– Мне необходимо остаться с Натальей Сергеевной наедине, – заявил он, глядя на носки своих замшевых ботинок. – Вы хотите выплатить пострадавшей компенсацию за нанесенный физический и моральный ущерб? – спокойно уточнил полковник. – Я… нет, да вы что? Вы это серьезно? – адвокат подпрыгнул и быстро, часто заморгал рыжими ресницами. – Вполне. – Ну, вы даете! Такие вещи делаются через суд, к тому же мне кажется, в данной конкретной ситуации говорить об ущербе даже неловко. Я успел побеседовать с сотрудниками ГИБДД, женщина переходила дорогу в неположенном месте, к тому же нисколько не пострадала. А вот люди, находившиеся в машине, пострадали весьма значительно, более того… – И все-таки вы хотите возместить ущерб, – прошептал полковник, склонившись к самому его уху и поморщившись от запаха дорогого, но приторного одеколона, – вы очень хотите возместить ущерб, и у вас наверняка есть с собой достаточная сумма. Краем глаза полковник заметил рядом белое от изумления лицо своего заместителя. Наталья Сергеевна открыла рот, пытаясь что-то сказать, но молчала. – Сколько? – нервно озираясь, прошептал адвокат. – Восемьсот, – ответил полковник. – Анатолий Сергеевич! – хрипло пробормотал заместитель и дрожащей рукой достал сигареты. – Вы отдаете себе отчет в том, что сейчас делаете? – тихо поинтересовался адвокат, глядя в глаза полковнику с едва заметной усмешкой. – Отдаю, отдаю, – полковник уже пересчитывал стодолларовые купюры, не обращая ни на кого внимания, – так, вот эту, пожалуйста, замените. Она старая, мятая. У Натальи Сергеевны дрожали руки, она категорически отказывалась от денег, но полковник ее не слушал, взял ее сумочку и положил туда деньги, в отдельный потайной карман. Среди многих глаз, наблюдавших за происходящим, были глаза шеф-повара. Он стоял у новенького окна сверкающей ресторанной кухни, на втором этаже особнячка. Ему все было отлично видно. Он уже понял, что не суждено ему стать шеф-поваром шикарного ресторана «Вадим». Он стоял и ел шашлык, дивный свиной шашлык. Сначала одну палочку, потом вторую, третью. Ему было так вкусно и так грустно, что он не заметил, как съел все, то есть почти два килограмма свинины. Он обожрался так, что потом пришлось промывать желудок. Валера прямо с больничной койки попал на скамью подсудимых. Срок за незаконное хранение оружия оказался совсем небольшим, но довольно скоро к нему прибавилась еще одна статья, номер двести десять «Организация преступного сообщества». Она как раз подоспела вместе с новым Уголовным кодексом. По ней же отбывают сейчас свои долгие сроки Вадик и Михля. Полковник Попов Анатолий Сергеевич дважды обнаруживал под днищем своей машины взрывные устройства. Около года длилось служебное расследование его профессиональной деятельности, с самого верха на голову его начальству сыпались требования привлечь полковника к суду за превышение служебных полномочий. Вопрос о том, привлекать или нет, решается до сих пор. И следствие по делу «лоходромщиков» продолжается. На сегодня арестовано более трехсот человек. Никто из многих тысяч пострадавших не получил никакой компенсации. Никто, кроме Натальи Сергеевны. Катя передвигается на отличной инвалидной коляске с автоматическим управлением. Но уже может немного ходить самостоятельно, при помощи костылей. После десятого класса она собирается поступать в Московский университет на математический факультет и обязательно поступит. Клавдия и Василий вечерами смотрят какое-нибудь кино по видику, правда, выбор кассет пока совсем маленький, но скоро в рыбацком поселке откроется пункт видеопроката при клубе. Михля после сотрясения мозга стал туго соображать, плачет и смеется без всякого повода и думает только о спиртном. Поскольку на зоне достать выпивку крайне сложно, пьет гадость, в том числе и ту, от которой когда-то тихо скончался владелец двухкомнатной квартиры дядя