— Фальберт Бинштайнер! — собравшись с духом, произнес я, а затем поведал о столкновении с магистром ложи Скарабея в Рауфмельхайтене и вскрытой в Риере связи между ним и сектой школяров-солнцепоклонников. Вице-канцлер выслушал мой рассказ молча, не задал ни единого уточняющего вопроса, не вымолвил ни слова. После вылил в чашку остатки чая, отошел к одному из окон и пристально уставился на маячившую над крышами домов громаду Ангельской цитадели. — У вас проблемы, магистр. Вы слишком много знаете, — сказал он, когда от сгустившейся в кабинете тишины окончательно сделалось не по себе. — Либо трибунал желает сохранить в тайне попавшую в руки следователей зацепку, дабы те без помех докопались до истины, либо почтенные сеньоры из его канцелярии попросту боятся предать огласке столь возмутительную связь с язычниками человека, вхожего в одно общество с кронпринцем. Скандал! Непоправимый скандал! Рыбак и Блондин теперь точно будут молчать, а вот вы трибуналу не подчиняетесь. Вы непредсказуемы и опасны. Мне осталось только руками развести, поскольку сам пришел ровно к тем же выводам, что и вице-канцлер. — А что насчет Мархофа? Епископ Вим и Гепард — чем вы так задели их? Я сглотнул ставшую вязкой слюну и спешно отпил чая, потом повторил уже сказанное ранее: — Мне нужно время, чтобы все осмыслить. И хорошо бы получить доступ к досье Эгхарта Новица, обвиняемого по тому делу. Некоторые предположения следует высказывать, только имея на руках подтверждение своих слов. Я сильно рисковал, не спеша раскрывать карты, но было бы в высшей степени самонадеянно полагать Гуго Ранита своим союзником. Оставалось лишь гадать, каким образом он отреагирует на сообщение о некоей предосудительной связи другого вице-канцлера с орденом Герхарда-чудотворца. Как бы не наломал дров и попутно не сломал меня самого. Хозяин кабинета отвернулся от окна и предупредил: — Если сумеете решить свои разногласия с братством святого Луки, я со своей стороны приложу все усилия, дабы убедить канцлера не торопиться с принятием решения на ваш счет. И не затягивайте с этим, братья должны отозвать претензии не позднее завтрашнего полудня. Я склонил голову, благодаря собеседника за столь взвешенное решение. — Также я истребую из архива досье Новица, — объявил тот. — Просмотрите его завтра. О Фальберте Бинштайнере и ложе Скарабея вице-канцлер больше не обмолвился ни словом, и такая сдержанность заставила меня теряться в догадках. Но, как бы то ни было, аудиенция точно подошла к концу, и я поспешно поднялся из-за стола. — Где вы остановились, магистр? — спросил Молот напоследок. — Северная набережная, комнаты над таверной «Счастливый штурвал». — Жду вас завтра в полдень! — напутствовал меня Гуго Ранит и небрежно повел рукой с зажатой в пальцах фарфоровой чашечкой. — А покуда свободны. Я еще раз коротко поклонился и поспешил к выходу. — И не опаздывайте! — прозвучало в спину. — Не имею такого обыкновения, — уверил я и покинул кабинет, но так просто меня не отпустили. В приемной секретарь потребовал сдать подорожную и служебные документы, и хоть звоночек был совсем уж нехороший, я спорить и возмущаться не стал, молча выложил на стол бумаги и отправился восвояси. Мелькнула, правда, мысль навести перед уходом справки касательно куратора убитого педеля, но сейчас требовалось во что бы то ни стало убрать зависший над головой топор; откровенно говоря, было просто не до поручения кардинала Рогана. Завтра! Займусь этим завтра. На этот раз я не стал бродить по окрестным улочкам, а прямо с крыльца подозвал маэстро Салазара и велел тому поймать извозчика. Много времени это у него не заняло, и уже минут через пять мы катили по университетской округе, где сегодня наблюдался явный избыток городской стражи, да и педелей попадалось на глаза куда больше обычного. От Микаэля это обстоятельство также не укрылось, и он задумчиво хмыкнул, но никак комментировать увиденное не стал. Спросил о другом. — Филипп, ты уверен, что это такая уж хорошая идея — сунуть голову в пасть льву? — поинтересовался он, когда карета остановилась перед приземистым особняком с узкими проемами окон, мощной каменной кладкой и высоченной оградой заднего двора. Единственным украшением фасада служила мраморная плита с известным всем и каждому изображением святого Луки. — А что мне еще остается? — хмыкнул я, поскольку попросту не мог позволить себе отложить это неприятное дело в долгий ящик. Расплатился с извозчиком и решительно двинулся через дорогу. Но не к парадному входу, а к дверям лавки. Внутри — мягкое свечение наполненных небесным эфиром оберегов и тепло необычайно стабильной незримой стихии. Благостная атмосфера почти как в храме, только без аромата свечного дыма и ладана. Полагаю, мастерам братства пришлось приложить немало усилий для создания столь умиротворяющего эффекта. Я небрежным кивком ответил на приветствие стоявшего за прилавком послушника и огляделся, затем прошелся вдоль длинных застекленных витрин с изделиями из зачарованного янтаря. Микаэль остался на улице и не мешал своим сопением за спиной, поэтому я не спешил и внимательно изучил весь ассортимент. Больше всего в продаже оказалось не слишком сильных, если не сказать, почти бесполезных оберегов, но в отличие от лавок в провинциальных городах здесь имелись и амулеты, в которых бесцветными всполохами билась серьезная сила. Полагаю, при наличии устрашающе большой суммы денег братья могли предложить и святые реликвии — истинные или столь искусные подделки, что уже не имелось никакой разницы между ними и вещами, действительно отмеченными аурой некоего праведника. Но меня такие раритеты не интересовали, ограничился покупкой двух заполненных эфиром бусин для четок святого Мартина. Отсчитав нужную сумму, я выждал, когда послушник проверит состояние золотых монет, и лишь после этого оповестил его о своем желании встретиться с кем-либо из руководства миссии. — Передайте, что пришел вон Черен, магистр Вселенской комиссии по этике. Прозвучали мои слова весомо и солидно, послушнику даже не пришло в голову спрашивать, по какой причине магистр не воспользовался парадным входом; он лишь кивнул и оставил лавку на попечение собрата, а сам скрылся во внутренних помещениях. Я же, положа руку на сердце, и сам до конца не мог решить, почему захотел сохранить в тайне свое общение с иерархами братства. Наверное, в силу банального нежелания быть пойманным на лжи епископом Вимом. Посещение лавок, подобных этой, было для меня делом насквозь обыденным, оно не говорило решительно ни о чем. Но если станет достоянием общественности визит в миссию братства, то неминуемо возникнет вопрос, не утаил ли я тогда, в Кларне, от его преосвященства расписку в получении формулы изгнания эфирных червей. Мне такого не хотелось. Послушник отсутствовал долго и по возвращении ничего конкретного сказать не смог, лишь предложил подождать за столом для посетителей. — Кофе или чаю? — бесстрастно спросил он после этого. — Чаю, — ответил я и со своим выбором откровенно прогадал. Не в пример угощению вице-канцлера принесенный в небольшом чайничке напиток скорее напоминал заваренный травяной сбор, еще и явственно отдающий при этом сеном. Я отставил чашку на блюдечко и принялся менять янтарные зерна в четках. Немного покатал в пальцах теплую бусину, казавшуюся слегка оплавленной, и подивился, сколь явное и чистое ощущение святости она в себе несет. Хоть какая-то стабильность… Ссохшийся от старости монах явился только через пару часов, когда я давно потерял терпение, но все же продолжал сидеть за столом с непроницаемым выражением лица. Ничего иного мне попросту не оставалось. Встать и уйти? Я мог, да только это ни в коей мере не решило бы моих проблем. Вице-канцлер Ранит имел репутацию человека, к чьему обещанию доставить неприятности не следовало относиться легкомысленно. Такой не пожалеет и не простит; если дал срок завтра до полудня, то придется вывернуться наизнанку, но отношения с братством святого Луки к этому времени