Вряд ли последнее замечание придало бодрости счетоводу. Но спорить он не стал, и бросился из кустов на дорогу. Расчет был простой – такой хлюпик на переодетого диверсанта похож очень мало. А что грязный по самую макушку – так больше доверия вызовет, чем чистый и благоухающий одеколоном. Как ни странно, «хорьх» не остановился подальше от возможной засады, а подъехал чуть не вплотную, метра три не хватило до полного контакта. И тем удивительнее было, когда с заднего сиденья выпорхнул еще один интендант, только второго ранга, и начал едва не по-родственному приветствовать Вишневецкого. Чудны дела твои, господи. Это ж надо, хрен знает где встретить начальника нашего спутника. Рассказать кому – не поверят ведь. Раз такое дело, то надо и нам выбираться. А то на радостях уедут интенданты, а нам тут куковать до следующей машины. Ну потом прошло всё по уставу. Документы проверили, у всех без исключения. И усадили в ганомаг, там всего три бойца охраны ехали. А Вишневецкого интендант к себе посадил. Наверное, послушать печальную повесть про сожженные бумажки и героическую оборону стратегического объекта. Ну, насчет бумаг у меня, как и у любого военнослужащего, есть четкая инструкция – при возникновении угрозы захвата секретную документацию следует уничтожить. Ничего, поскрипят перьями, пощелкают счетами, родят дубликаты в кратчайшие сроки. Поговорить с интендантом не получилось. При попытке узнать пункт назначения, махнул рукой, мол, садитесь по машинам, товарищи, на месте всё выясните. Только автоматчики признались, что едем в штаб четвертой армии. И то хлеб. Потому что и командарм Ляпин, Петр Иванович, и начштаба Виноградов, который Пал Семеныч, меня знали. В этих знакомствах с начальниками это самое главное. Не так важно, что ты с ними знаком, лишь бы они тебя вспомнили в нужный момент. Вот только общаться нам сейчас придется с подчиненными майора Шишлина. Вот как раз с ним я знаком шапочно. Представил нас Мельников, сказал, что есть такой полковник, вот и всё общение. И по делам службы я в четверке не был ни разу. Впрочем, особисты – народ суровый, и факт знакомства ничего не решает. Будет хоть малейшее подозрение – гнобить начнут по самое не могу. Хорошо, у меня есть свидетели, и кроме того столкновения, где немца видел один Вишневецкий, ничего подозрительного вроде в нашем походе и нет. А всякие беседы с особистами – это неизбежно на моей службе. Хотя, если честно, далеко местным специалистам до покойного Чхиквадзе. Так и того я со сказкой про допрос немца прокатил. Хотя по прошествию времени думаю, просто не было у особиста желания меня прижимать тогда. Или ценных указаний. * * * Ехали часа два, наверное. Не потому что далеко, а просто дорога не под хорьх прокладывалась. Или водитель такой умелый попался. Короче, трофейный ганомаг оказался не для охраны, а для выдергивания из глубокой вымоины, которую начальницкий шоферюга объехать не сподобился. Но добрались до места. Я вышел подышать свежим воздухом, но отходить от техники не стал. Порядок должен быть. Сначала фильтрация, потом остальное. Надеюсь, нас не задержат, а уж попутку до штаба фронта я как-нибудь найду. На крайний случай, пришлют машину, недалеко здесь. И минуты не прошло, как появился возле нас молоденький боец, который повел нас умыться и пообедать. Оперативно, ничего не скажешь. А пока мы сидели в ожидании горячего, примчался старший сержант войск НКВД и собрал наши документики. Чтобы времени не терять. Ели молча, никто слова не сказал, будто нас тут только что собрали и никто друг друга не знает. Скорее, от усталости. Бывает же – куда-то стремишься, и вроде силы есть, а как добрался, так будто кнопкой выключили. Хороший обед. Суп настоящий, картошка даже плавает. Из тушенки, скорее всего, но не только для запаха