Костя. Но Михля не умирает. Живет. Из-за травмы языка Вадик перестал чувствовать вкус пищи. Но обоняние осталось таким же острым. Известно, что, оглохнув, немецкий композитор Бетховен не перестал быть гениальным музыкантом. Заключенный Вадик Султанов нюхает еду, видит ее и слышит. Наяву это унылая лагерная жратва. Однако есть еще сны, мечты, живое богатое воображение. Вадик перечитал почти все книги лагерной библиотеки и нашел много интересного. Он изучает историю кулинарии, традиции разных эпох, стран и народов. Он задумал написать собственную кулинарную книгу. И напишет. И получит хороший гонорар. Когда срок его кончится, он обязательно откроет свой ресторан. Это будет лучший ресторан в Москве, а может, и во всем мире. А у вас в почтовом ящике лежит красивый конверт, с кучей ярких бумажек, больших и маленьких, с картинками, печатями, с золотым тиснением. Вас поздравляют. Вам невероятно повезло. Вас, одного счастливца из миллиона, отобрал компьютер. Вы выиграли сто тысяч долларов. Для того чтобы получить этот заслуженный приз, вам следует оторвать квиток с номером от картонного талона и явиться по указанному адресу, имея при себе небольшую сумму денег. Москва, 1999 Знак судьбы Много лет назад Петр Иванович ездил во Псков, в командировку. В то время он работал снабженцем и часто ездил в командировки. Когда он возвращался домой, московский поезд задержался и Петру Ивановичу пришлось провести на вокзале несколько томительных часов. Вокзал, особенно в провинции, место скучное, грязное и опасное. Петр Иванович поставил свой командировочный портфель на колени, застелил газеткой, когда перекусывал бутербродами. Прямо напротив него сидела белая, рыхлая, как недопеченная булка, дебильная девочка с бутылкой кефира. В то время жидкие молочные продукты продавались в стеклянных бутылках с крышками из толстой фольги. Девочка пыталась содрать крышку зубами, содрала наполовину и сразу стала пить. Кефир тек по ее подбородку. Это выглядело так неприятно, что Петр Иванович даже не сумел доесть свой бутерброд с докторской колбасой, хотя был голоден. Уйти, пересесть он не мог. Свободных мест в зале ожидания не было. Он затосковал, и тоска отразилась на его лице. Наверное, именно поэтому к нему и подошла толстая молодая цыганка. Тоскующий человек теряет бдительность, его легче обмануть. – Мой красавчик, есть у тебя десять рублей? – деловито спросила цыганка. Во рту у нее сверкало золото. – Нет, – ответил Петр Иванович. – А пять? – Тоже нет. – Ну, дай, сколько можешь. Я тебе одну важную вещь скажу, – настаивала цыганка, – не бойся. Дай хотя бы рубль, узнаешь всю правду про свою судьбу. Рубль – это было совсем немного. Петр Иванович вздохнул, достал мятую желтую купюру из кармана и протянул цыганке. Она тут же схватила его руку, дунула. Рубль исчез. Ладонь стала пустой и голой. Цыганка впилась в нее глазами и заговорила быстро и неразборчиво. Петр Иванович понял только одно. Он не всегда будет таким, как сейчас, скромным и незаметным. Придет время, и он прославится, станет знаменитым. На линии жизни у него есть особенный знак, вроде печати. Она показала штучку на его ладони, похожую на типографскую звездочку. Но тут объявили отправление поезда, и Петр Иванович поспешно отмахнулся от цыганки. В купе он спокойно доел свой бутерброд, залез на верхнюю полку, была уже полночь, и следовало поскорей заснуть. Но он не мог. Мысли, голые и бесшумные, как рыбы, плыли в голове. Слово «печать», произнесенное цыганкой, подействовало на него странным образом. Петр Иванович никогда в жизни не делал ничего, что может хотя бы теоретически прославить человека. Мама ему говорила: сиди тихо и не высовывайся. Да, собственно, и высунуться ему было не с чем и некуда. Внешность он имел самую обыкновенную. Рост ниже среднего, узкие плечи, маленькая голова с плоскими волосами цвета мешковины и лицо без всяких