— И вы туда же! — Прав, по отношению к двадцати девяти белым, — продолжала, не слушая меня, Аннита. — Но только не к индейцу… — Ну, с этим-то я еще, пожалуй, соглашусь… Мне тоже кажется, что психология человека белой расы и цветной — две вещи разные, так что подходить к ним с одной и той же меркой и глупо, и преступно. За эту ночь я постарался вспомнить прочитанные мною в юности «индейские» романы и к выводу пришел не из приятных. — Вы им поделитесь с сестрой, Мигуэль? — Еще бы!.. И Купер, и Эмар, и прочие авторитеты по этой части все в один голос утверждают, что с точки зрения индейца предать врага — точно такой же подвиг, как и победа над ним в честной битве. — Не понимаю только, кому он может нас предать?.. Наш проводник — изгнанник, у него нет племени, на родину его не принимают… — На этом, вероятно, и основывает свои надежды Суарес… — Но вы с ним не согласны? — К несчастью!.. Наш новоявленный товарищ едва ли благодарит судьбу за свое вынужденное пребывание в Колоне. Будь я на его месте и обладай свойственными дикарю представлениями о гнусном и великом, — и экспедиция на территорию Сан-Блас дала бы мне великолепный случай желанным гостем возвратиться к отрекшемуся от меня народу. Ведь тридцать четыре человека белых — это вполне достаточная жертва для искупления самого вопиющего проступка!.. Как вы находите, Аннита? Она не отвечала… Да и к чему? Я уже видел по ее глазам, что бедная девушка тревожится за нашу участь не менее меня, хотя и старается не обнаруживать своих сомнений. Решительно объясниться с Суаресом, — вот самый естественный поступок при настоящем положении вещей. Но, к сожалению, эта спасительная мысль пришла мне в голову немного поздно, — Родриго, полулежавший на земле, вскочил вдруг на ноги; его примеру последовали все другие, и несколько минут спустя мы в том же порядке, что и раньше, начали спускаться к перешейку… В пути я раза два пытался уединиться с нашим самоуверенным вождем, чтобы побеседовать с ним на занимающую меня тему, но — напрасно! Сопровождаемый отцом Анниты, он упругим «индейским шагом» перебегал от головных людей отряда к задним и — обратно; у одних осматривал ремни, другим приказывал переобуться, у третьих обнаруживал какую-либо небрежность в упаковке вьюков; короче говоря — все его видели и, вместе с тем, нигде нельзя было его поймать… Я, наконец, махнул рукой и решил отложить наш разговор до более удобного момента. Случай для этого представился пять-шесть часов спустя, когда мы миновали последние отроги гор, прошли за перешеек и здесь остановились на ночевку на самом рубеже таинственной земли… Удостоверившись, что все поели и, за исключением часовых, расположились в четырех палатках, окружавших пятую, поменьше, где поместилась девушка, Родриго несколько угомонился. Он отыскал меня и сразу огорошил целым каскадом своеобразных извинений: — Уж не взыщите, mi querido, — я целый день от вас отмахивался, точно от болотного москита, но — верьте чести — не до того мне было! То же случится, вероятно, завтра и еще неоднократно — заранее простите! Иначе быть не может, — за нашими ребятами необходимо смотреть в оба, без няньки они ни к черту не годятся, да и не признают иного отношения к себе… Вы понимаете меня? — Прекрасно понимаю и, в свою очередь, считаю долгом извиниться за надоедливость, с которой я добивался разговора с вами… — Пожалуйста!.. В чем дело? Я, по возможности коротко и сжато, передал Суаресу наши общие опасения: Анниты и мои. Он выслушал меня, ни разу не прервав, но я при лунном свете видел, как с каждой новой фразой все глубже становились складки между его бровями, а глаза загорались зловещим огоньком… — Благодарю вас, Мигуэль! Мне кажется, вы правы… Эй, кто там копошится у палатки — позвать сюда проводника! Человек, любовавшийся луной, вскочил и со всех ног бросился исполнить полученное приказание. Через несколько минут он возвратился… — Его здесь нет. — Как нет?! — рассвирепел Родриго. — Я обыскал весь лагерь… Исчез и проводник, и один ящик с динамитом. Возбужденные голоса их привлекли общее внимание. Все высыпали из палаток… — В чем дело?.. Что случилось? — Индеец убежал, — угрюмо ответил Суарес. Точно общий вздох вырвался из нескольких десятков грудей, и наступила немая тишина… Беспорядочно столпившиеся люди с тревогой посматривали друг на друга и молчали. Мне кажется, они боялись возможного ответа на одинаково тревоживший их всех вопрос: — Как отразится это бегство на судьбе нашего отряда? Не осуждены ли теперь все мы поголовно на искупительную жертву за прошлые грехи изгнанника Сан-Бласа?