Роза сердито воззрилась на Агнесу: – Нечего за столом на такие неприличные темы разговаривать, тут люди едят еще. – И переключила внимание на Нину: – Для начала протри в гостиной пыль и не забудь о рамах картин, а то девочки вечно забывают. – Не забуду. – По обоям можно пройтись влажной тряпкой, но ни в коем случае не мокрой, а то разводы останутся. А после этого вымой пол. – С прошлой субботы в гостиную никто и не заглядывал, – заметил Никколо. – Может, достаточно будет просто протереть пол? – Ну, и так можно. Гостиная была загромождена мебелью – очень старой, но идеально отполированной и в приличном состоянии. Посередине комнаты стоял большой овальный стол с салфеткой замысловатого плетения в центре. У единственного окна с кружевной занавеской притулился резной диванчик, обитый мрачноватой, но практичной темно-коричневой тканью. Полдюжины стульев с высокими спинками выстроились по периметру комнаты, а на стенах над ними висели репродукции на религиозные сюжеты и фотографии хмурых мужчин с обветренными лицами и серьезными глазами. Еще здесь было распятие, а в углу стояла статуэтка: женщина в синих одеждах. Нина предположила, что это Дева Мария. У нее ушло три часа на то, чтобы вытереть в гостиной пыль на каждом квадратном сантиметре, и еще час – на отмывание керамической плитки на полу от такого же недельного слоя пыли, причем большую часть этого времени она потратила на отодвигание предметов мебели, возвращение их в прежнее положение и попытки убедиться в том, что всё в итоге стоит в точности на прежних местах. Когда девушка уже шаталась от усталости, на пороге показался Никколо: – Закончила? Выглядит идеально. Розе понравится. – Хорошо. – Сказать что-то большее у Нины не хватило сил. – Ужин через несколько минут – немного супа и по куску хлеба. Потом все будут мыться. Нина сказала себе, что обязательно взбодрится после ванны. Однако вскоре ей суждено было с ужасом открыть для себя во всех подробностях способ купания, принятый в доме. В распоряжении купальщиков имелась деревянная бадья, в которой поместиться мог один взрослый человек и только при условии, что он согнется втрое и прижмет колени к подбородку. Бадью извлекли из-под кухонной раковины и водрузили перед очагом, после чего Никколо с отцом поставили вокруг нее деревянные сушилки, завешанные полотенцами. Нине показалось, что это сделали исключительно ради нее, поскольку вокруг того, где именно они должны стоять, было слишком много шума и споров. Мальчики натаскали ведрами в бадью холодную воду из раковины, Роза вылила туда не меньше чайника кипятка – и купальня была готова. – Давай ты первый, – сказал Альдо сыну. – Я весь в грязи из стойла, только перепачкаю воду. Никколо зашел за ширму и принялся раздеваться прямо здесь, в кухне, рядом с сестрами и Ниной. Со своего стула она видела его голые веснушчатые плечи, а потом слушала плеск, когда он принялся намыливаться куском мыла, который ему дала Роза. Не прошло и нескольких минут, как Никколо уже вылез из бадьи и оделся – к счастью, не выходя из-за ширмы, – а после него все то же самое проделал Альдо, при этом никто и не подумал сменить воду. Когда отец закончил мыться и одеваться, мальчики вынесли бадью во двор. Нина слышала плеск – они вылили грязную воду в огороде. Пустая бадья была возвращена на место и усердно наполнена во второй раз. Теперь за импровизированной ширмой скрылась Роза. После нее настал черед Нины, и, хотя Никколо, его отец и мальчики вышли во двор, на кухне все равно оставалось четыре человека. Нина, торопливо и неловко раздевшись, ступила в бадью. Вода оказалась не очень теплой, и было не слишком-то приятно знать, что в ней уже мылись, но мыло пахло лимоном, а смыть с себя пот и грязь за последние три дня было истинным наслаждением. – Не засиживайся долго, – сказала Роза. – Девочки ждут своей очереди. – Извините. Я только волосы быстренько вымою. – Нина, окунув