особенностей, не красивое, не уродливое. Так себе лицо. Его даже близкие знакомые не всегда узнавали при случайных встречах. В школе учился средне, потом поступил в мясо-молочный институт. Там было несколько приключений, связанных со шпаргалками, поездками в колхоз на картошку и с одной странной девушкой по имени Регина. У них случились отношения. Все удивлялись, поскольку Регина была настоящая красавица, высокая брюнетка с голубыми глазами. Отношения продлились месяца три, не больше. Он даже не удивился и не обиделся, когда она не пришла на свидание, а потом попросила больше не звонить. Почему-то предсказание цыганки заставило его вспомнить эту Регину, ее длинную нежную шею, прохладные губы, и как она закрывала глаза, щекотно подрагивая густыми ресницами. В купе было душно, пахло чужой обувью и нездоровым дыханием. С нижней полки слышался влажный равномерный храп. Петр Иванович не заметил, как заснул. Ему приснилось, что он идет по незнакомому городу, по узкому пустому переулку. Над головой отсутствовало небо, под ногами вместо асфальта зияла пустота. Когда он поднимал лицо, не видел вообще ничего, словно был слеп. Более того, он не видел самого себя, собственных идущих ног, собственных рук, протянутых во мглу. То есть, сам он никак не был обозначен в пространстве и являлся всего лишь частью страшной мглы, пустотой в пустоте. Он шел вдоль коричневых стен, черных окон, дверных проемов, бездонных провалов в подворотни. Он догадался, что переулок всего лишь декорация, тонкий фанерный муляж, за которым ничего нет. Петр Иванович решился свернуть в какую-то арку, оттуда слышались сухие тихие звуки. Там он увидел высокого человека в ватнике и коротких широких штанах. Человек подметал пустоту огромной дворницкой метлой. Петр Иванович окликнул его и спросил, мягко кашлянув: – Скажите, пожалуйста, где здесь какой-нибудь выход? Дворник повернулся. Вместо лица у него был экран телевизора. Там, внутри, переливалась яркая, ослепительная жизнь. Играли оркестры, пенилось шампанское, смеялись и щебетали десятки маленьких разноцветных регин. Петр Иванович легко оттолкнулся невидимыми ногами от черной пустоты, взлетел и больно стукнулся лбом. От боли он проснулся. Оказалось, что, ворочаясь во сне на тесной полке, он ударился головой о стенку. Поезд стоял. Уютно, по-ночному, перекликались гулкие голоса диспетчеров. Пластиковая шторка на окне задралась. На станции ярко светили фонари. Петр Иванович свесился с полки, выглянул в окно, увидел на мокрой платформе, в световом круге, мужика с мятым сонным лицом и большими закопченными ушами. Из сапога торчал желтый флажок. Поезд тронулся. Опять стало темно. «Какая такая печать? Анекдот, в самом деле», – подумал Петр Иванович. Он представил, как вернется домой, его встретит жена, такая же тихая и незаметная, как он, они сядут пить чай, и он расскажет ей о цыганке и о диком предсказании. Он даже, пожалуй, покажет жене маленькую звездочку на ладони. – Я стану знаменитым. Анекдот. Смешно, в самом деле. Ха-ха! – пробурчал он во влажную вагонную подушку. Перед глазами отчетливо встало круглое грубое лицо цыганки, блеснуло золото во рту. Анекдот был не слишком смешной, но странный, как бы с двойным дном, и там, на глубоком дне анекдота, Петр Иванович обнаружил мятый лоскут собственной студенческой юности, случайное полудохлое воспоминание. То ли мастерская какого-то скульптора на Кировской, то ли подвальная выставка запрещенных художников на Сретенке. В общем, свечка горит, блюдечко с окурками на полу, дым, много красивых томных дам. Он сам среди них, с Региной. Вернувшись домой, он не стал рассказывать жене анекдот про цыганку и ее предсказание. Ему показалось, что если он расскажет об этом вслух за чаем на своей серо-желтой бедной кухне, то звездочка на его ладони отсохнет и отвалится, как корка зажившей царапины. Он стал жить