добавили, куски попадаются довольно часто. А на второе – макароны с котлетой, да не крохотной, а размером с ладонь мою. Ну и компот из сухофруктов, сколько хочешь. Вроде и старался не переедать, чтобы плохо не стало, а из-за стола вылез совсем осоловевший. Поэтому и новости о выделенной для отдыха землянке порадовался из последних сил. Конечно, баньку бы для полного счастья, но надеюсь, позже организуют. * * * Вот после баньки меня, одетого в свежее бельишко и подменную форму без петлиц, и вызвали. Ясное дело, меня ждал не сам Шишлин, не по чину Ивану Васильевичу такой ерундой заниматься. И не заместитель его, Семыкин. В особом отделе народу хватает. У Мельникова в штабе фронта двадцать три, что ли, человека в отделе. И в армейском не намного меньше. Так что занимался мной всего лишь лейтенант госбезопасности Великанов. Я поначалу подумал, что родственник зама начальника из пятьдесят второй армии, но внешне совсем непохожи. Наверное, просто однофамильцы. Понятное дело, что особист в обычной форме, с петлицами старшего политрука, но представился по ведомству. Въедливый летёха, видать, хочется по службе продвинуться. Ни дня без разоблачения, как говорится. По крайней мере, пытается. Всё его интересовало – и когда в самолет сели, кто где там располагался, общался ли с экипажем, видел ли, что те с кем-то разговаривали… С такими работать – хуже некуда. За любое слово уцепится как клещ, и будет тянуть до конца. Лучше отвечать односложно, ничего не выдумывать и не предполагать. Вот как акыны эти, джамбулджабаевы – что вижу, то и пою. Короче, сколько ни пытался Великанов вытрясти из меня хоть что-то подозрительное, а не смог. Потому что и не было ничего. Он уже и на второй круг пошел, а местами и на третий, как зашел тот самый старший сержант, который наши документики собирал по приезду, и что-то долго лейтенанту на ухо вещал. Тот не перебивал, только кивал китайским болванчиком. Не иначе, начальственное распоряжение доносят до хлопца. Ну и потом продолжили. Мне показалось, или Великанов вздохнул почти незаметно? Надоел мне этот деятель как горькая редька. Только и счастья, что тепловатую воду из графина разрешил пить. Потому что в горле у меня пересыхало не один раз. Чувствовалось, что тянет время. Не иначе ждет кого-то. Вот о ком тот сержант рассказывал. Мол, выпотрошить и подготовить. За каким хреном только, спрашивается? Хотя что переживать? Узнаю в нужное время. – Послушайте, товарищ лейтенант госбезопасности, – не выдержал я после очередного тупого вопроса. – Нельзя ли распорядиться, чтобы чаю принесли, и перекусить что-нибудь? Ужин уже точно прошел, а у меня после этих путешествий… кишка кишке дули крутит. А потом продолжим, ладно? Странное дело, согласился сразу. Может, и сам есть хотел. Или не рассчитывал, что так долго провозится с таким простым делом. Короче, чай нам принесли. В мельхиоровых подстаканниках, когда-то катавшихся по Юго-Восточной железке, на что явно указывал паровозик и буквы ЮВЖД. И бутерброды с вареной колбасой. Неплохо тут особисты питаются. Я дожевывал второй бутерброд, как дверь позади меня открылась, и я услышал чей-то угодливый доклад: – Вот, товарищ майор, сюда, пожалуйста. И так сладко произнес это неизвестный подхалим, что мне даже срочно захотелось чаю глотнуть. – О, а тут у вас пир на весь мир, – с деланной жизнерадостностью произнес новый участник беседы вытянувшемуся перед ним Великанову. – Давай, лейтенант, и мне чайку организуй быстренько, а я подожду. – Здравствуйте, Иван Тимофеевич, – поздоровался я с вошедшим, когда тот начал протискиваться на место лейтенанта. Никак это меня не успокоило, даже наоборот. Майора Салоимского я знал, конечно. Заместитель Мельникова. И волчара тот еще, судя по слухам. В органах более двадцати лет, все чистки и