Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 7 из 12 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Теперь и кроликов у нас не будет, — заметил я. — На ремне столько узлов, что из него не сделаешь хорошей петли. — Верно, брат, — отозвался Питамакан. — Выход у нас один: если в той пещере за рекой залег медведь, мы должны его убить. — Дубинками? — Да, конечно. Я уже тебе говорил, что не могу отрезать прядь волос. Значит, нам не из чего сделать новую тетиву. — Идем! — в отчаянии крикнул я. — Идем к пещере и поскорее покончим с этим делом. Поев кроличьего мяса и напившись воды из источника, мы срубили острыми камнями две молодые березки. Вооружившись тяжелыми дубинками, мы поспешили к реке. Много снегу выпало с того дня, как нашли мы здесь отпечатки лап черного медведя, но и сейчас еще можно было отыскать его следы, ведущие к пещере. 6. МЕДВЕДЬ И ЛОСЬ Мы шли по едва заметным следам, ведущим через лес к пещере у подножия скал. Что касается меня, то я не имел ни малейшего желания спешить. На полпути я остановился и окликнул Питамакана. — Давай придумаем какой-нибудь план, — предложил я. — Обсудим, как взяться за дело. — Не знаю, какой тут может быть план, — отозвался он, поворачиваясь ко мне. — Мы подойдем к пещере, заглянем в нее и крикнем: «Эй, медведь, вылезай!» Он испугается и вылезет, а мы с поднятыми дубинками будем стоять справа и слева от входа. Как только он выйдет, мы изо всех сил ударим его по переносице. Он упадет, и мы будем его бить дубинками, пока он не издохнет. Я припоминал рассказы индейцев и трапперов об охоте на медведей; никогда не слыхал я, чтобы медведя убивали дубинками. — Та-ак, — протянул я, выслушав план Питамакана. — Что? Почему ты замолчал? Что ты хотел сказать? — Боюсь, что мы подвергаемся большой опасности, — сказал я. — Мне говорили, что зверь, загнанный в тупик, всегда защищается. — Но мы никуда не будем загонять этого медведя, Мы займем места по обеим сторонам входа. Из пещеры он может бежать по склону прямо в лес. Он увидит, что путь свободен, и мы едва успеем нанести ему удар. Помни: бить нужно изо всех сил. Если он не упадет после первого же удара, мы его не догоним — он убежит в лес. Мы побрели дальше. Слова Питамакана меня успокоили; теперь мне хотелось поскорее довести дело до конца. Судьба наша зависела от того, убьем ли мы медведя. Если он от нас уйдет, размышлял я, быть может, Питамакан преодолеет суеверный страх и срежет прядь волос для тетивы, Выйдя из лесу, мы стали карабкаться по крутому склону. Шагах в двадцати от пещеры мы сделали печальное открытие: тропа, по которой мы шли, круто сворачивала налево, а затем уводила назад, в лес. Мы переглянулись и Питамакан глухо сказал: — Конец охоте. Медведь почуял наш запах и побоялся идти в пещеру. Значит, у него на примете какая-нибудь другая берлога. «Плохо дело! — подумал я. — Неужели Питамакан не согласится срезать прядь волос? Постараюсь его убедить…» Но убеждать его мне не пришлось. Осматриваясь по сторонам, я заметил справа от пещеры следы медвежьих лап, тянувшиеся вдоль подножия скал. Молча схватил я Питамакана за руку и указал ему на эти следы. Глаза его сверкнули, он улыбнулся во весь рот и чуть было не пустился в пляс. — А, так вот почему тот медведь убежал в лес! — воскликнул он. — Другой медведь уже занял его берлогу, а он побоялся вступить с ним в бой. Идем, идем! Но, пройдя несколько шагов, он остановился и задумался. Потом повернулся и посмотрел на меня как-то странно, словно впервые меня увидел. Вглядываясь в мое лицо, он, казалось, старался угадать, что я за человек. Не очень-то приятно, когда на тебя так смотрят! Сначала я терпел, потом рассердился и спросил, что ему нужно. Ответ был неожиданный. — Мне пришло в голову, что там, в пещере, залег не черный медведь, а гризли. Конечно, я в этом не уверен. Как нам быть? Идти ли вперед — быть может, навстречу смерти — или вернуться? Если ты боишься, повернем назад. Конечно, я боялся, но положение наше было отчаянное, а кроме того, мне стыдно было признаться в трусости. — Идем, — сказал я, — идем! Я ни на