голову в воду, принялась энергично намыливать ее, пока кожу не защипало, затем снова нырнула. – Хочешь, я тебе полью? – спросила Роза. – Да, пожалуйста. Роза зашла за ширму и встала позади Нины, а та, покорно нагнув голову пониже, в последнюю секунду испугалась, что вода окажется холодной, но вода была теплой, вернее почти теплой, и ощущения от того, как она струится по волосам и по спине, были волшебные. Мальчики вернулись, чтобы снова вылить бадью и наполнить ее чистой водой, как только Нина вытерлась и оделась. Подошла очередь девочек, Роза помогла каждой вымыть голову, и воду в бадье снова сменили, чтобы могли помыться мальчики. Вода, после того как из нее вылез последний из них, Карло, была серо-бурой от грязи – Роза даже воскликнула, что эта ядовитая жижа убьет все растения в саду. Затем вернулись Никколо и Альдо, загнавшие животных на ночь в хлев, но вместо того, чтобы сразу разойтись по спальням, они уселись слушать музыку по радио, а Роза принялась накручивать волосы сестренок на папильотки, и Нине, несмотря на утомление, тоже захотелось себя чем-нибудь занять. Надо будет завтра спросить у Розы, не найдется ли у них вещей, которые нужно залатать-заштопать, решила она. Но только завтра, когда она не будет чувствовать такую ужасную усталость, когда мир на кухне перестанет казаться таким хрупким и когда у нее появится более отчетливое понимание собственного места в этой семье. Глава 9 И снова Нина проснулась на рассвете. – Нико… – Я здесь. Поспи еще, до мессы несколько часов. «Месса!» При одной мысли об этом у нее засосало под ложечкой. Прошлой ночью Никколо собирался рассказать ей, к чему готовиться и как себя вести в церкви, но Нина заснула, не успел он расстегнуть рубашку. – Во сколько мы должны выйти? – Месса начнется в восемь тридцать, но в колокола будут звонить с восьми, тогда нам и нужно выйти. – Что мне надеть? Кровать скрипнула – Никколо сел на край и принялся завязывать шнурки на ботинках. – А как ты обычно одеваешься на Шаббат? – Выбираю лучшие из повседневных вещей. Как на праздник не наряжаюсь. Мама всегда говорит, что мы не должны выглядеть так, будто идем развлекаться. – Моя с ней согласилась бы. – А платок мне нужно повязать на голову? – Здесь платок повязывают только пожилые женщины, а молодые зачастую даже шляпки не надевают. Это все для городских, – усмехнулся Никколо. Нина снова заснула, после того как он пошел поработать в хлеву. Разбудили ее детские голоса на кухне. На завтрак опять была полента с молоком, и Роза снова отказалась от ее предложения помыть посуду, так что Нина вернулась в спальню и задумалась, как одеться на мессу. Она не знала, в чем пойдет Роза, и не решилась у нее спросить, поэтому сделала выбор сама: надела платье, в котором праздновала свой двадцать первый день рождения два года назад – из прелестной голубой ткани, все еще яркой, не застиранной. Она уже причесывалась, когда в дверь постучал Нико. – Входи! – откликнулась девушка. – Я готова, собиралась спуститься. – Подожди, я расскажу тебе о мессе, пока буду переодеваться. Остальные еще на кухне и во дворе. Нина села на кровать, повернувшись к нему спиной, а он, снимая рабочую одежду, принялся объяснять, что ее ждет в церкви. – Прежде всего ты должна знать, что служба ведется на латыни, а не на итальянском, так что мало кто полностью понимает, о чем говорит отец Бернарди. Все просто повторяют выученные в детстве слова в правильной последовательности. – Я буду сидеть рядом с тобой? – Конечно. Тебе надо лишь внимательно наблюдать за мной и повторять все, что я буду делать. У тебя получится. Как только дойдет до Святого Причастия, ты выйдешь за мной вперед, и мы преклоним колени у ограды перед алтарем, а когда отец Бернарди приблизится к тебе, открой рот, чтобы он положил тебе на язык гостию. После этого ты осенишь себя крестным знамением – лоб, живот, левое плечо, правое плечо, – и мы вернемся