реорганизации пережил. И его прислали со мной чайку попить? Ага, три раза поверил. Но чекист не торопился. Дождался Великанова с чаем, попутно читая его протоколы, и иронично хмыкая при этом. А когда тот зашел, то сдвинул записи на край стола жестом, полным неуловимой брезгливости, и сказал: «Не забудь… документацию». Лейтенант поставил перед Салоимским натуральный жостовский поднос с аляповатыми маками и золочеными финтифлюшками по краю, неуловимым жестом собрал свои бумаги, и исчез молча, как вышколенный официант. В гробу я видал службу, где перед начальниками так гнуться надо. Я когда Буденному и Хрущеву чай приносил, не пытался сапог им поцеловать. Не говоря уж о Кирпоносе. Тьфу, противно даже! Салоимский не спеша выпил чай, съел бутербродик. Ага, майору госбезопасности с маслом сделали, икоркой красной сверху посыпали. Наверное, знают вкусы начальства. – Ну что же, давайте займемся нашим вопросом, – сказал Иван Тимофеевич, сдвигая поднос с пустым стаканом на край стола. – Петр Николаевич, не в службу, переставьте на подоконник, что ли, чтобы не мешало. Я, не вставая со стула, ткнул поднос к окну. Вроде упасть не должен. Ладно, не про чекистские стаканы сейчас думать надо. Я молча уставился на Салоимского. Да, суровый мужик, у него на лбу написано, что таких, как я, он на завтрак по пять штук, не разжевывая потребляет. Еще говорить не начали, а мне уже признаться в чем-нибудь хочется. – Поступил к нам очень неприятный сигнал, – начал, наконец, майор, открывая тоненькую папочку. – Надо разобраться, чтобы не висело оно, такое, я бы сказал, несуразное обвинение. Согласны? Я кивнул, будто мое мнение здесь кого-то интересовало. – Вот ваш рапорт на имя майора Мельникова, – он достал из папочки мое совместное с Авдеевым сочинение. – Вот рапорт на имя командующего фронтом, – на свет божий появился еще один опус. Оба документа были соответствующе зарегистрированы, резолюции синим карандашом присутствовали. Короче, всё чин чином, настоящее. – Вы же писали это, товарищ полковник? – Похоже на то. Вы извините, товарищ майор госбезопасности, но я после болезни не совсем восстановился… Зрение подводит немного, особенно вблизи. Не вижу просто документы подробно отсюда. – Да вы что, Петр Николаевич! – вроде как возмутился Салоимский. – Никто вас ни в чем не обвиняет! Бросьте, у нас же не допрос, видите, я и протокол не веду. Беседуем, как два сослуживца. Одно дело делаем! Так что давайте без чинов, просто поговорим! Вот ваши рапорта, посмотрите! Плавали, знаем. Кум на зоне любил такие подкаты. Уж не знаю, может, на курсах каких им такое рассказывали, чтобы пытались допрос замаскировать под доверительную беседу. С трудом представляю, что кто-нибудь ведется на такую дешевку. – Да, мои, – отодвинул я листики. – Не будем выяснять такую мелочь, как дата написания рапорта на имя комфронта, – улыбнулся Иван Тимофеевич. – Ваши доверительные отношения с адъютантом Масюком известны. Не в этом дело, – поднял он руки, останавливая мою реплику. – Говорю же, оформлено всё замечательно, нарушений нет. Но давайте еще раз пройдемся по событиям. Итак, товарищ Кирпонос сообщил вам, что не против общения с американской журналисткой, и вы обговорили с ним темы, которые разрешено затрагивать, и от которых следует уклониться. – Так и было, – сказал я. – Но вы не согласовали это с начальником особого отдела фронта, так как его не смогли найти на месте? – Да. – А как вы могли не заметить майора Мельникова, который постоянно находился рядом с командующим, начиная с момента встречи с делегацией американцев, и заканчивая эпизодом, когда вам дали разрешение на интервью? – Не могу знать, может, он отошел на время. Я после болезни… – Помню, Петр Николаевич, не восстановились. Ну так и быть, сочтем, что Дмитрий Иванович отлучился на пару минут. Мало ли, в уборную пошел. Но что вы скажете об эпизоде, который вы в рапорт не включили? – В смысле? Все значимые события включил. – А вступление с американкой в половую связь? Ай да Петр Николаевич, а вы ходок, значит! – шутливо погрозил он мне пальцем. – Мне, конечно, лестно слышать такую оценку… но нет, с американкой не случилось, – развел я руками. – Давайте, вы пока помолчите. Вот в ваших же интересах, – серьезно, что совсем не вязалось с почти игривым замечанием перед этим, вдруг сказал Салоимский. – Имеются свидетельские показания, что вы вдвоем с ней зашли в землянку, и находились там довольно продолжительное время. И звуки оттуда раздавались… я даже позавидовал немного, когда мне описывали. Да, вот, – и он выудил из папочки бумагу с машинописным текстом, третий экземпляр, наверное, буквы были бледные, текст еле угадывался. – Американка потом писала своей подруге, что имела приключение с настоящим русским медведем. Это кто ее там заломал так? Точно не я. – Да кто ж ее знает. Может, придумала. Знаете, приключение в чужой стране. Фантазия богатая. Журналистка опять же. А в землянку я к ней на минуту буквально зашел, показать как лампу зажечь. Кто там что слышал – не знаю. Ничего у меня с американкой не было. Если уж начал врать, то первоначальной версии надо держаться до конца. Потому что если будешь юлить и вспоминать новые детали – завалишься сразу. Даже если все будут говорить, что ты врешь, не меняй первоначальный рассказ. Так и помнить лучше, и сбить тебя с толку труднее. А Салоимскому если хочется, пусть пытается доказать обратное. Замысел понятен. Всем плевать, сколько раз и в каком виде у меня было с этой Меган. Важно другое – как только я скажу «да», тут же вылезет обвинение в шпионаже. Мол, завербовали, и так далее. Поэтому я буду стоять на своем до конца. Ничего, ребята, у меня упрямства хватит, не переживайте. Майор мурыжил меня еще часа три. Иван Тимофеевич довольно быстро перестал притворяться моим лучшим другом. Дошли до угроз попортить судьбу жене и обвинений, что я хочу подставить Кирпоноса. Короче, сумбур вместо музыки. Ничего, это у него работа такая, я не в претензии. Вот только интересно, кто же там за веревочки дергает? Запорожец? Мельников? Кому я так сильно дорогу перешел? Наконец, особист решил, что сегодня уже толку не будет. Бить меня у него разрешения не было, а интеллектом давить не получилось. Он поднялся, тяжело вздохнув, выбрался из-за стола, и открыл дверь. – Эй, кто там? – крикнул он в коридор. – Сержант Маврин, товарищ майор госбезопасности! – Сопроводите задержанного на гауптвахту. И вызовите ко мне майора Шишлина. Глава 14 Однако меня даже слегка удивила скорость, с которой я превратился из собеседника в задержанного. А мне и не сказали. Обидно даже. Впрочем, на армейской губе вполне пристойно всё. Не знаю, как там для простых красноармейцев, а командирская камера – чисто санаторий. Две лежанки, довольно широкие, и вода стоит. И я один там оказался, никто в ухо не храпел, и закурить не просил. И шинелька лежит, чтобы укрыться можно было. Вымотали меня особисты до самого предела, так что я даже попереживать особо не успел – лег и уснул. Но мозги работали, беспокойство никуда не делось, и я проснулся ни свет ни заря. Вещей у меня с собой не было – всё в землянке осталось, а в подменку я и не перекладывал ничего. Встал и постучал в дверь. Хлипенькая, конечно, одно название. Зимой здесь, наверное, не очень. Хотя, где будет штаб четвертой армии, когда холода наступят? То-то и оно, на том месте другую губу изобразят. – Чего? – совсем не по-уставному спросил часовой. И голос сиплый, дрых, наверное, подлец. – Позови помначкара, пусть за вещами моими сходят. Мне умыться нечем. – Не положено. – Сынок, ты знаешь, кто я?