— Неясно, кажется? — осведомился Суарес не то с участием, не то с насмешкой. — Чего уж яснее!.. Пожалуйста, прочтите. Он протянул руку и мельком взглянул на телеграмму. — Вот видите, я оказался прав, считая, что редакция охотно согласится на ваше предложение. — Ну, я здесь не при чем!.. Инициатива всецело принадлежит вам одному. — Не будем спорить о словах, — не в этом дело. Скажите лучше, предстоят ли вам какие-либо неотложные дела сегодня? — Завещание писать не собираюсь… — Тем лучше, — мы можем прогуляться. — Опять? — Не ужасайтесь, — всего лишь до моей квартиры. Я жду людей, обещанных мне Педро. Среди них могут оказаться заслуживающее вашего внимания субъекты. — Но я не завтракал. — Я предложу вам стакан кофе. Соглашайтесь… Ей-Богу, интересно! — Ну, если так, то я согласен. — Великолепно!.. Вы готовы? — Как видите… — Тогда пойдемте. Я запер комнату на ключ и мы, не торопясь, вышли из отеля… Родриго оказался прав, — все «теплые ребята», о которых упоминал страдающий от ожирения костлявый Педро, уже явились к его дому. Об этом нетрудно было догадаться еще на расстоянии квартала от него, где мы столкнулись с растерянно топтавшимся на месте альгвазилом. Почтенный блюститель общественного спокойствия и тишины волчком вертелся на перекрестке двух пустынных улиц и поминутно давал тревожные свистки. Только на них никто не отзывался, а сам он, вероятно, не мог решиться подойти к резиденции сеньора Суареса, откуда диким хором неслись и крики, и треньканье гитар, и громкий хохот по меньшей мере нескольких десятков человек. Заметив нас, бедняга перестал кружиться и бросился к Родриго. — Сеньор, ради всего святого!.. Уймите вы своих гостей. Ведь это невозможно. В Колоне иностранцы… Что они подумают о нас! — Что мы плохие патриоты. Альгвазил превратился в воплощенный знак вопроса. — Я еду прорывать второй канал между заливами святого Мигуэля и Ураба, и только эти молодцы приветствуют меня при отправлении… Вот как у нас ценят подвиги, которыми будет прославлена Панама! — Caramba! — воскликнул совершенно ошеломленный представитель власти. — Я этого не знал. Второй канал!.. Пускай кричат, — я разрешаю… Но данное им разрешение немного запоздало. Едва только мы появились во дворе, где бушевала наша предполагаемая свита, как ее адский шабаш прекратился. Гитары полетели наземь, десятки распростертых на траве фигур вскочили и, обнажив головы, общим поклоном приветствовали Суареса. Не отвечая на него, он медленно окинул взглядом столпившихся вокруг людей… Не знаю, к какому он пришел выводу, но лично на меня все эти «теплые ребята» произвели впечатление не из приятных. Оборванные, в каких-то ярких полотнищах, служивших им плащами, они мне показались типичнейшими представителями той армии бандитов, с деяниями которой я познакомился на палубе «Гатуна». Здесь были и испанцы, коренастые, несколько неуклюжие на вид, и англосаксы, сплошь состоящие из мускулов и нервов, и французы, и уроженцы забронированного Вильгельмом «фатерлан-да», словом — разноплеменный сброд, объединенный какой-то таинственной причиной, которую я никак не мог себе представить… Дальнейшие мои наблюдения были прекращены словами Суареса: — Друзья мои, я рад вас видеть и очень сожалею о бедном Хулио… Ему, пожалуй, предстоит прогулка на новые места, откуда еще никто не возвращался. Толпа разразилась криками, в которых выражение признательности переплетались с проклятиями по адресу полиции и указаниями на несовершенство действующих в республике законов. Родриго выждал несколько секунд и продолжал: — Вы уже знаете от Педро, что я готовлюсь к новому походу… — Да, знаем… — Он нас прислал сюда!.. — Мы все готовы! Ответы посыпались, как град.. — Куда — я вам не говорю. — Не надо!.. С таким начальником не страшно… Хоть к черту на рога! — Тем лучше… На месте я все вам объясню. Условия вы знаете? — Будьте покойны, дон Родриго, с вами не нужно торговаться… — Тогда