Вглядевшись в мое лицо, освещенное светом фонаря, женщина всплеснула руками: – Ай, так ты не местная! То-то слышу, голос незнакомый. Откуда ты и что тут делаешь? – Алишеровых ищу. Не знаете, где их дом? – Да как не знать, когда мы соседи! Ты не сестра ли Генже? – Сестра, – решилась я соврать; мало ли кто там у Генже в подругах ходит, сестра-то звучит куда убедительней. – Вот и смотрю, вроде, похожа. – Продавщица кивнула, радуясь своей наблюдательности. – Ну иди за мной. Я тебе их ворота покажу. Чавкая жижей под ногами, мы шли минут пятнадцать, и за это время ни одна живая душа не попалась нам навстречу. Еще похолодало, ветер нес по небу низкие облака, и я ждала, что в любую минуту пойдет мокрый снег. Наконец женщина остановилась и указала на забор, за которым смутно виднелась крыша высокого дома. – Там Алишеровы. Только громче стучи, могут не услышать. Ну а я домой. Я осталась одна на темной улице. Медлить было нельзя, я продрогла и не чувствовала промокших ног. От усталости и волнения у меня, кажется, поднялась температура. На всякий случай я толкнула калитку, но она не поддалась. Тогда я стала стучать. Сначала молча, а потом, не зная, что кричать, стала звать Генже по имени. Время от времени я прекращала стучать и прислушивалась, не подошел ли кто к калитке с той стороны. Наконец стала бить в калитку ногами, почти плача от отчаяния, что достигла цели, а пускать меня не хотят. – Кто там? – вдруг громко спросил мужской голос, и я тут же закричала: – Откройте! Я к Генже! Послышался шум отпираемого замка, калитка распахнулась. Мне в лицо ударил луч фонаря, и я зажмурилась и прикрыла лицо рукой. Фонарь сместился ниже. Я увидела мужчину с худым лицом и черными усами, в накинутой на плечи непромокаемой куртке. Это может быть или муж Генже, или один из его братьев. Его лицо показалось мне незлым, только глаза смотрели подозрительно. – Генже здесь живет? – спросила я слабым голосом. – Здесь. А зачем она тебе? – Взгляд мужчины стал еще более подозрительным. – Я подруга ее, Салихат. Мы выросли вместе и дружили, пока она замуж не вышла. – Но тебя на свадьбе не было, – сказал мужчина, не спрашивая, а утверждая. – Я тогда только ребенка родила, и муж не пустил так далеко. Но я хотела, правда… – Проходи. – Мужчина распахнул калитку. Я проскочила мимо него, выдохнув от облегчения. Через выложенный досками двор мы пошли к дому. Мужчина впустил меня в прихожую и велел: – Грязную обувь сними. Я быстро скинула с ног разбухшие ботинки, стянула пальто, оставшись в кофте с длинной юбкой, платке и толстых вязаных чулках. В этот момент дверь распахнулась, и Генже с радостным криком повисла на моей шее. И вот я сижу в уютной кухне и пью который по счету стакан горячего чаю, закусывая колотым сахаром и сырными лепешками. Напротив сидит Генже, подкладывает на тарелку лепешки, хотя в меня уже не лезет. Не могу поверить, что у меня все получилось: и добраться досюда, и найти дом Генже, и попасть в него, несмотря на запертые ворота. Когда Генже наконец убедилась, что глаза ее не обманывают и перед ней действительно я, она, не задавая лишних вопросов, перво-наперво показала, где у них уборная, а потом спросила, не нужно ли мне совершить намаз, и отвела в специальную комнату. Пока я подкреплялась, Генже рассказала о своей жизни в замужестве. Человек, впустивший меня, и правда оказался ее мужем Иршадом. Помимо них, в доме живут родители Иршада, два его младших брата, оба пока не женатые, и младшая сестра, которую уже засватали. У Генже оказалось двое