Часть 5 из 57 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Идите, конечно. А я пока приготовлю завтрак для нас для всех. Хлеб у вас найдется?
– Да, немного. Он в хлебнице вон там на полке. А в буфете есть баночка с абрикосовым вареньем.
У двери отцовской комнаты Антонина помедлила, прислушиваясь, затем все-таки постучала:
– Папа! Ты проснулся?
– Входи.
Он уже оделся и теперь сидел на кровати, сунув ноги в ботинки. Антонина, не дожидаясь, когда папа начнет сражаться со шнурками, присела на корточки и помогла ему справиться с этой нелегкой задачей – завязать их – в последний раз.
– Благодарю, – сказал папа с наигранной учтивостью, но не улыбнулся и не попытался встать.
Антонина тоже продолжала сидеть. Они просто смотрели друг другу в глаза, словно запоминая дорогие черты и позволяя тишине сказать нужные слова за каждого.
– Не бойся ничего, – прошептал папа. – Ты будешь среди друзей.
– Но вы с мамой… Я не смогу это пережить…
– Сможешь. Должна.
– Знаю, вот только…
Отец поднялся на ноги и протянул дрожащую руку ей, чтобы помочь встать. Антонине ничего не оставалось, как молча последовать за ним на кухню.
Никколо уже порезал хлеб на тонкие кусочки и намазал их вареньем.
– Доброе утро, доктор Мацин. – Он подождал, пока хозяин дома усядется и возьмет себе хлеб с вареньем, лишь после этого сел сам и выбрал самый маленький кусочек.
Антонине пришлось сделать над собой усилие, чтобы проглотить завтрак. Хлеб был черствый, варенье – водянистое, и горло сводило спазмом на каждом вымученном глотке. Тем не менее ей удалось заставить себя съесть весь бутерброд и допить остатки остывшего ромашкового отвара, пока отец и Никколо болтали о каких-то пустяках: о погоде, о скором сборе урожая и так далее.
Никколо, забрав у нее пустое блюдце и чашку, отнес их в раковину.
– Не хотелось бы вас торопить, но… – начал он.
– Но вам пора в путь, – закончил за него отец. – Антонина, сходи за своими вещами, а мы тут пока приберемся.
Время настало. Антонина, двигаясь, как автомат, побрела в спальню и взяла рюкзак. В комнате царил полумрак, поскольку сегодня незачем было открывать ставни, но девушка и так знала, где что находится. Столько воспоминаний было связано с этой маленькой спальней, с милой сердцу привычной обстановкой. Теперь придется оставить все это в прошлом.
Пора.
Отец и Никколо ждут ее на лестничной площадке.
– У меня совсем нет времени еще раз повидаться с мамой? – на всякий случай спросила она.
– Нет, милая. – Папа сокрушенно покачал головой. – Лучше вам прямо сейчас покинуть город.
– Но она будет волноваться, гадать, куда я подевалась…
– Конечно. Зато я буду рядом и сумею ее утешить. Что бы ни случилось, я всегда буду рядом с ней. Не забывай об этом.
– Да, папа.
– Тогда дай-ка мне обнять тебя покрепче. Когда я снова увижу твое очаровательное личико, весь этот безумный кошмар уже закончится. – Он обнял дочь, крепко прижав ее к груди, и долго не отпускал. – А теперь иди, – сказал он, наконец отстранившись. – Только рассвело, у вас впереди целый день.
Отец в последний раз поцеловал ее в лоб, а в следующий миг тяжелая ладонь Никколо легла ей на плечо. Он осторожно увлек девушку за собой к выходу, и ее тело само послушалось, тогда как разум требовал, чтобы она застыла у порога и не двигалась с места.
– Иди скорее, дитя мое, драгоценная моя Нина. Ради меня, – попросил папа, и Антонина, которая всегда была послушной девочкой и самой преданной дочерью на свете, знала, что должна послушаться.
Поэтому она последовала за Никколо вниз по ступенькам, за дверь – и прочь от родного дома, от своей семьи и от привычного уклада жизни, кроме которого она ничего и не знала. Прочь, вперед, в неизвестность.
Глава 4
Не успели они пройти и нескольких шагов, как Никколо остановился и, взяв у Антонины рюкзак, закинул его себе на плечо. Затем он заспешил дальше, положив ладонь ей на поясницу, словно подталкивая и направляя – к маленькому мостику, до конца узкой калле и за угол, к Фондамента-деи-Ормезини.
– Антонина, – минут через пять окликнул ее Никколо.
– Да?
– Думаю, для пущей безопасности тебе надо сменить имя или попросту слегка изменить его.
Стало быть, она потеряла все, что у нее было, – и дом, и семью, а теперь вот у нее, похоже, отбирают имя.
– И что ты предлагаешь? Мария, может быть? По-твоему, это нееврейское имя? – Прозвучало грубо, но ей было все равно в тот момент.
