— Ты любишь его? — только и смог спросить. — Нет! — Зоя ответила, не задумываясь, словно одна только эта мысль была ей невыносима. — Я его боюсь… — сказала и закрыла глаза, затаилась. — Ты не виновата. — Я коснулся губами ее виска. — Слышишь, Зоя? Ничего не было. — Было… — Это не ты была. Морок… — Морок, — эхом повторила она, и пальцы ее нашарили ключ. — Сними его. Выбрось! Утопи в реке! — Я ненавидел этот ключ, точно он был живым существом. — Не могу. — Зоя заглянула мне в глаза. — Я пробовала — не могу. Мне плохо без него, словно воздуха не хватает… И мир блекнет: ни красок, ни запахов, ни звуков. Мертвое все вокруг. И я мертвая… Веришь, Андрей? Я верил, как верил я и в то, что без Зои мне не жить. — Я уеду. — Она разгладила складки мокрого платья. — Не нужна я тебе теперь… такая. — Нужна! — Я поймал ее за запястье, крепко сжал. — Ты мне нужна, Зоя. Без тебя мой мир блекнет. Мы долго сидели на берегу, Зоино платье успело высохнуть. В тот день я принял очень важное решение. Наверное, тогда я по-настоящему стал взрослым. Игната дома не оказалось. Слуги сказали: ушел на заре. Я знал, куда он направился, знал и не собирался отступать. Я должен с ним поговорить. Мне важно понять, что же стало с братской любовью. Я быстро нашел заповедную поляну, Лешак научил меня ориентироваться в лесу. Здесь ничего не изменилось. Разве что ели стали чуть выше, а избушка чуть ниже. Игнат ждал меня. Он сидел под сенью старого дуба, на лице его лежали глубокие тени, а глаза были закрыты. — Пришел, — сказал он, не открывая глаз. — Я ждал тебя. Знал, что рано или поздно придешь. — Зачем все это? — У меня была тысяча вопросов, но я спросил: — Зачем все это? — Садись. — Игнат похлопал по траве перед собой. — Нас ждет долгий разговор, брат. Я послушно опустился на землю, всмотрелся в невозмутимое лицо брата. — Она тебе рассказала? — Его губы дрогнули в презрительной улыбке. — Я сам узнал. — И каково это, брат? Каково узнать, что ты не первый, что то, что принадлежит тебе по праву, больше не твое? — Ничего не изменилось. — Да? — Игнат открыл глаза. — Я люблю ее. Тебе не понять, что это значит. На ветку дуба присел ворон, закаркал хрипло и сварливо. Игнат запрокинул лицо к небу, улыбнулся. — Ты прав, брат. Тому, кого никогда не любили, трудно понять, что есть любовь. — Тебя любили! Я, отец, мама… — Мама? — Игнат смотрел прямо мне в душу. — Почему ты такой наивный, Андрей? Или глупый?! — Он взмахнул рукой, и ворон взмыл в небо. — Ты единственный не знаешь того, что знает, кажется, целый мир. — Что я не знаю? — Я расскажу. — Он кивнул. — Только давай с самого начала, чтобы ты понял, что мною движет. — Рассказывай! — В затылке заломило от этого его взгляда, а еще от предчувствия чего-то страшного, необратимого. Но я пришел, чтобы узнать… — Она была настоящей красавицей, Степка не соврал, — заговорил Игнат, я не сразу понял, о ком он. — Многие ее добивались, многие готовы были бросить к ее ногам весь мир. А она любила одного-единственного. Молодого, красивого, знатного. Он тоже говорил, что любит, и она поверила. Женщины так доверчивы. Наверное, им было хорошо вместе, наверное, он думал, что так будет всегда. — Пальцы Игната впились в траву, выдрали клок. — Но так не бывает! В тот день, когда она родила сына, он женился на другой. Игнат говорил, а я отказывался верить, до последнего надеялся, что это всего лишь сказка. — Когда ребенку исполнился год, его мать утопили в затоне. Утопили за то, чего она никогда не делала, а ее мертвое тело бросили на берегу… — Погоди! — Я стер со лба испарину. — Погоди, Игнат, ты говоришь… — Я говорю о том, как жесток и несправедлив мир! Его не было в поместье, когда это случилось, он вернулся из города только через день. — Наш отец?.. — Да, наш с тобой отец. Он похоронил ее здесь, в лесу, а когда собирался уходить, услышал детский плач… Я похож на него, верно? Уже тогда я был на него похож, и он не посмел загубить еще одну невинную душу. Его власти и силы хватило на то, чтобы объявить меня сыном и заткнуть рты недоброжелателям и сплетникам. И даже мать, твоя мать, приняла