шаг от тебя не отстану. Мы вскарабкались по склону и остановились перед пещерой. Низкий ход был завален снегом, только в середине виднелась узкая щель: снег засыпал дыру, в которую пролез медведь. Следы, ведущие к пещере, были почти заметены снегом, и мы не могли определить, кто здесь прошел — черный медведь или гризли. Одно было несомненно: зверь находился там, в этой темной берлоге, в нескольких шагах. Пар от его дыхания вырывался из узкой щели. Питамакан приказал мне стать справа от входа, а сам занял место слева. Когда я по его знаку поднял дубинку, он наклонился к щели и закричал: — Пак-си-куо-йи, сак-сит! (Липкий Рот, выходи!) Медведь не показывался. Ни одного звука не доносилось из пещеры. Питамакан крикнул еще несколько раз, но безрезультатно. Знаком приказав мне следовать за ним, он стал спускаться по склону. — Придется просунуть жердь в пещеру и расшевелить его, — сказал Питамакан, когда мы вошли в лес. — Он спит и ничего не слышит. Вскоре мы увидели сухую стройную сосенку. Быстро отломали мы полусгнившие ветки, и в нашем распоряжении оказалась жердь длиною в семь метров. — Я сильнее тебя, — говорил Питамакан, взбираясь по склону. — Ты просунешь жердь в дыру, а я буду стоять у входа, и как только медведь вылезет, я его ударю дубинкой по голове. Жердь ты держи в левой руке, а дубинку в правой; быть может, и ты успеешь нанести ему удар. Когда мы вернулись к пещере, я убедился, что воспользоваться советом Питамакана нельзя. Одной рукой я не мог протолкнуть жердь сквозь сугроб; тогда я воткнул дубинку в снег и обеими руками сжал жердь. Все глубже входила она в снежную глыбу; я увлекся, налегал на нее изо всех сил. Вдруг жердь прошла сквозь глыбу, а я потерял равновесие и упал ничком. Падая, я слышал — что-то тяжелое ударило по концу шеста, находящемуся в пещере. Потом раздалось заглушенное сердитое ворчание, от которого у меня волосы зашевелились. Не успел я вскочить, как ворчание послышалось над самой моей головой и на меня навалилось тяжелое косматое тело. Острые когти вонзились в мою ногу. Я корчился, извивался, пытался, кажется, кричать, но так как я лежал, уткнувшись лицом в снег, то не мог издать ни звука. Я был уверен, что на меня напал гризли и настал мой последний час. Вдруг, к великому моему изумлению, мне удалось высвободиться из-под тяжелой туши; я перевернулся на спину и мельком увидел Питамакана с занесенной над головой дубинкой. Тотчас же я вскочил, схватил свою дубинку и не мог не заорать от восторга; медведь барахтался в снегу, а Питамакан колотил его по голове. Я успел нанести два-три удара раньше, чем медведь перестал корчиться. Только тогда я убедился, что это не гризли, а самый обыкновенный черный медведь, вдобавок не из крупных. Напади на нас гризли, нам обоим не пришлось бы вернуться к костру. Не сразу принялись мы за работу. Сначала Питамакан должен был мне рассказать, как он стоял у входа и нанес медведю удар по голове, когда тот выскочил из пещеры, и как он осыпал его ударами, когда медведь примял меня. Мне тоже очень хотелось рассказать, что я испытал, когда на меня навалился медведь и я с минуты на минуту ждал смерти. Но слов у меня не хватило, да и острая боль в ногах давала о себе знать. Штаны мои были разорваны, ноги окровавлены, но раны оказались неглубокими. Набрав пригоршню снега, я приложил его к икрам. Медведь был небольшой, но жирный, и поднять его мы не могли. Весил он, вероятно, не меньше девяноста килограммов. Мы взяли его за передние лапы и поволокли домой. Тащить его вниз по склону и по скованной льдом реке было нетрудно, но дальше начался подъем, и когда мы добрались до нашего шалаша, уже спустились сумерки. Несмотря на сильный мороз, мы оба обливались потом. К счастью, у нас под рукой был запас топлива. Питамакан разгреб золу, прикрывавшую тлеющие угли, и развел костер. Мы отдохнули и поджарили кусок кроличьего мяса. Никогда еще не были мы так счастливы, как в тот вечер, когда сидели у костра, жевали безвкусное мясо и любовались нашей добычей. Думаю, доисторические люди восхищались ножами из обсидиана, как