В скором времени они дошли до широкой круглой площадки, соединяющей два коридора вместе. Судя по всему, они находились в самом центре башни, на самом верхнем этаже. Бастьен поднял руку и несколько раз сильно дёрнул за тонкую цепочку, уходящую вверх. Мальчик сам ни за что бы не догадался о её существовании: в полутёмном зале золотистую ниточку, свисающую с потолка, было почти не видно. Не прошло и минуты, как Дворецкий задрал голову вверх и прокричал в темноту: – Эй, там, открывай уже! Сколько можно ждать? И за что только тебе, бездельнику, платят?! И вновь задёргал тонюсенькую цепочку, которая каким-то чудом не рвалась. Через несколько секунд прямо в потолке открылся квадратный люк, и мальчик разглядел в нём кусочек безоблачного голубого неба. Сверху закричали «поберегись!», и через секунду к их ногам упала верёвочная лестница, едва не стукнув мальчика по макушке. Первым, кряхтя, принялся карабкаться Бастьен, Клос полез следом. – Бастьен, вот ты всех вокруг ругаешь, все у тебя плохие. Скажи, тут вообще хорошие люди есть? – Хорошие… кх… – Дворецкий остановился отдышаться не несколько секунд, после чего продолжил восхождение, – …хорошие сюда не попадают. А если кому-то и посчастливилось, то в изнеможении крутят сейчас педали в какой-нибудь тесной комнате, в духоте, темноте и сырости. Крутят и при этом остаются на месте, хе-хе. – Да что это за велосипеды такие, которых здесь все как огня боятся? Я ещё на утреннем распределении о них слышал. Да и ещё которые на месте всегда остаются. Толку тогда от таких велосипедов? – мальчику тоже непросто было взбираться: верёвочная лестница раскачивалась, а деревянные перекладины были слишком толстыми для его небольших ладоней. – Ух, утомился я от твоих велосипедов и этой ненавистной лестницы. Надейся, что никогда не попадёшь туда, вот и всё, – от усталости при подъёме Бастьен даже забыл о том, что Клос просил называть его «вы» и «господин», а мальчик от усталости не обратил на это внимание. На площадку им помог взобраться сильно загорелый, пожилой, но крепкий мужчина с белой повязкой на голове. Его кожа была почти чёрной от солнца, а рука, которую он подал Клосу, сильной и жилистой: – Прошу прощения за ожидание, почтенные господа, отвлёкся на чаек, – он карикатурно выпрямился по стойке смирно и глядел прямо перед собой с лёгкой улыбкой на лице. Бастьен раздражённо хлестнул своим длинным рукавом по спине этого человека: – Каких ещё чаек, болван, болтаешь тут невесть что! Он отёр пот со лба, выдохнул и обратился к мальчику: – Пойдёмте, не будем обращать внимания на этого недотёпу. Следуя за Бастьеном, Клос обернулся – загорелый пожилой человек улыбался. Ветер время от времени сильными и тёплыми порывами развевал повязку, намотанную на голову этого мужчины. Солнце над ними было ярким и палящим, а небо – голубым и безоблачным. Видимо, поэтому у улыбчивого незнакомца было хорошее настроение, несмотря ни на что. Крыша гостиницы «Камень и бархат» представляла собой плоскость с небольшим парапетом по периметру. Клос был очень разумным и сообразительным мальчиком: он тут же принялся рисовать в воображении карту местности. Для безопасности по краю парапета были вбиты металлические штыри с круглыми ушками на конце, через которые была продета верёвка. Крыша по диаметру была чуть меньше, чем основание башни, – это Клос успел заметить, когда терпел крушение вместе с Лаки и Бароном. Люк, через который они влезли, находился в самой середине крыши. Справа от люка, на небольшом возвышении, раскинулся сад, а слева было обширное свободное пространство, где они сейчас и находились. Дворецкий, заговорщицки подмигивая мальчику, подвёл его к довольно внушительной чаше, высеченной