детей: двухлетняя Басират и трехмесячный Галид, в это время они уже спали. Генже выглядела здоровой, ухоженной и счастливой, поэтому я за нее порадовалась: она, скорее всего, и думать забыла про Фаттаха. Спросить прямо я постеснялась, рассудив, что Генже и сама скажет, если захочет. Выпив весь чай, я готова рассказать свою историю. Генже ведет меня в залу женской половины, здесь нам не помешают, говорит она, свекровь и сестра мужа рано ложатся спать. – Как ты, Салихат? – спрашивает подруга, участливо сжимая мою руку. – Случилось что, да? Ай, я так и подумала, когда тебя увидала. В гости-то под самую ночь не часто приходят. Помощь моя нужна, да? Ты давай все-все говори, слышишь? Второй раз за день я пересказываю события последних месяцев, промолчав только про раненого боевика и про то, чем на самом деле занимается Джамалутдин. Я продолжаю думать о муже в настоящем времени, он живой, что бы там ни говорил Загид. В середине рассказа Генже, не выдержав, начинает плакать. Она не может поверить, что все это произошло на самом деле, ведь когда она приходила ко мне перед тем, как выйти замуж, моей жизни можно было завидовать. – Иршад отвезет меня завтра в Махачкалу? Мне к тете Мазифат надо. – Отвезет, не сомневайся! – Генже вытирает слезы и решительно добавляет: – Еще и не то сделает, коли попрошу. Как сына родила, он совсем сумасшедший стал, любое мое желание выполняет, ковры мне под ноги готов стелить, когда из дома иду. Ты мне подруга, даже считай сестра! Да и дело такое, что не помочь никак нельзя. Вот только придется тебе до послезавтра ждать, завтра Иршад выходной. – Ай… – От расстройства я того и гляди сама расплачусь; ведь лишний день тут – это шанс для Загида разыскать меня и вернуть назад. – Зачем расстраиваешься? Через день уже будешь в Махачкале, а пока гостьей будешь, мы с тобой столько не видались, и когда потом увидимся! На деток моих поглядишь, отдохнешь немного. А Загида этого не бойся, муж его в ворота не пустит! – А он позволит мне остаться? – Иршад? – Генже улыбается снисходительно. – Говорю же, он все делает, как я скажу, и его родители мне не указ. Мне ничего не остается, как согласиться. Да и правда в словах Генже, соскучились мы друг по дружке, и дня не хватит, чтоб наговориться обо всем. Подруга отводит меня в пустую и холодную гостевую комнату с одним тонким матрасом на полу, который мне сейчас лучше пуховой перины. Перед тем как заснуть, я думаю о своих сыновьях, и в мыслях немножко разговариваю с Джамалутдином, умоляя его поскорее вернуться. Странно засыпать в незнакомом доме, вдали от детей, с которыми я никогда прежде не расставалась, и где все чужое, кроме Генже. Но утешением мне служит то, что я не могла поступить иначе и вины на мне никакой нет. Остается набраться терпения и ждать встречи с тетей Мазифат, она не оставит меня в беде. На другое утро со мной знакомятся все, кто живет в доме, кроме братьев Иршада, которые отказались заходить на женскую половину, пока там гостит чужая женщина. Мать и сестра Иршада принимают меня приветливо, они успели узнать от Генже мою историю, которую та не постеснялась немного приукрасить, чтобы вызвать ко мне побольше жалости. Когда я вижу детей Генже (у нее прелестная девочка, а младенец похож на моего Зайнуллу), то уже почти готова вернуться домой: сердце щемит от тоски по детям, я боюсь, вдруг Загид им что-нибудь сделает, мне в отместку. Генже кричит, чтобы я перестала говорить глупости, домой мне никак нельзя. Да я и сама понимаю, что нельзя. Иршад соглашается