– Доктор Мацин предложил называть тебя Ниной.
Так к ней обращался только папа.
– Думаю, подойдет, – кивнула она, решив, что с этим именем, по крайней мере, у нее не возникнет путаницы. – А фамилия у меня какая будет? Я имею в виду, девичья. – Уже от того, что вообще пришлось заговорить на эту тему, Антонину бросило в жар.
– Как тебе фамилия Марцоли? Звучит немного похоже на твою настоящую. Всем, кто спросит, будем говорить, что ты выросла в детском приюте в Падуе. Самый большой там – приют Святого Антония.
– Святого Антония, – повторила Антонина.
– Ты приехала в Венецию всего около года назад, чтобы выучиться на медсестру, – продолжал Никколо. – Это логично, правда? Ты ведь многому научилась в области медицины у отца.
– Пожалуй, мне будет нетрудно выдать себя за студентку медучилища. Ну ладно, стало быть, я – Нина, урожденная Марцоли, сирота из Падуи. Приехала в Венецию учиться на медсестру.
– Да. Это довольно легко запомнить.
– Куда мы сейчас направляемся? – У Антонины, разумеется, были догадки на сей счет, поскольку Никколо вел ее прямиком к Фондаменте-Нове и причалам.
– Сначала на Мурано. Нас встретит мой кузен и отвезет на материк, в Кампальто, у них с женой там ферма. А оттуда нас ждут два дня пути пешком.
– Пути куда? Или это тоже секрет? – едко спросила Антонина.
– Вовсе нет. Мы отправимся на ферму моего отца. Она находится в деревне под названием Меццо-Чель. – Никколо улыбнулся. – Но это всего лишь крошечная точка на карте. [12]
– Я о такой даже не слышала.
– Я бы удивился, окажись наоборот.
– А мы не можем доехать туда на поезде? Два дня пути пешком – это долго.
– Можем и доехать, но лучше поступать так, как принято в наших краях. Людям из Меццо-Чель и в голову не придет тратить деньги на железнодорожный билет, если можно дойти на своих двоих. А уж мул с повозкой для них – роскошь.
– Мул?
– Да. У нас есть мул. Эта старая скотинка не любит, когда ее подгоняют, но с мулом наше путешествие все равно будет полегче.
Больше вопросов она задавать не стала, а вместо этого все силы направила на то, чтобы шагать, дышать и смаргивать слезы до того, как они начнут застить обзор. Ей хотелось вырваться и помчаться домой, но папа, конечно же, вновь настоял бы на том, что ей нужно покинуть Венецию. Так что ничего не оставалось, как молча следовать за своим спутником и не обращать внимания на барабанную дробь, которую исполняло сердце.
Они свернули на простор Фондаменте-Нове, где у причалов выстроились очереди к судам, идущим на острова, и подошли к билетному киоску. Здесь очередь была короткая, и всего через несколько минут они уже оказались перед кассиром.
– Добрый день, синьор. Два билета, пожалуйста. Для меня и для моей жены. В один конец.
– Место назначения, синьор? – Кассир даже не поднял взгляда от газеты, которую читал.
– Ох, извиняюсь. Мурано. Нам два билета до Мурано. Будьте так добры.
Нина покосилась на Никколо, удивленная его неуверенным тоном. Совсем недавно, разговаривая с ее отцом, парень держался непринужденно, говорил легко, как один образованный синьор в беседе с другим, а теперь вел себя так, будто превратился в совершенно иного человека: он словно сделался ниже ростом, каким-то образом уменьшился, стал робким и безобидным. Даже речь – запинающаяся и нетвердая – как будто бы принадлежала тому, кто больше привык говорить на местечковом диалекте, чем на литературном итальянском.
Все это показалось Антонине странным, однако у нее хватило ума не подавать виду в присутствии кассира. Никколо забрал билеты вместе с несколькими монетами сдачи; девушка покорно последовала за ним, и лишь на вапоретто, когда ее голос надежно заглушали шум двигателя и крики команды, она спросила:[13]
– Что это было?
Им повезло – достались два билета под навесом, и Антонина села у окна, но у женщины, разместившейся по другую сторону от Никколо, было столько сумок и корзинок, что хватило бы на целый рыночный прилавок, так что Никколо пришлось вплотную придвинуться к девушке и одну руку закинуть ей на плечи, поскольку места совсем не осталось, а его губы теперь оказались в нескольких сантиметрах от ее уха.
– Ничего особенного, – ответил он. – Я всего лишь постарался оставить у кассира как можно меньше воспоминаний о встрече с нами. Теперь, если кто-нибудь придет с вопросами, ему и сказать-то будет нечего – я стал для него одним из нескольких десятков заурядных граждан, покупавших сегодня билеты.
– А ты думаешь, такая вероятность есть?
book-ads2