда. Ой, не могу… Дада поворачивается к Милану. Она совершенно спокойна. Дада. Кто эта особа? (Она имеет в виду Надежду.) Милан (пожимает плечами). Понятия не имею. (Подливает себе вино.) Надежда. Так я же … Надежда. Мы вместе работаем. Дада абсолютно игнорирует Надежду. Оборачивается к Фредди. Смотрит на него вопросительно. Надежда тем не менее продолжает.