доставить меня назавтра прямо к дому Мазифат-апа. Я не знаю ее адрес, но помню район и улицу, ведь мы много раз гостили у тети с отцом и Дилярой. Весь день я помогаю Генже с хозяйством, несмотря на ее протесты и возражения, или вожусь с детьми, или пью чай с матерью Иршада и его сестрой Лейлой. Лейла – молчаливая шестнадцатилетняя девушка – напоминает меня саму, какой я была, когда Расима-апа пришла меня сватать. Мне неловко спросить, по любви ли выходит замуж Лейла, или как большинство наших невест. Я надеюсь, что ее ждет счастливая судьба, такая же, какая досталась Генже, ведь когда подруга глядит на мужа и детей, сразу понятно, что лучшей доли ей и желать не надо. Когда вечером вдруг застучали в ворота, я чуть с ума не сошла, уверенная, что это приехал Загид. Пока Иршад ходил посмотреть, кто там, Генже успела спрятать меня в дальний чулан и сидела со мной, покуда к нам не заглянула Лейла и не сообщила, что это сосед приходил к их отцу по какой-то неотложной надобности. Мы с Генже нервно посмеялись над моим страхом и пошли пить чай, но про себя я подумала, как же хорошо, что назавтра я уезжаю. Грусть от расставания с подругой не так сильна, как ужас перед возможной встречей с пасынком. * * * На следующее утро Генже приходит за мной рано, после первой молитвы. Иршад сейчас садится завтракать, говорит она. До Махачкалы ехать почти три часа, ему надо быть на работе в девять, а перед этим еще надо найти дом, где живет Мазифат-апа. Мы идем на кухню и завтракаем чаем с курзе. Генже пишет на бумажке их домашний номер телефона, вдруг пригодится, и я прячу бумажку в тот же карман, где лежат деньги Жубаржат. Потом подруга приносит мои выстиранные носки и вычищенные от грязи сухие ботинки, и я не знаю, как благодарить ее, но она и слушать не желает. Слышно, как Иршад во дворе заводит машину. Я поспешно одеваюсь, а Генже накидывает поверх домашнего платья пальто, чтобы меня проводить. Снаружи темно и очень холодно. Пора ехать, говорит Иршад и садится за руль. Мы с Генже обнимаемся, наши слезы смешиваются, никакие слова не идут на ум. Так, не сказав ни слова, я забираюсь на заднее сиденье. Машина трогается, и, прежде чем она выезжает за ворота, я оборачиваюсь. В светлом прямоугольнике открытой двери стоит Генже и машет мне рукой. Потом дверь закрывается. Иршад выходит из машины, запирает за собой ворота и возвращается за руль. Теперь можно ехать. – Ты спи, – говорит он мне. – Дорога дальняя. Как будем подъезжать к городу, разбужу. Но я так возбуждена предстоящим путешествием, что не могу спать. Бездумно смотрю в окно, но вижу только посветлевшее небо с обрывками темных облаков. Лишь кое-где в домах мелькают редкие огоньки, но когда мы выезжаем из села, то и они пропадают. Дорога, что ведет на Махачкалу, вся в рытвинах и ухабах, машина подпрыгивает, и моя голова бьется о жесткую спинку без подголовника. Я шарю рукой по сиденью – ремня нет. Вспоминаю о Диляре, но тут же гоню плохие мысли прочь. Пожалуй, самое лучшее и правда поспать. Я скидываю ботинки, ложусь на сиденье, неудобно подогнув под себя ноги, какое-то время пытаюсь приноровиться к тычкам, которые стали еще ощутимее, и незаметно для себя все же засыпаю. Когда я снова открываю глаза, машина почему-то не едет, а стоит. Спросонья мне кажется, что нас догнал Загид и уже вытащил Иршада из машины, а теперь очередь за мной. Резко сажусь, больно ударившись головой о потолок, и вижу, что Иршад по-прежнему спокойно сидит за рулем, а остановились мы из-за светофора, который горит для