на скамью. – А если я что-нибудь напутаю, у меня будут неприятности? – От кого? От отца Бернарди? Он сам сказал, что тебе нужно появляться на мессе, иначе я тебя туда и не повел бы. Но попросив тебя присутствовать в церкви, это мы с отцом Бернарди совершаем грех, а не ты. – Может, мне все-таки лучше остаться дома? Скажешь, что я себя плохо чувствую. – И так каждое воскресенье? Увы, нет. Тебе придется ходить к мессе и принимать причастие, иначе люди непременно заметят твое отсутствие, слухи пойдут по округе, и твоя жизнь окажется под угрозой. Из деревни донесся звон колоколов. Пора было отправляться в церковь. – Ты оделся? – не оборачиваясь спросила Нина. – Да. Что скажешь? На нем был темный костюм с галстуком, и хотя в плечах пиджак казался тесноватым, а воротничок рубашки пережил не одну стирку, Никколо выглядел привлекательно и вполне достойно. – Хорошо выглядишь, – одобрила Нина. До церкви надо было пройти каких-то пару сотен метров по короткой дороге, которая вела вдоль нескольких соседних подворий, и как только они вышли на пьяццу, Нина почувствовала на себе взгляды десятков глаз – местные жители любопытствовали, строили догадки на ее счет, выискивали недостатки. И это было даже больше, чем праздное любопытство, – первые оценивающие взгляды впивались в нее с жадностью, что сделалось еще заметнее, когда они с Никколо вошли в церковь. Внутреннее убранство церкви Санта-Лючия было куда скромнее, чем у Schola Spagnola, которую посещали многие поколения ее семьи. Здесь не было хоров, к алтарю вел один проход, и по бокам его стояли скамьи, где устроились вперемежку мужчины, женщины и дети.[20] Нина старалась держаться поближе к Нико; ей ужасно хотелось уцепиться за его руку, но она себе этого не позволяла. Он подвел ее к одной из скамей слева, примерно посередине нефа, и жестом пропустил вперед. – Синьора Росси позади нас глухая, – шепнул Нико ей на ухо, – а скамья перед нами сломана, так что там никто не сядет. Не забывай повторять за мной все, что я буду делать. Он снял подушечку с крючка на спинке скамьи впереди, и встал на нее коленями. Нина последовала его примеру, а когда все вокруг опустили головы в молитве, украдкой огляделась, пытаясь составить впечатление об интерьере христианского храма, который был для нее в диковинку. Каких-либо украшений, достойных внимания, здесь не наблюдалось, за исключением нескольких расписных горельефов, краски на которых давно поблекли, и масляной живописи, настолько потемневшей от времени, что на холстах ничего невозможно было разобрать. Впереди было возвышение, отделенное от нефа низкой деревянной решеткой. В центре возвышения находился стол, накрытый расшитой скатертью, по его краям высились латунные подсвечники, а позади, в нише, стояла статуя распятого Христа – он был выше человеческого роста и обнаженный, в одной лишь набедренной повязке; из его многочисленных ран струилась кровь, нарисованная алой краской. Прямо над ним была еще одна статуя – почти такая же, как та, что Нина видела в гостиной семьи Джерарди, только здесь у изображенной скульптором женщины была золоченая корона, а у ее ног на металлических полочках расставлены ряды свечей. Нина, склонив голову, пыталась привести в порядок мысли и настроиться на молитву, но не могла сосредоточиться. Вроде бы в церкви было тихо, однако вокруг постоянно клубилось облако шорохов и шепотов, то стихавших, то звучавших громче; и контрапунктом на этом фоне периодически раздавалось оглушительное чихание пожилого мужчины, стоявшего с противоположной стороны нефа. – Это мой дядюшка Беппе, – шепнул Нико. – Его с марта по ноябрь мучает сенная лихорадка. Он снова наклонился к Нине, словно хотел развлечь ее еще каким-то любопытным комментарием, но в этот момент до них донесся свистящий шепот, нарушивший относительную тишину в храме: – Вон она. Да нет, вон там. Та девица, что заставила его распрощаться с саном.