дальше. Ходил на свою фабрику, в отдел снабжения, ездил в командировки в скучные провинциальные города. Волосы его редели и седели, дочка подрастала, страдала из-за подростковых прыщиков. Полнела и старела жена. Жить становилось все трудней, денег не хватало, зарплату выплачивали неаккуратно, наконец, фабрику закрыли. Жена работала участковым терапевтом в районной поликлинике и тоже получала все меньше. А цены росли, из магазинов исчезали продукты. Сон, приснившийся Петру Ивановичу когда-то на верхней полке пассажирского поезда Псков – Москва, повторялся периодически, в разных вариантах. Собственно, ничего другого ему не снилось. Иногда вместо узкого переулка была площадь, а вместо дворника с метлой гигантское многолапое чудище, то ли паук, то ли кальмар. У чудища приходилось спрашивать, где выход, оно медленно поворачивало голову, демонстрируя телеэкран вместо морды. А то дело происходило в лесу, среди неживых застывших деревьев с бумажными листьями, и там присутствовал медведь с женскими ногами в сетчатых чулках, в туфельках на шпильках. Неизменными оставались только внешняя мгла и светящийся живой экран, в который надо было непременно нырнуть, чтобы стать видимым, обозначиться в пространстве. Сослуживица жены, врач-уролог, предложила Петру Ивановичу торговать новейшими растительными препаратами под названием «Чудо жизни» для похудания, поднятия мужской потенции и интеллектуальных способностей. Он стал путешествовать с чемоданчиком по разным адресам, предлагать яркие рекламные буклеты и образцы волшебных желатиновых капсул, набитых буро-зеленой сухой травой. Однажды ему пришлось посетить странную контору. Он долго плутал по дворам и переулкам в незнакомом районе, наконец, отыскал железную дверь полуподвального помещения с вывеской: «АО ИПЧИ». На звонок открыл огромный мрачный детина в пятнистом военном камуфляже. Петр Иванович робко представился. Детина заставил показать паспорт, раскрыть чемоданчик и только потом пропустил, не сказав ни слова. Внутри был коридор, устланный дорогим светлым ковром, и множество дверей, которые без конца хлопали, выпуская и впуская возбужденно-деловитых, хорошо одетых людей. Петра Ивановича никто не замечал, несколько раз толкнули, он совсем растерялся, но тут из ближайшей двери появилась дама в строгом васильковом костюме, похожая на райкомовского работника, оглядела его с ног до головы и спросила: – Вы чудо жизни? – Да, – радостно кивнул Петр Иванович, – я чудо! Дама повлекла его за собой по коридору, к последней, тупиковой двери. Прежде чем эта дверь распахнулась, оттуда прогремел нервный мужской голос: – Нужна совсем другая фишка! Бренд должен быть абсолютно убойным! – Ну вот и давай, предлагай варианты, ты же сам не знаешь, чего хочешь, – ответил другой мужской голос, спокойный и насмешливый. – Я хочу, чтобы оно всем вставляло! – кричал нервный. Петр Иванович вошел, огляделся. Посередине просторной комнаты стоял огромный стол, обитый зеленым сукном, похожий на бильярдный, но без луз. Он был завален бумагами. По стенам высились полки, забитые видеокассетами и какими-то папками. Беспорядок был ужасный. На полу стоял работающий компьютер, в мониторе плавали кривые разноцветные окошки. За столом сидел и курил мужчина. Из-за дыма Петр Иванович не сразу разглядел его. Второй мужчина прыгал вокруг стола. Он был молодой, худой, маленький. Длинные пряди обрамляли его небритое лицо, как круглые скобки. Он был в свитере и мятых летних брюках, хотя на дворе стояла ранняя весна, ледяная и мокрая. – Чтобы вставляло, должно быть очень круто, – продолжил диалог тот, что сидел за столом в дыму. – Вот, Дмитрий Петрович, я вам привела распространителя «Чуда», как вы просили, – сообщила васильковая дама, вклинившись в короткую паузу. Дым развеялся, Петр Иванович разглядел человека за столом. Лицо было полное, гладкое, важное и смутно знакомое.