из камня. Чаша представляла собой конус, подвешенный на двух колоннах. Вся композиция была довольно внушительной и прямо-таки сияла на солнце. Так как чаша была значительно выше мальчика и Дворецкого, к самой её верхушке вели ступени, на которые сейчас торжественно и взошёл Бастьен. – Это клепсидра – устройство, которым в нашей гостеприимной гостинице давным-давно измеряется время. Очень давно, многие тысячи лет, – он явно хотел говорить в высокопарной манере мсье Ле-Гранта, но получалось совсем не так витиевато. А со своими развевающимися от ветра рукавами он выглядел даже забавно. – Тот болван, которого мы встретили у входа и который опять продолжает считать ворон, – он прервался и задумался на секунду, – кхм, господин Клос, вы ведь недавно прибыли. Не знаете случайно, что такое «ворон», которых, как говорится, приходится считать раззявам? Никак не могу понять, что это такое, хотя слышу о них часто. – Вороны – это такие птицы, вроде чаек, только чёрные, – мальчик подивился неожиданной любознательности Бастьена. – Вроде чаек, так-так, – Дворецкий запрокинул голову и, не увидев там ни одних, ни других, проворчал: – Вот уж докатился, уже и чаек среди ясного неба понадеялся увидеть. И дня не пройдёт, стану как все эти… Очередной порыв ветра взметнул рукава Дворецкого вместе с его ярко-зелёным бантом, и мальчик увидел прямо под ним… «Нет, скорее всего, показалось», – решил Клос. – Кхм, так о чём я? Ах да, клепсидра. В общем, тот болван у входа каждый вечер берёт ведро, набирает воду вот в этом резервуаре внизу… Мальчик увидел, что из конуса тоненькой струйкой сочилась вода и поступала в маленький каменный бассейн внизу. А Бастьен продолжал: – …Черпает воду, поднимается по лестнице и снова льёт её наверх. Предварительно заткнув, конечно, дырку внизу, иначе время бы никогда не останавливалось. В общем, вычерпывает он всю воду до самого дна, заливает её наверх, после чего звонит вот в этот колокол. То есть… нет, сначала, когда вся вода выльется, бьёт в колокол, а уже потом переливает воду. И действительно: прямо над ступенями висел довольно большой колокол с верёвкой, конец которой был приделан к площадке наверху. Клос потянулся к верёвке. – Не смей дёргать раньше времени! – остановил его Дворецкий, – иначе колокол зазвонит, все эти бездельники решат, что рабочий день закончился, и разбредутся по своим номерам. Был у нас один такой случай: мсье Ле-Грант тоща был сам не свой от злости. В общем, работа проще некуда – два раза в день заливать воду и звонить в колокол. Вот бы мне такую работу вместо того, чтобы следить тут за всем и всеми. Отличная работка, как мне кажется. – А что, если он споткнётся и расплескает всю воду? Что тогда? – Хм, – Бастьен задумался, – наверное, тогда набирает новую из моря, воды вон сколько вокруг, уж чего-чего, а этого добра у нас хватает! Он захихикал. – Далековато до воды-то, да и ведро без верёвки, – возразил Клос. – Ну, значит, идёт и просит у кого-нибудь или же просто поднимается и спускается аккуратно, чтобы не разливать. Он этим давно занимается, поди, приловчился. – Но, даже если приловчился, вода ведь со временем испаряется! – у Клоса уже разыгралось любопытство. – Испаряется – это как? – Ну, испаряется – это когда воды со временем становится меньше, чем было в самом начале. Бастьен недоверчиво поглядел на Клоса: – Знаете, я, конечно, не учёный, как Гетти, но что-то мне не верится, что чего-то просто так становится меньше, чем было вначале. Я скорее поверю, что этот болван прыгает вниз в море с ведром, а потом поднимается по лестнице на самый верх. – Ну, это же научный факт, Бастьен, неужели ты никогда не оставлял в чашке воду на ночь? Утром же её