нас красным. – А, проснулась? – Иршад поворачивается ко мне, его зубы на фоне черных усов кажутся неестественно белыми. – Я будить тебя хотел. Ну ты и горазда дрыхнуть! Махачкала уже за окном. Я жадно вглядываюсь в окно, в надежде увидеть знакомые места, но пока ничего не узнаю. – Хотя бы примерно помнишь район, где тетка твоя живет? – спрашивает Иршад, закуривая сигарету и немного опуская стекло, чтобы дым выходил из салона. – В центре есть площадь с фонтаном. Если от площади повернуть направо, мимо высокого серого дома с башенками, и проехать две улицы, там и будет ее дом. – Ага, понял, – кивает Иршад. – Найдем. Я облегченно вздыхаю. Я-то боялась, что муж Генже посмеется над моим путаным объяснением, а потом велит не морочить ему голову и либо назвать точный адрес, либо выйти из машины. Наверное, Иршад хорошо знает город и понимает, какой район я имела в виду. Успокоившись, я с любопытством гляжу в окно, удивляясь количеству людей и машин на ярко освещенных улицах. Еще нет девяти утра, но город уже проснулся и живет своей жизнью. До замужества я бывала в Махачкале не чаще раза в год, а после и вовсе перестала. Я совсем отвыкла от всего этого и не представляю, как оказалась бы тут совсем одна, как разыскала бы нужную улицу. Если бы не Генже и Иршад, мое путешествие скорее всего закончилось бы ничем. Но радоваться пока рано, ведь еще неизвестно, дома ли тетя и как она меня примет. Пусть даже Мазифат-апа обрадуется моему появлению, но дядя Ихлас, скорее всего, нет. Он поборник суровых нравов и убежден, что долг женщины состоит в беспрекословном подчинении мужчине. Я стараюсь не думать о том, что будет, если дядя окажется дома. Наконец я начинаю узнавать улицы и дома. Вот магазин, куда мы с Заремой ходили, чтобы купить хлеба к обеду. Вон там маленький садик со скамейками, расставленными под тенистыми липами, сейчас, конечно, голыми. Вон арка, пройдя через которую оказываешься у пересохшего ручья, излюбленного места игр местной детворы. А вот… – Остановите! – кричу я, как ненормальная. – Вон, вон ее дом! Иршад резко тормозит. Я быстро отсчитываю этажи – первый, второй, третий… Тетина квартира на четвертом. Облегченно перевожу дух: в окнах горит свет. – Теперь я сама пойду. – Уверена? – Иршад с сомнением глядит на меня. – Может, проводить? Время у меня еще есть. – Ай, нет, спасибо. Видите, свет? Значит, дома кто-то есть. Меня впустят. – Ну смотри, – с сомнением повторяет Иршад. – Знаешь, давай как? Я тут буду ждать десять минут. Если что, успеешь вернуться, и тогда будем думать. А если не придешь, так уеду. Горячо благодарю Иршада за его доброту и помощь. На всякий случай мы прощаемся, и я выхожу на тротуар. Странно, в городе куда теплее, чем в нашей долине. Должно быть, я смотрюсь нелепо в толстом пальто и платке. Но спешащие мимо люди не обращают на меня внимания. Помня про отведенные Иршадом десять минут, я вхожу в подъезд и на одном дыхании преодолеваю все четыре лестничных пролета. Поверить не могу, что наконец-то стою у квартиры тети Мазифат. Подношу дрожащую руку к звонку и сильно давлю на кнопку. В глубине раздается знакомая с детских лет переливчатая трель. – Кто? – слышу тетин голос и от облегчения едва не плачу. – Это я, Салихат. – Салихат? Дверь распахивается, тетя смотрит на меня так, будто увидела привидение. – О Аллах, что ты тут делаешь, девочка? – Можно мне войти? – Конечно! – Тетя отодвигается в сторону, пропуская меня в прихожую. – Что случилось, дочка, скажи? Ты как здесь? С мужем приехала? А где он сам?