меня. Но любила ли дна меня, Андрей? Ты знаешь ответ на этот вопрос. Я стал лишним, ненужным, бастардом… Все это было неправдой! Мама — возможно, да, но отец никогда не делал между нами различий. Больше того, отец всегда выделял именно Игната. — Как ты узнал? — спросил я, вместо того чтобы ввязываться в бесполезный спор. — Она мне рассказала, — Игнат кивнул в сторону избушки. — Моя настоящая мама. Она пришла ко мне во сне, в день моего шестнадцатилетия. Я ей не поверил. Не захотел верить. Согласись, лучше быть графом, чем ведьминым сыном! А потом она привела меня сюда, к своей могиле. Игнат говорил, а я видел не взрослого мужчину, а маленького потерявшегося мальчика. Мне было жаль его. Искренне жаль. — Готов слушать дальше? — Он улыбался загадочно и многозначительно. Я кивнул. — Она учила меня. Кое-что рассказывала, являясь ко мне во снах, но в основном по книгам. У нее было много книг, я все забрал себе. Я был нерадивым учеником ровно до тех пор, пока не подслушал разговор твоей матери и моего отца. Она хотела, чтобы все досталось законному наследнику, а не бастарду. Нет, мне тоже должны были перепасть какие-то крохи, но львиная доля предназначалась тебе, брат. Обидно, правда? Обидно и несправедливо! Я был вынужден защищаться… Странная болезнь мамы, странные слова Лешака, тревога и неверие в глазах отца… — Это ты? — Я тоже отказывался верить. — Я. — Игнат кивнул. — Травы бывают разные, некоторые из них очень ядовиты. — Она умирала в муках! — Перед моими глазами поплыл кровавый туман. — Да, я был нерадивым учеником и плохим сыном. Сейчас я бы мог подарить ей легкую смерть. В конце концов, она меня вырастила, я ценю это. — Она была твоей матерью! — Нет, она была ТВОЕЙ матерью! — Игнат отмахнулся от моих слов с небрежной легкостью. — Моя мать лежит здесь. — Он посмотрел в сторону скрытой елями могилы. — И я — ее примерный сын! Смотри! — Он дернул ворот рубахи, и под его левой ключицей я увидел родимое пятно в виде листа клевера. Ведьмовской знак… — Я набираюсь сил, оно темнеет. Это неизбежно, я знаю. У каждого свой путь, мы его не выбираем. — Врешь! — закричал я. — Ты мог отказаться, пойти другим путем! — Я пытался. Когда эта женщина, твоя мать, умерла, я решил, что с меня достаточно, но она сама виновата. Зачем она вырвала у отца ту клятву?! — Какую клятву? — А ты не только наивен, но еще и глуп, Андрей. Ты же сам мне о ней рассказал. В ночном, помнишь? Я сразу понял, о чем она просила перед смертью. Именно ее алчность вложила в мои руки орудие мести. — Не было никакой утопленницы. — Я прикрыл глаза, вспоминая ту страшную ночь. — Это ведь ты пытался меня утопить! — Я. — На лице Игната промелькнуло и тут же исчезло не то сожаление, не то раскаяние. — Но Степка тебя спас, и, знаешь, я даже обрадовался, что не стал братоубийцей. Он говорил страшные вещи, но поверить в них было еще страшнее. — Я хотел лишь справедливости. — Голос Игната упал до шепота. — Мы же братья, а раз так, все у нас должно быть поровну, по справедливости, но отец позвал к себе нотариуса, и я понял, что по справедливости ждать нечего. — Волчья яма… — Мне помогали волки. — Игнат достал из-за пазухи уже знакомый мне нож с вырезанной на рукояти фигуркой волка. — К тому времени я уже почти научился ими управлять. Вот с его помощью. Если бы ты не угодил в яму, они бы тебя разорвали. Мне не пришлось бы ничего делать самому. Видишь, как изящно? — Но я снова выжил. — Да, ты снова выжил. Мало того, ты снова отнял у меня то, что было уже почти моим. — Зою. — Она красивая. Даже сейчас, ненужная, она все равно красивая. Наверное, я бы смог ее полюбить, если бы не ты. — Глаза Игната заволокло туманом, и в тумане этом я видел синие молнии. — Видишь, каким я стал? — Он горько усмехнулся, погладил нож. — Вижу. — Чудовище. Но даже у чудовища может быть сердце. — Большим пальцем брат коснулся кончика ножа, на коже тут же выступила капля черной крови. — Держи! — Он протянул мне нож. — У тебя еще есть шанс все исправить. Убей меня! Нож был свинцово тяжел. Волк свирепо скалился, так и норовил укусить. Сумасшествие…