всегда меньше, чем вечером! – Зачем мне оставлять воду в чашке на ночь? Если я хочу пить, то наливаю воду в чашку и пью, а не ставлю на себе какие-то эксперименты. И вообще, если бы всё было так, как ты говоришь, то Сплошного Моря бы не существовало: оно бы просто-напросто испарилось за столько-то лет. – Оно и испаряется, – уже со смехом проговорил Клос. Его веселил недоверчивый вид Дворецкого, не понимающего очевидных вещей. – Испаряющаяся вода образует облака, а когда они становятся очень плотными, то идёт дождь. Кстати, что происходит с клепсидрой, когда идёт дождь? – Подождите с клепсидрой, – перебил его Бастьен, – вот вы говорите, что вода испаряется, она же всегда испаряется, верно? – Да, это непрерывный процесс. – Хе, вот вы и попались, где же тогда облака? – Дворецкий указал свои рукавом прямо на небо. Облаков на небе и вправду не было. Мальчик задумался. Ему никогда не приходил в голову такой, казалось бы, очевидный вопрос. – Я думаю, что все облака пролились дождём вчера, а сегодня ещё не наполнились. Ну, или, может быть, их сдуло ветром в какое-нибудь другое место. – А я думаю, что вам, вместо того чтобы забивать голову очень сомнительными вещами, лучше признать, что наша клепсидра – очень полезная и фун… функциональная вещь! Бастьен, довольный своей словесной победой над Клосом, решил вставить умное словцо. Клос действительно был обескуражен: даже вопрос с тем, как в гостинице учитывают точное время, когда идёт дождь, теперь показался ему глупым. «Накрывают чем-нибудь, наверное, вот и всё. Какое это имеет значение?» Снова подул ветер, задрав зелёный бант Бастьена, и Клос ещё раз увидел (на этот раз ему точно не показалось!): прямо в груди Дворецкого зияла довольно большая сквозная дыра. Спереди она была прикрыта бантом, а сзади была не видна из-за ливреи, в которую он был одет и которую теперь стянул с себя из-за жары. – Что… что это такое? – мальчик отшатнулся назад и присел на ступени. – Это? Это мой любимый салатовый бант! Жаль, что не синий, конечно, или не жёлтый. Знаете, такие жёлтые банты… – Да не бант – у тебя огромная дыра в груди! – перебил его мальчик, забыв про вежливость и тыча пальцем прямо в грудь Бастьена. – Дыра? – Дворецкий недоумевающе посмотрел куда-то вниз. – Какая дыра? Ах, э-э-эта дыра? – Он отодвинул в сторону свой бант и поводил внутри дыры своей рукой-рукавом. – Сколько себя помню, она всегда была со мной. Жаль, конечно, что меня из-за неё немного меньше, зато она есть только у меня и ни у кого больше! Он горделиво выпрямился. – Как же ты тогда… ешь и пьёшь? От волнения Клос не смог сформулировать вопрос лучше. Ему почему-то показалось, что с такой удивительной штукой в груди можно делать что угодно, но уж точно не есть и пить. – Хм… есть и пить она мне никогда не мешала. Признаться, она мне вообще ни в чём никогда не мешала. В отличие от вот этого банта, который уже порядком поизносился. Бант этот мне ну уж совсем надоел, но получше пока нет. Бастьен вздохнул. Мальчик уже взял себя в руки. Он поднялся по лестнице и вплотную приблизился к Дворецкому: – А можно мне сфотографировать? – он с энтузиазмом вытащил из кармана фотоаппарат, – только сними, пожалуйста, свою ливрею и отодвинь бант в сторону, чтобы было виднее. – Нет уж! На такое я не нанимался! Хочешь фотографировать, давай что-то взамен! Дворецкий вернул бант на место и посильнее натянул ливрею на своё грузное тело. Мальчик задумался. При себе, кроме собственной одежды и фотоаппарата, у него ничего не было. – Бастьен, я подарю тебе фотографию тебя самого! На ней будешь изображён ты вместе со своей чудесной дырой! – Что ещё за фотография? Себя я могу и так рассматривать в зеркале каждый день!