великолепным орудием. Но мы привыкли пользоваться ножами из острой стали, и эти самодельные ножи жестоко испытывали наше терпение. Но в конце концов с их помощью мы содрали шкуру с медведя. Однако немало времени прошло, пока мы сделали разрез вдоль брюха, от нижней челюсти до хвоста. Подкожный слой жира был толщиной в пять сантиметров, и когда мы наконец содрали шкуру, вид у нас был такой, словно мы валялись в жиру. Взглянув на Большую Медведицу, я убедился, что было после полуночи, но Питамакан и не помышлял об отдыхе: сначала он хотел отделить сухожилия от костей и высушить их у костра. Многие утверждают, что индейцы выделывали свои тетивы и нитки из ножных сухожилий животных. Это неверно. Сухожилия, которыми пользовались индейца, тянутся, словно ленты, вдоль позвоночного столба, длина и ширина их меняются в зависимости от размеров животного. У бизона эти сухожилия имеют около метра в длину, семь-восемь сантиметров в ширину и полсантиметра в толщину. Их нужно высушить, а затем они легко расщепляются на нитки. Сухожилия, проходившие вдоль позвоночного столба убитого нами медведя, имели в длину около полуметра, но этого было вполне достаточно, чтобы сделать из них две тетивы. Мы их отделили от туши и положили на длинную толстую палку, к которой они пристали. Растянутые на этой палке, они сушились у костра. Тогда только мы улеглись спать, но часто просыпались, вскакивали и подбрасывали хворост в костер. На следующее утро я решил полакомиться медвежатиной и поджарил кусок мяса на тлеющих углях. Но мясо оказалось таким вонючим, что я не мог проглотить ни кусочка. Питамакан поделился со мной остатками кроличьего мяса. Мой друг скорее согласился бы умереть с голоду, чем притронуться к медвежатине, так как черноногие считают медведя священным животным и близким родственником человека, а потому никогда его не едят. По мнению черноногих, человек, убивший гризли, совершил такой же великий подвиг, как если бы он убил индейца враждебного племени, например, сиукса. Но охотнику разрешается взять, в виде трофея, только когти убитого зверя; шкуру он должен оставить. Знахарь, после многих молитв и жертвоприношений, имеет право отрезать полоску шкуры, чтобы заворачивать в нее священную трубку. Питамакан, следуя заветам своих предков, хотел выбросить шкуру черного медведя, но когда я заявил, что собственноручно и без его помощи вычищу ее и растяну для просушки, он согласился поспать на ней разок и пользоваться ею и впредь, если его не будут преследовать кошмары. Я охотно принялся за работу и вскоре очистил шкуру от жира и клочьев мяса. Тем временем Питамакан сделал две тетивы из сухожилий медведя. Сначала он растрепал их на нитки, затем скрутил из ниток веревку, которую высушил перед костром. Заострив сухую ветку березы, он сделал из нее шило и оставшимися нитками зашил наши разодранные мокасины. В полдень отправились мы на охоту, волоча за собой ободранную тушу медведя. Перейдя реку по льду, мы оставили тушу в лесу, надеясь воспользоваться ею как приманкой для других зверей. Затем мы снова спустились на лед и пошли к верховьям реки. В тот день мы оба были уверены в успехе. Луки наши высохли и сделались более упругими, тетивами мы также были довольны. За ночь выпал снег, и мы легко могли отличить новые следы крупной дичи от старых следов. И лед, сковавший реку, был покрыт снегом, на котором отпечатывались копыта животных, переправлявшихся на другой берег; копытные животные редко осмеливаются ходить по гладкому льду: они боятся поскользнуться и повредить себе ноги. Вскоре мы увидели тетеревов, стоявших рядышком у самого края полыньи, куда они слетелись пить. При нашем приближении они убежали в кусты, а затем вспорхнули и рассеялись на ветвях елей. Четырех птиц мы убили тупыми стрелами. Я убил только одну, так как стрелял гораздо хуже, чем Питамакан, который не расставался с луком чуть ли не с тех пор, как научился ходить. Зарыв птиц в снег у самого берега, мы продолжали путь и наткнулись на следы нескольких лосей, которые перешли на северный берег реки, пересекли рощу и скрылись в густом