Хотела спросить, как же так, ему же не нравятся толстые, зачем он так мучается со мной? Хотела спросить, где же его целый вагон красоток, в гостинице оставил? Не заскучают ли? Хотела спросить, что ж он не предупредил, я тут, может, с небритыми ногами и в бабушкиных трусах, не страшно за свою потенцию? Хотела… Но… Видно, не судьба мне быть гордой холодной принцессой, которая отвергает поклонников за недостаточно восторженный взгляд. Егор был такой теплый на ощупь, такой настоящий, я так соскучилась по его запаху, вкусу, по настырным рукам, которые тут же обнаружили все мои мягкие местечки и начали их тискать, что сил на гордость и холод просто не нашлось. Может быть, он тоже хотел всего лишь чмокнуть меня в честь встречи, а потом рассказать, как провел время без меня. Но мы этого уже не узнаем. Потому что с небес в нас ударила безжалостная молния, жаркий пульс застучал в висках — а дальше все было как в кино. Ну, когда герои начинают судорожно срывать друг с друга одежду, не размыкая губ, слитых в поцелуе. Я была одета под ветреную и непредсказуемую питерскую осень — много-много слоев, чтобы можно было часть снимать, в другую часть закутываться. Егор стаскивал с меня все эти слои, но так нетерпеливо и хаотично, что у меня то повисал один рукав кардигана, то перекручивалась кофта, то тянулась куда не надо футболка, то цеплялся крючками за все лифчик — пуговицы, завязки, застежки, обвившийся вокруг шеи палантин, отброшенный нетерпеливой рукой. Снятое наполовину, брошенное на полпути, освобожденная грудь, чтобы впиться в сосок и тут же жадно смятая юбка — через три минуты я была похожа на растерзанную медведем капусту. Мне повезло больше — под толстовкой, явно купленной в магазине сувениров, потому что на ней был суровый кот на фоне питерских мостов, был только сам Егор. Горячий, сильный, мускулистый — его кожа просто пылала под моими ладонями. Джинсы на пуговицах он, впрочем, надел зря — я ломала ногти об каждую, расстегивая их трясущимися пальцами. Мы приземлились на красные бархатные диваны крошечной каюты в каком-то совершенно невообразимом виде: наполовину раздетые, но запутавшиеся в одежде, задыхающиеся между затяжными поцелуями, встрепанные и с безумными глазами. Егор вывернул карман толстовки, рассыпая по полу яркие квадратики презервативов, мы ухватились вдвоем за один и тот же, с горем пополам его вскрыли… И только чудом, похоже, справились с натягиванием. А потом была долгая пауза. В которую вместился десяток ударов сердца. Хоть сама по себе она длилась секунды две. Мы смотрели друг на друга: он — полулежа на бархатном диванчике, я — стоя на коленях по обе стороны его бедер. Застыв в миге от слияния, пожирая друг друга глазами так же жадно, как только что целовались. Егор гулко сглотнул — его кадык дернулся, и я первой оторвала взгляд от его глаз. Он покрепче сжал мои бедра, впившись в них пальцами где-то под скомканной юбкой и нанизал меня на себя, откинув голову и захрипев в тот момент, когда его член вошел на всю длину. Он был возбужден не на шутку, а я только что глотала холодный ветер с Невы, и просто не успела его догнать, поэтому все было чересчур, слишком, невыносимо пронзительно и твердо — я не выдержала и упала на него сверху, прихватив зубами кожу на его шее, чтобы не закричать от ошеломительного чувства слияния. Словно мое тело тосковало по нему все полторы недели, как деревья в засуху. — Охренеть… — выдохнул Егор. — Как мне тебя не хватало… Горячая волна плеснула в лицо, жар взвился откуда-то из груди и растекся по всему телу. Я прикусила его кожу еще сильнее, а он положил ладони мне на задницу — и погнал. Он был снизу, но его бедра подавались вверх резко и четко, член пронзал меня горячим поршнем насквозь, снуя туда-обратно. Оставалось только обнимать Егора за шею, присасываться к его коже губами и стараться не ахать слишком громко. Он окончательно стащил с меня кардиган, задрал кофту с футболкой и лифчиком вверх, обнажая грудь, и сжал мой сосок зубами, заставляя что-то внутри жарко вибрировать. Судорожные вздохи, короткие влажные шлепки, резко поднявшаяся в каюте температура — это все длилось очень