за дело… Андре! Один из оборванцев выступил вперед, взял ключ, который Суарес держал в руках, и, не предлагая никаких вопросов, направился к массивной каменной постройке в глубине двора. Несколько человек отделились от толпы и пошли следом… Загрохотал замок, послышался лязг отодвигаемых засовов и дверь со скрипом распахнулась. На темном четырехугольнике прохода мелькнули какие-то ящики и скрылись, заслоненные вошедшими туда людьми. Через минуту двое из них опять показались на пороге. Они шли медленно, держа в руках широкое рядно, а в нем сверкали тысячами искр ружейные стволы и металлические ножны больших изогнутых ножей. За ними появились поодиночке и другие… За плечами у каждого из них виднелся продолговатый деревянный ящик, снабженный двумя продольными ремнями, в которые были просунуты их руки. По два таких же ящика они держали на весу… — Динамит! — коротко бросил Суарес, заметивший мое недоумение. Я вздрогнул, в чем и сознаюсь без ложного стыда, а наша свита по-прежнему невозмутимо переносила эту предательскую кладь и один за другим опускала ящики у ног Родриго. Скоро они образовали целый вал, из-за которого не без затруднений выглядывал «тропический скиталец». Наконец, когда уже его голова была совершенно скрыта разнокалиберными жестянками консервов, поставленными на самый верх, он неожиданно вынырнул оттуда и крикнул в сторону амбара: — По списку все!.. Не троньте остального. Носильщики повиновались, и Андре запер двери на замок… Суарес уселся на динамитный ящик, содержимого которого было вполне достаточно, чтоб в клочья разнести и нас и всю усадьбу, и занялся распределением поклажи. Здесь с полным блеском сказался его опыт и чисто индивидуальное знакомство со способностями каждого члена этой шайки… И часа не прошло, как беспорядочная груда жестянок, ящиков, мотыг и ружей исчезла, точно растаявшая на солнце ледяная глыба, а «теплые ребята» были нагружены елико можно. Удостоверившись, что все в порядке, Родриго встал, сдвинул свою панаму на затылок и произнес напутственное слово, до мелочей напомнившее мне неподражаемую речь, которую я слышал на банкете. Тут было все… И великодушнейшая из республик, и гордость человечества в лице внимающих ему бродяг, и чуть ли не десять тысяч обезьян, глядящих на них с пальмовых вершин и ждущих новых подвигов от столь прославленных сеньоров. Свелось все это, впрочем, к одному, — что завтра, в шесть часов утра, мы соберемся за заставой и выступим на юг. Оваций не было… Но наши оборванцы учтиво поклонились и вереницей направились к воротам. Здесь им пришлось немного задержаться, — голова шествия столкнулась с небольшой кавалькадой, только что въехавшей во двор… Впереди, точно расшатанная бурей мачта, качался на седле уже знакомый мне дон Педро; с ним рядом ехал какой-то юноша, должно быть, его сын, а третий всадник был скрыт фигурами двух первых. Они остановились, чтобы пропустить тяжело навьюченный космополитический отряд, и соскочили наземь… — Аннита! — воскликнул я, только теперь увидев, кем оказался третий их товарищ. — Сеньор?.. — с улыбкой отозвался очаровательный подросток и уж совсем по-женски протянул мне руку, которую я почтительно поднес к губам. Непривычный для девушки костюм почти не отразился ни на изяществе ее фигуры, ни на врожденной грации движений. Мне она казалась восхитительной в обыкновенной куртке цвета «хаки», в широких шароварах и гетрах желтой кожи, плотно охватывающих ее стройные, маленькие ножки… — Воображаю, каким уродом я выгляжу теперь? Я сразу не нашелся, что ответить, и этим временем воспользовался Педро для громоподобного возгласа: — А вот и мы, сеньор Родриго!.. Точно кто-либо сомневался в этом!.. Но Суарес расцвел и с явной лестью — вот уж не ожидал! — почти пропел: — Вы точны, как хронометр… Они облобызались. — А вот и недостающий вам тридцатый парень, — заметил поганый старикашка. — Как раз под этот ящик с динамитом!