Роза, смеясь от удовольствия, покачнулась, села на дно лодки и оттуда наблюдала прекрасное зрелище. – Скажу без ложной скромности – очень даже неплохо вышло! – сказал дядя, чрезвычайно гордый представлением. – Ну что, моя дорогая, высадить тебя на острове или отвезти обратно домой? Говоря это, он поднял Розу на ноги, и в голосе его сквозило одобрение. Роза поцеловала его в знак благодарности и ответила: – Домой, дядя. Спасибо вам большое-пребольшое за восхитительный фейерверк! Я так рада, что увидела его, он теперь будет мне сниться. Она говорила твердо, однако украдкой бросила грустный взгляд на берег острова – такой близкий, что можно было ощутить запах пороха и различить силуэты на берегу. Они отправились домой; засыпая, Роза сказала сама себе: – Что ж, это оказалось сложнее, чем я ожидала, но я рада, что справилась, и мне правда не нужно награды – пусть только Фиби будет хорошо! Глава одиннадцатая Бедняга Мак Благородство Розы было оценено не всеми – если взрослые одобряли ее поступок и не скупились на похвалу, то мальчики почему-то не преисполнились уважения, как она рассчитывала. Более того, она случайно услышала, как Арчи сказал, что бессмысленно было уезжать, чем сильно задел ее чувства, а Принц и вовсе обозвал чудачкой. Благородные поступки часто даются нелегко, и, совершив их, мы не то чтобы хотим услышать фанфары в свою честь, однако невольно желаем признания и расстраиваемся, его не получив. Роза не подозревала, что скоро завоюет не только уважение кузенов, но также их благодарность и любовь. Вскоре после Розиного бегства с острова у сына тетушки Джейн Мака случился солнечный удар, и некоторое время он был серьезно болен. Состояние было тяжелым, мальчик несколько дней находился на краю гибели, а родные пребывали в беспомощном ожидании. Мак выкарабкался, однако не успело семейство как следует порадоваться, случилась новая беда, повергшая всех в полное уныние. У Мака вдруг отказали глаза, он почти ничего не видел. Надо признать, зрение у Книжного Червя давно было слабым, и он совершенно его не берег. Вскоре был приглашен известный глазной врач, он осмотрел больного и выдал весьма мрачный прогноз, который Маку сообщать не стали. Мальчик тем временем терпеливо ждал восстановления и надеялся, что несколько недель отдыха компенсируют его глазам долгие годы плохого обращения. Книги строго-настрого запретили, отчего Червь ужасно мучился, потому что не знал в жизни большей радости. Поначалу мальчишки с удовольствием читали брату вслух и даже сражались за эту честь. Однако неделя проходила за неделей, пыл поугас, братья один за другим перестали предлагать свои услуги. Мак же по-прежнему был обречен сидеть без дела в полутемной комнате. Трудно было ожидать, что мальчишки предпочтут проводить время с ним, а не бегать на улице, как и полагается во время летних каникул. Они, конечно, забегали к Маку время от времени, бурно сочувствовали, спрашивали, чем помочь, но и только. Взрослые тоже старались, однако дядя Мак был занят на работе. Миссис Джейн иногда читала, но так нудно, что Маку не нравилось ее слушать. Остальные тетушки вечно пребывали в заботах, хоть и снабжали мальчика лакомствами. Дядя Алек один стоил десятерых, однако тоже не мог уделить больному достаточно времени. Одним словом, если бы не Роза, туго пришлось бы бедняге Червю. Ее мелодичный голос, неистощимое терпение и искреннее участие грели мальчику душу. С присущей женской натуре преданностью девочка оставалась на посту, когда все остальные его покинули. Час за часом сидела она в сумрачной комнате, одинокий луч падал на страницу, больной лежал на кровати с завязанными глазами, а Роза скрашивала его однообразные дни чтением. Временами Мак был раздражителен и придирчив, ворчал, если верный чтец спотыкался на трудных местах в любимых книгах, а временами впадал в отчаяние, и у Розы сердце кровью обливалось. Девочка стойко выдерживала испытания и несмотря ни на что поддерживала двоюродного брата. Терпела вспышки раздражительности, игнорировала ворчание, методично продиралась сквозь сухие научные тексты, изредка орошая их тихими слезами; а когда Мак предавался отчаянию, старательно и осторожно подбирала слова утешения. Мак не был щедр на комплименты, однако Роза знала, что он ей благодарен, ибо никто больше не проявлял такой заботы по отношению к нему. Мало-помалу он стал нервничать, когда она запаздывала, и провожать ее с грустью; а когда у Мака сильнее обычного болела голова, Роза убаюкивала его старинными балладами, которые когда-то пела отцу. – Не знаю, что бы мы без нее делали! – повторяла тетушка Джейн. – Она лучше всех моих буйных братьев, вместе взятых! – добавлял Мак, проверяя, готов ли стул для его гостьи. Другой награды Роза и не требовала; усталость мгновенно отступала, и голос креп, стоило ей взглянуть, как Мак в плотной зеленой повязке мечется по подушке и теребит одеяло. Роза не отдавала себе отчета, как многому учится, как полезно ей ежедневное чтение и уступки, на которые приходилось идти ради близкого человека. Роза обожала сказки и стихи, однако Мака они не интересовали. Поскольку его любимых греков и римлян ему читать не позволялось, он довольствовался хрониками