и очень недолго. Егор вдруг напрягся всем телом, замер, вновь откидывая голову и глядя на меня с отчаянием: — Дарина-а-а-а… — простонал он. — Я… не могу. И прежде, чем я поняла, что он там не может, я почувствовала горячую пульсацию внутри себя. Егор выгнулся дугой и тут же обмяк, медленно выдыхая. В смысле?! Я не поняла! Голод внутри меня взвился обидой и разочарованием. Только что все только начиналось, а теперь… Теперь что? — Все? — спросила я звенящим голосом. — Ну я пошла тогда? Или экскурсию все-таки провести? — Тиш-ш-ше… — с легкой досадой прошипел Егор, помогая мне приподняться и выпустить его. — Куда ты так спешишь? Уже семь? — Без трех минут, — процедила я сквозь зубы и пригнулась, чтобы посмотреть в иллюминатор, где мы сейчас проплываем. — Подходим. — Прекрасно, — он подхватил с пола еще один презерватив, зубами порвал упаковку и… — Продолжаем разговор. Его лапы легли мне на задницу, удерживая от попытки слинять под шумок — и резко надвинули обратно, вновь заполняя лоно тугим жаром. Егор скользнул ладонью по голой спине под футболкой, надавил и вынудил прильнуть к его груди. Поймал губами губы, лениво скользнул между ними языком — и отстранился. — Что ты там говорила про экскурсию? — проговорил он, глядя на меня сияющими глазами. — Можешь начинать. Только я буду тебя отвлекать. Ты не против? И он медленно качнул меня, устраиваясь внутри поудобнее. Я уперлась ладонями в спинку дивана по обе стороны от его головы и попыталась возмутиться: — Что ты делаешь? Как ты… Но он воспользовался тем, что моя грудь в этот момент оказалась в непосредственной близости от его губ — и поймал сосок ртом. Катер, уже замедлявшийся к тому времени, остановился совсем, мотор заглох — и мой стон прозвучал в тишине одновременно с шагами, спускающимися сверху. Сердце застучало в горле, я попыталась одернуть футболку, чтобы скрыть грудь, но… Шаги замерли… И вернулись обратно, а дверца каюты демонстративно громко хлопнула. Егор беззвучно затрясся от смеха. — Итак — Семимостье, — напомнил он. — Пора загадывать желание? Чего ты больше всего хочешь, Дарина? Глава двадцать четвертая, в которой культурное просвещение затейливо чередуется с бескультурным Я растерянно оглянулась на ступеньки. Ух, какие сплетни будут! Парни любят языками молоть похлеще девчонок. Те, в основном, стесняются ярлыка про кумушек-сплетниц и болтают аккуратнее. Элка будет в курсе про возвращение Егора раньше, чем я приду домой. Ладно, Элка, а вот вопросы на работе… — Забей, — шепнул Егор. — Давай не упускать случай загадать желание. Как ты думаешь, я успею?.. Загадать желание? Почему бы нет… Его пальцы легли на клитор, медленно размазывая по нему влагу. Оу… Он про другое… — Нет, так нельзя, надо видеть все семь мостов! — запротестовал во мне экскурсовод-перфекционист. — Все семь мостов видны от Пикалова, который… Егор! Его пальцы кружили, не останавливаясь, и горячие мурашки разбегались по телу, натягивая звенящие струны удовольствия между эрогенными зонами. — Который что? — горячо прошептал он мне на ухо. — Продолжайте, госпожа экскурсовод. За что я деньги платил? Как правильно желать? Это, конечно, аргумент… Но что-то я раньше такие экскурсии не проводила. — Пикалов мост — единственный из мостов на канале Грибоедова, сохранивший свой первоначальный… ах… — я закусила губу. — Построен по типовому… — Желание! — напомнил Егор, откидываясь назад и пытаясь разглядеть мосты через низкие, у самой воды, иллюминаторы. — К черту подробности, загадывай желание! Я прикрыла глаза, чтобы вспомнить, как выглядят все семь мостов одновременно, но от темноты под веками ощущения в теле стали только ярче. Вот этот странный, ни на что не похожий горячий зуд, зарождающийся между ног от настойчивых прикосновений… Помню, как меня поразили эти ощущения, случившиеся со мной впервые очень-очень поздно, уже после двадцати лет, через несколько месяцев после лишения девственности. Из ниоткуда, из пустоты и обыденных мыслей вдруг разворачивается целый луна-парк с огнями и каруселями и захватывает власть над телом. — Чего ты хочешь? — требовательно спросил Егор, ускоряя бег пальцев. — Чего? Дарина!