ельнике. Мы побежали по следам и остановились там, где начинался ельник. Здесь Питамакан занял сторожевой пост, а меня послал в обход. Я должен был войти в ельник с противоположной стороны, пересечь его и вернуться к Питамакану. — Тебе незачем пробираться потихоньку, когда ты войдешь в ельник, — сказал он мне. — Чем больше шуму, тем лучше. Лоси побегут назад, по старой тропе, и здесь я их подстерегу. Дай-ка мне одну из твоих стрел. Вряд ли тебе представится случай стрелять. Теперь у меня осталась только одна стрела с наконечником из обсидиана, и однако я твердо решил убить сегодня лося. В то утро я, как и Питамакан, чувствовал себя сильным и верил в удачу. Все охотники знают это чувство и поймут меня, если я скажу, что нисколько не удивился, когда, войдя в ельник, увидел большого лося-самца, объедавшего веточки какого-то кустика. Находился он шагах в пятидесяти от меня и не обратил внимания на шорох. Видеть меня он не мог — нас разделяла стена из молоденьких елочек. Но когда я вышел на просеку, он встрепенулся, мотнул головой и приготовился к прыжку. Но я оказался проворнее его. Я натянул тетиву так сильно, что конец стрелы почти касался лука. Стрела рассекла воздух и вонзилась в бок лося. Он побежал, я бросился за ним. Я кричал во всю глотку, чтобы спугнуть стадо и направить его по старой тропе к Питамакану. Мельком я видел лосей, прыгавших между елками, но все мое внимание было сосредоточено на пятнах крови на снегу, указывавших мне путь к моей добыче. Вскоре я наткнулся, на издыхающего лося; он лежал поперек бревна, покрытого снегом. Моя стрела пронзила ему легкие. — Уо-ке-хаи! Ни-каи-нит-а ис-стум-ик! (Иди сюда! Я убил лося!) — закричал я. Из дальнего конца ельника донесся ответ: — Нис-тоа ни-мут-ук-стан! (Я тоже убил!) Это была приятная новость. Как ни жалко было отойти хотя бы не надолго от моего лося, однако я побежал к Питамакану и увидел, что он убил большую жирную самку. Он выпустил три стрелы, и наконец животное упало на берегу реки. Мы были так возбуждены успехом, что долго не могли успокоиться: делились друг с другом своими впечатлениями, хвастались меткими выстрелами. Наконец мы достали ножи из обсидиана и принялись за работу. Но работа шла медленно, так как ножи скоро делались тупыми. Провозились мы целый день и к вечеру содрали шкуры с обоих животных и перенесли мясо самки, убитой Питамаканом. Мясо самца, жилистое и невкусное, не годилось в пищу, но сухожилия его, шкура, печень и мозг представляли для нас большую ценность. — Дела у нас по горло, — сказал Питамакан. — С чего мы начнем? Стемнело. Мы собрали хворосту на ночь и грелись у костра. — Прежде всего мы зажарим двух тетеревов, кусок печонки и ребра лося, — ответил я. Нам обоим надоело кроличье мясо, и мы весело занялись приготовлениями к пиршеству. Сначала мы съели тетеревов и печонку, затем стали терпеливо ждать, пока не поджарятся ребра, висевшие на треножке над огнем. Я давно уже привык есть мясо без соли, а мой друг не ощущал в соли ни малейшей потребности. В те времена черноногие не употребляли соли, терпеть ее не могли и называли «ис-тсик-си-пок-уи» (жжет, как огонь). — Ну, так с чего же мы начнем? — снова спросил Питамакан. — Нам нужны новые мокасины и лыжи, а также удобный вигвам. — Сделаем прежде всего вигвам, — не задумываясь, ответил я. — Но как же мы его сделаем? Сначала нам придется убить двадцать лосей и выдубить шкуры, чтобы сшить покрышку для вигвама. На это потребуется много времени. — Наш вигвам будет построен по-иному, — возразил Питамакан. — Когда ты ездил к верховьям Большой реки, ты должен был видеть жилища племени Земля. Вот мы и построим такой вигвам. Поднимаясь с дядей по реке Миссури, я не только видел жилища племени Земля (Сак-уи Туп-пи), как называют черноногие племя мандан, но и заходил в них и убедился, что землянки эти очень теплые и удобные. Для постройки их нужны только столбы, шесты и земля. Мы с Питамаканом решили с утра приступить к работе и не ходить на охоту, пока наш дом не будет готов.
book-ads2
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!