… VII Земля «Сан-Блас» заговорила Мы долго не ложились спать… Не спалось, вероятно, и носильщикам, — по крайней мере, из соседних трех палаток до нас все время доносился неясный гул их голосов, то утихая, то снова разрастаясь. Родриго хмурился, а долговязый Педро ожесточенно спорил с сыном, стараясь убедить того, что он единственный виновник принятия индейца в наш отряд… — Ты только вспомни, — патетически взывал он к невозмутимому Пачеко. — Кто первый заговорил со мной о краснокожем негодяе!.. — Конечно, я. — Вот видите, сеньоры! Он сознается, он не совсем еще утратил совесть, таскаясь по tertullas! — Я вам сказал, что не мешало бы купить у этого Сан-Бласа несколько десятков кружек на дорогу, а вы… — А я?.. Я согласился, скажешь? — Нет, вы не согласились… «На кой черт эта рухлядь, — он сам нам пригодится!» — вот ваши точные слова. Вы тогда потребовали, чтобы Аннита отыскала вашу шляпу, и бросились его искать… Старикашка побагровел от гнева и, вместо ответа, запустил в Пачеко дорожной сумкой, лежавшей у его постели. Суарес схватил ее на полдороге и отшвырнул на место. — Не горячитесь, Педро, — произнес он холодно и строго. — Вы сделали ошибку, об этом нечего и толковать… Хорошо еще, что ваш приятель сбежал от нас теперь, а не на несколько дней позже. Положим, этот номер в мою программу вовсе не входил, но я надеюсь, он мало отразится на дальнейших… «Надейся, милый друг, надейся», — подумал я, укутываясь в «пончо». Посмотрим, как оправдаются твои надежды завтра!.. Но, к моему искреннему изумлению, Родриго и на этот раз не обманулся. Правда, наутро все двадцать девять человек категорически отказались от продолжения пути, но Суарес невозмутимо выслушал их протестующие крики, закончившиеся общей просьбой о возвращении в Колон, и молча опустил руку в карман куртки. Уже знакомый мне Андре, являвшийся выразителем общего мнения всей шайки, испуганно шарахнулся в толпу… Я инстинктивно подошел к Анните и приготовил магазинку. Но пустить ее в дело не пришлось… Родриго вынул руку из кармана и, вместо револьверного дула, мы в ней увидели продолговатый кожаный футляр. Он, не торопясь, раскрыл его и передал кому-то из толпы. Носильщики так и облепили этот таинственный предмет… — Показывай, Хосе!.. Что там такое? Футляр переходил от одного к другому… Суарес стоял, скрестив руки на груди, щурил глаза и улыбался. И вдруг я явственно услышал чей-то дрожащий от волнения голос: — Да это золото!.. — Кварц… Богатейший кварц! — не выдержал еще один носильщик. — А вот и самородок! Восклицания посыпались со всех сторон… Родриго только и дожидался этого момента. — Довольно! — воскликнул он, протягивая руку за футляром. — Теперь вы понимаете, в чем дело. Место, куда я вас веду, все состоит из золотоносных залежей и самородков. Возможно, что половина нас погибнет, но остальные возвратятся, принеся с собою золота, сколько его уместится в их поясах и ящиках от динамита. Решайте сами, стоит ли для этого рисковать своими головами и, если нет, — мы возвращаемся в Колон!.. Неистовые крики покрыли его последние слова. Носильщики опять протестовали, но только уж в диаметрально противоположном смысле, чем несколько минут тому назад. Они теперь и слышать не хотели о прекращении похода за золотым руном Сан-Бласа… Самые робкие из них, сравнительно, конечно, и те воспламенились возможностью внезапного обогащения и умоляли Суареса простить им их малодушное желание вернуться.