нормализовать. И потому я не стал выказывать претензий за долгое ожидание, и когда старик спросил: — Магистр вон Черен? — молча поднялся на ноги и коротко кивнул. Монах смерил меня изучающим взглядом с головы до ног и бесстрастно произнес: — Сейчас в миссии нет никого, кто мог бы выслушать вас, магистр. — Вот как? — прищурился я. — Вам известна цель моего визита сюда? Старик ответил утвердительно, но не преминул добавить: — К величайшему сожалению, я не уполномочен принимать никаких решений по этому вопросу, магистр. Приходите завтра. — Завтра до одиннадцати, — объявил я, — буду ждать представителя братства в таверне «Счастливый штурвал» на Северной набережной. После для меня пропадет всякий смысл общения на этот счет. В проигрыше останусь не только я, но и братство. На моего собеседника это заявление особого впечатления не произвело, он лишь сказал: — Мы непременно примем к сведению ваши слова. Я молча развернулся и покинул лавку. Микаэль скучал на улице, при моем появлении он перестал подпирать стену и спросил: — Куда теперь? — Обедать! — решил я, но сразу передумал. — Нет, постой! Совсем уж задвигать в дальний ящик просьбу кардинала Рогана не стоило, и возник вопрос, с какого конца за это поручение взяться. Наведаться в университет или заглянуть в монастырь Поступи Пророка, раз уж о нем зашел разговор отдельно? Кое-какие идеи касательно поисков лектора у меня имелись, но начинать беготню по университетской округе стоило только после отработки более перспективных вариантов, так что я решил отложить эту зацепку на будущее. — Давай взглянем на монастырь Поступи Пророка, где-нибудь там и перекусим. Маэстро Салазар завертел головой по сторонам, пытаясь сориентироваться на месте, и я указал ему центральную башню цитадели Ангела, маячившую в дальнем конце улицы над крышами домов: — Нам туда. Ловить извозчика мы не стали и двинулись в нужном направлении пешком. Микаэль остро поглядывал по сторонам; едва ли в поисках возможного источника опасности, скорее высматривал, к кому прицепиться самому. — Даже не думай! — предупредил я, но на мосту через канал бретер все же не утерпел и присвистнул при виде молоденькой горожанки, которую сопровождала парочка крепких парней с медными бляхами подмастерьев цеха чеканщиков. Стан гибок, идеальна грудь, Глаза как звезды, ночь когда безлунна. Я весь снедаем страстью, милый друг, А ты проходишь мимо равнодушно… Будто желая компенсировать безыскусность рифм, маэстро Салазар изящно поклонился, едва не подметя сдернутой с головы шляпой мостовую, и послал красотке воздушный поцелуй. Девица смущенно зарделась и потупила взгляд, а набычившиеся мастеровые взялись за дубинки, но пустить их в ход не решились. Присутствуй здесь и сейчас ее кавалер, поединок был бы неизбежен, а так я ухватил бретера под локоть и потянул за собой. — Задурил девчонке голову, — попенял я подручному. — Теперь будет ждать, что ночью влезешь в ее окно! Расстроится! — Уж поверь моему опыту, такую найдется кому утешить! — заявил в ответ маэстро Салазар, заметил торговку цветами на другой стороне набережной канала и досадливо прищелкнул пальцами. — Эх, незадача! Я бы такое представление устроил! — Забудь! — раздраженно рыкнул я, поскольку настроение оставляло желать лучшего и без выходок подручного. Летнее солнце немилосердно припекало, и улицы опустели; все разумные люди попрятались от жары в винных погребах или пивных. В галереях под нависавшими над тротуарами домами свободных столов почти не осталось, разносчики сбились с ног, снабжая почтенную публику выпивкой и немудреной снедью. Громада Ангельской цитадели возникла перед нами как-то совершенно неожиданно. Здания в один момент расступились, и мы очутились у зажатой гранитными набережными речушки, на другом берегу которой высилась скала с мрачной крепостью на вершине. В сторону императорского дворца оттуда на уровне верхних этажей тянулась крытая галерея, а едва ли не отвесные склоны обвивал спуск шириной в дюжину шагов.