путешествий, биографиями и историей великих открытий. Поначалу Роза сильно не одобряла выбор брата, однако вскоре заинтересовалась приключениями Ливингстона[11] и захватывающим описанием жизни Гобсона в Индии[12]. Мечтательной девочке пошли на пользу серьезные книги, а любознательный мальчик был тронут ее терпением; и оба впоследствии оценили, как многое почерпнули во время этих долгих и трудных часов. Однажды Роза готовилась открыть толстый том под названием «История французской революции» и с тоской представляла, как будет путаться в длинных иностранных именах, а Мак бродил по комнате, сшибая вещи, словно медведь. Внезапно он остановился и спросил: – Какое сегодня число? – Седьмое августа, по-моему. – Прошла половина каникул, а я застал всего одну неделю! Вот досада! – в отчаянии простонал он. – Конечно, обидно. Но ведь каникулы не закончились, может быть, ты успеешь выздороветь… – Может быть?! Обязательно успею! Сколько этот старый олух планирует держать меня взаперти? – Наверное, пока глаза не восстановятся. – Это он сказал? – Знаешь, я его не видела. Ну что, читать? Книга, кажется, интересная… – Как хочешь. Мне все равно. Мак рухнул в старое кресло и уронил голову на руки. Роза вдохновенно прочла целых две главы, с неожиданной сноровкой справляясь с непроизносимыми именами. Придирчивый слушатель ни разу ее не поправил и лежал совершенно неподвижно, как думала Роза – увлеченный сюжетом. Вдруг он со стуком опустил обе ноги на пол, рывком поднялся и прервал Розу на полуслове, резко и взволнованно воскликнув: – Хватит! Я не слышал ни слова! Лучше побереги голос и ответь мне на вопрос. – Что ты хочешь знать? – спросила Роза, хотя и сама догадывалась. Ее опасения оправдались, Мак начал так: – Мне важно знать правду. Ты мне скажешь? – Пожалуйста, не надо… – умоляюще сказала Роза. – Или скажешь, или я сдерну повязку и уставлюсь прямо на солнце! – Мак даже привстал, словно готовясь исполнить угрозу. – Скажу! Ну то есть – если знаю… Только не делай, пожалуйста, глупостей! – в отчаянии воскликнула Роза. – Хорошо. Тогда говори и не увиливай, как все остальные! Мое зрение ухудшилось с прошлого визита? Что доктор сказал? – Кажется, да… – запинаясь, пробормотала Роза. – Так я и думал! Смогу ли я пойти в школу по окончании каникул? – Нет, Мак… – очень тихо ответила Роза. – Ох… Больше Мак ничего не сказал, только сжал губы и резко вдохнул, словно от удара под дых. Он мужественно принял плохую весть, помолчал с минуту, а затем спокойно спросил: – Как скоро я смогу учиться? Как же трудно было ответить! Однако Роза понимала – больше некому. Тетушка Джейн сразу заявила, что у нее не хватит духу расстроить сына, и дядя Мак давно упрашивал Розу открыть бедняге горькую правду. – Не скоро… через несколько месяцев. – Сколько месяцев? – мрачно уточнил Мак. – Вероятно, около года… – Целый год?! Я думал, что за это время подготовлюсь к поступлению в колледж! Мак сдернул повязку и потрясенно уставился на сестру, однако вскоре болезненно заморгал и зажмурился. – Успеешь подготовиться! Потерпи и побереги глаза, чтобы потом напрягать их, сколько вздумается, когда будет нужно, – проговорила Роза со слезами. – Ну уж нет! Начну готовиться сейчас, как-нибудь справлюсь! Вздор! Зачем беречь глаза так долго? Этим докторишкам только попади в руки! Хватит с меня! Надоело! Мак ударил кулаком по ни в чем не повинной подушке, словно перед ним был один из представителей презренной профессии. – Послушай, Мак… – начала Роза как можно убедительней, хотя голос ее дрожал, а сердце разрывалось, – ты сам знаешь, что испортил зрение, потому что читал при свете камина, и в сумерках, и даже ночью, а теперь за это расплачиваешься – так доктор говорит. Тебе надо быть осторожным и соблюдать все рекомендации, иначе ты… ослепнешь. – Нет! – Это правда! Доктор только сегодня говорил, что глаза можно спасти, только если совсем не напрягать! Я понимаю, как тебе тяжело, но мы поможем; я буду читать вслух целыми днями, и водить тебя за руку, и ухаживать… Роза замолчала, заметив, что Мак ее не слушает. Слово «ослепнешь» настолько его потрясло, что он зарылся лицом в подушку и лежал пугающе неподвижно. Роза долго сидела, не шевелясь, ей очень хотелось утешить брата, но она не могла найти слов и желала, чтобы поскорей пришел дядя Алек. Жаль, не он открыл Маку правду, а ведь собирался… Раздалось сдавленное рыдание, настолько горестное, что сердце Розы сжалось. Бедный больной был лишен даже простой человеческой радости – поплакать вволю, потому что слезы тоже вредили глазам. «История французской революции» со стуком упала на пол, Роза подбежала к дивану и опустилась на колени, полная материнской нежности, которую легко возбуждает в девочках чужое страдание. – Дорогой мой, не плачь! – уговаривала она. – Тебе вредно! Убери подушку от лица, а то задохнешься! Дай я тебя охлажу! Я понимаю, как тебе сейчас плохо, но все же не плачь! Давай я поплачу за тебя, мне-то можно! Роза с мягкой настойчивостью отняла от лица брата подушку, зеленая повязка измялась, а по щекам текли горькие слезы разочарования. Мак повел себя по-мальчишечьи: сочувствию не обрадовался, резко поднялся, торопливо утер предательские слезинки рукавом и буркнул: