Когда я беседовала с Хукземой весной 2021-го, она готовилась к более крупному изысканию с финансовой поддержкой Европейского исследовательского совета. По ее словам, вопросов без ответов еще очень много. Как беременность влияет на белое вещество мозга, в котором аксоны, заключенные в миелиновую оболочку, соединяют разные отделы? Как именно перемены в структуре и активности родительского мозга влияют на функционирование человека? Как эти перемены проявляют себя со временем? Что за гормоны их вызывают? Как на мозг роженицы воздействуют нехватка сна и избыток стресса? И что происходит с мозгом во вторую или третью беременность? Хукзема начала все свое рабочее время посвящать материнскому мозгу, когда первые результаты помогли ей получить безвозмездное финансирование, и она продолжила трудиться над проектом в Лейденском университете, где анализировала данные. Теперь она руководит несколькими исследованиями в этой области из своей лаборатории в Амстердаме. «Меня интересуют очень многие вещи, — призналась она, — но теперь, когда передо мной открылась эта тема, едва ли что-то способно увлекать меня больше. Для меня как для матери и как для ученой этот вопрос видится фундаментальным». Некоторые исследователи начинают изучать долгосрочные эффекты этого основополагающего этапа жизни, глядя на отпечатки, которые родительство оставляет в мозге людей постарше, чьи дети давно выросли. Подобно истории про «мамский мозг» в начале родительского пути, история, которую часто можно слышать в отношении родительства и здоровья мозга в зрелые годы жизни, ущербна и удручающа: женщины значительно больше мужчин подвержены риску развития болезни Альцегеймера314, а материнство связывают с более ранними и более заметными когнитивными отклонениями, хотя явных доказательств этому нет. Иными словами, воспитание детей способно в итоге вызывать нейродегенеративный эффект у некоторых матерей. Однако последние исследования показывают, что общая картина не так однозначна и не так мрачна. Используя новые технологии315, где нейровизуализационные данные сочетаются с машинным обучением, исследователи в Осло и Оксфорде опубликовали серию статей на основе обнаруженной ими среди тысяч сканов мозга закономерности. Эти сканы — часть огромной базы биомедицинских данных под названием UK Biobank. Оценив сканы мозга девятнадцати тысяч семисот восьмидесяти семи женщин в возрасте от сорока пяти до восьмидесяти двух лет, ученые обнаружили, что мозг тех из них, у кого есть дети, выглядит «моложе». Компьютерная система проанализировала сотни характеристик мозга, связанных с объемом корковой и подкорковой зон, и оценила «возраст мозга» матерей как более молодой, нежели ожидалось с учетом их фактического возраста. Эффект этот был тем сильнее, чем больше детей родила женщина (хотя выводы относительно тех, у кого было больше пяти детей, не столь прозрачны). Исследователи под руководством Анн-Мари де Ланге, которая сейчас управляет FemiLab и занимается изучением здоровья женского мозга при Лозаннском университете в Швейцарии, выявили отделы мозга, в которых упомянутый эффект проявился наиболее явно. Это в том числе гиппокамп, таламус, миндалевидное тело и особенно центр удовольствия, являющийся частью системы вознаграждения и мотивации, о которой мы подробно говорили в третьей главе. В 2021 году авторы опубликовали316 новые открытия касательно белого вещества мозга, сокращение которого, как считается, сопровождает возрастное ухудшение когнитивных функций. И опять же, большее количество родов ученые связали с более «молодым» состоянием белого вещества. Сейчас соотношение беременностей и состояния мозга в старшем возрасте остается пока неясным. Анализ не включал в себя измерение когнитивных функций и других характеристик здоровья мозга. Возраст мозга используется как приблизительный показатель317 этих характеристик, а старение мозга связывают с болезнью Альцгеймера, шизофренией и когнитивными нарушениями. Пока не вполне ясно, исходят ли обнаруженные командой Ланге защитные эффекты (если они действительно таковы) из физиологической реакции на беременность, из последующего родительства либо из значимых социальных и экономических различий между людьми, у которых много или мало детей, — различий, что могли существовать еще до беременности. Крупные исследования, где анализируют все тех же испытуемых на протяжении долгого времени, начиная с периода до беременности и вплоть до старости, должны пристальнее рассматривать причину и следствие. Как пишут ученые, в настоящее время318 их открытия говорят о том, что перемены в мозге, которые женщина испытывает во время беременности и в послеродовой период, «можно проследить сквозь десятилетия после родов». Другие исследователи попытались связать эти прослеживаемые эффекты с когнитивной функцией. Ученые Университета Монаша в Мельбурне обратились к обширной базе медицинских данных, собранных для понимания того, помогает ли регулярный прием низких доз аспирина предотвратить инвалидность или деменцию, чтобы проанализировать сканы мозга около пятисот пятидесяти австралийцев в возрасте семидесяти и восьмидесяти лет — половина мужчин и половина женщин, — вырастивших как минимум одного ребенка. Они также проанализировали небольшую группу бездетных взрослых и собрали результаты когнитивных тестов, пройденных участниками. Исследователи выяснили, что материнство оказывает эффект «дозы»319 на толщину коры в отдельных зонах мозга: увеличение — в зоне парагиппокампальной извилины, которую связывают с крепостью и целостностью памяти, и уменьшение — в трех зонах, которые, кроме прочего, участвуют в обработке сенсорной информации. Различия оказались тем более значительными, чем больше детей было у женщины. Ученые обнаружили также различия между отцами и бездетными мужчинами, однако не увидели того же эффекта «дозы». Матери нескольких детей, кроме того, чуть лучше остальных прошли вербальный тест на запоми­нание. Начав все с той же выборки320 взрослых старшего возраста, исследовательская группа Монаша затем обратила внимание на другой критерий сохраненной функции мозга, на этот раз оценивая исключительно родителей и только данные, собранные в состоянии покоя. Ученые выяснили: чем больше у женщины детей, тем большая обособленность наблюдается между ее нейронными сетями, между полушариями и между передними и задними отделами мозга. Ведущий исследователь Уинни Орчард пояснила, что такая обособленность в данном случае — положительная характеристика, которая отражает более медленное старение. В типичном здоровом стареющем мозге, работа которого тем не менее ухудшается, отделы, теряющие свою функцию, прочнее соединяются с другими зонами, в основном для того, чтобы прибегнуть к их помощи для выполнения своих задач. Орчард сказала мне: «Чтобы проделывать все ту же работу, им требуется больше поддержки». Однако матери продемонстрировали меньшее привлечение сторонних отделов, нежели ожидалось, и этот эффект опять же оказался линейным. Больше детей — меньше необходимой поддержки. «Эти результаты согласуются с большей гибкостью и устойчивостью материнского мозга в старости», — написали ученые. У отцов подобного эффекта не обнаружилось. В исследовательской базе данных собрана лишь начальная информация о родителях: есть ли у них дети и сколько. Она не включает данные об уровне гормонов, об особенностях родительского опыта конкретных людей, о продолжительности этого опыта, о составе семьи. Нет в ней информации и о способе родов и вскармливания, о репродуктивной истории участниц, которая могла включать выкидыши и аборты, а также о том, биологические это дети или приемные. Поэтому, как пишут ученые, трудно определить, связаны ли эффекты, обнаруженные научной группой, непосредственно с беременностями или со «средовой сложностью» родительства. Хотя гормональная перестройка в период беременности и после родов могла запустить какие-то процессы для матерей, сканы мозга этих женщин были сделаны спустя три десятилетия и больше. Родительство, по словам исследователей, — это испытание длиною в жизнь, которое усложняется с каждым последующим ребенком и требует «быстрых поведенческих перемен и обретения навыков». В таком случае как объяснить меньший эффект или вовсе его отсутствие (в зависимости от исследования) для отцовского мозга? Научная группа Орчард указала, что участники из базы данных, которую они использовали, относятся к поколению, которое всецело придерживалось «традиционных» взглядов на родительские роли, когда отец является добытчиком, а мать занимается воспитанием детей. Следовательно, эти мужчины, должно быть, гораздо меньше времени были погружены в ту сложную среду, которую создают дети, в результате чего их мозг не претерпел столь сильных изменений, связанных с отцовством. Как известно, опыт имеет значение, а накоплению опыта способствуют только время и вовлеченность. Мозгу человека, который уходит из дома прежде, чем дети просыпаются, а возвращается, когда они уже в постели, который видится с детьми урывками или попросту считает, что дети не его забота, не хватает ни времени, ни достаточной вовлеченности для преображения через отцовство, по крайней мере на нейробиологическом уровне. Конечно, совсем другое дело — отцы народа собирателей ака321 в Центральной Африке, которые, согласно исследованиям антрополога Барри Хьюлетта, проведенным в 1980–1990-е годы, проводят около сорока семи процентов своего времени либо держа детей на руках, либо в непосредственной близости от них. Не стоит сравнивать и с моим мужем (и многими другими мужчинами, похожими на него), который быстро научился успокаивать новорожденного, держа его на руках, качая и шикая. Который взял на себя ответственность обучить нашего первого сына питаться из бутылочки, когда я вернулась на работу, научился считывать сигналы малыша и реагировать на них. Который практически в одиночку развлекал играми и доморощенными научными экспериментами наших детей — на тот момент им было два года и пять лет — в первые недели пандемии COVID-19. Отцовский опыт от человека к человеку заметно отличается. Вероятно, из-за этого другие изыскания обнаружили значительные структурные изменения в мозге отцов сразу после рождения ребенка и гораздо позже. Та же группа ученых в Йеле322, что зафиксировала увеличение серого вещества у женщин в послеродовом периоде, позже провела первое исследование структурной пластичности у отцов. Исследователи просканировали мозг шестнадцати мужчин в первые недели отцовства, а затем между тремя и четырьмя месяцами после рождения малыша. Это была смешанная группа, в которой часть мужчин стала отцами впервые, а часть — повторно. В обозначенные периоды ученые выявили изменения объема в ключевых для проявления родительской заботы зонах мозга. Среди изменений обнаружился спад активности в узлах сети пассивного режима работы мозга и подъем в латеральной префронтальной коре и верхней височной извилине, которые в большей степени, нежели у женщин, активизировались, когда мужчины смотрели на изображения собственных, а не чужих детей. Независимые ученые Университета Южной Калифорнии323 в Лос-Анджелесе привлекли данные обширной базы UK Biobank, однако в этот раз оценивали и мужчин, и женщин зрелого возраста. Исследователи проанализировали данные трехсот трех тысяч ста девяноста шести людей в основном в возрасте пятидесяти и шестидесяти с лишним лет, сравнивая число детей испытуемых и результаты прохождения двух когнитивных тестов, измеряющих время реакции и зрительную память. Родительство связали с более коротким временем, затраченным на ответы, и меньшим количеством ошибок в тесте на запоминание. Наиболее выдающиеся результаты в сравнении с бездетными показали те, у кого было два или три ребенка, причем именно отцы. Ученые также приняли во внимание данные меньшей подопытной группы — тринадцати тысяч восьмисот восьмидесяти четырех человек — и проанализировали возраст их мозга относительно сверстников. Выяснилось, что родительство соотносится с более молодым состоянием мозга, причем каждый последующий ребенок несколько «омолаживал» мозг дополнительно. Особенно крепкая взаимосвязь между наличием двух или трех детей и молодостью мозга была обнаружена у мужчин. Ученые отметили: тот факт, что паттерны оказались различными у двух полов, однако значительными как для мужчин, так и для женщин, означает, что важно изучать эффекты родительства в контексте пола. Но, судя по всему, «образ жизни и средовые факторы» — то есть вся жизнь родителя, а не только история беременности — влияют на здоровье мозга в долгосрочной перспективе. Конечно, модели, выявленные при изучении животных, не раз подтверждали это вполне закономерное открытие: окружение индивида формирует его мозг на протяжении жизни. Крысы, которые живут в просторной клетке, полной игрушек, рядом с другими крысами, ежедневно ползая по лабиринту, развивают гораздо более толстую кору головного мозга по сравнению с крысами из своего же помета, которые растут в одиночестве, без доступа к игрушкам и лабиринту. Однако в одной впечатляющей статье324 1971 года ученые отметили, что после того, как самка крысы, выросшая в скудных условиях, становится матерью, ее кора обретает параметры, сопоставимые с параметрами крыс-девственниц из богатой стимулами среды. Возможно, родительство и для людей — богатая стимулами среда особого рода. Это совершенно не подразумевает, что жизнь бездетных скудна. Однако родительство привносит325 определенные «когнитивные и социальные требования на протяжении жизни». Я готова настаивать, что многие из этих требований физиологически отличны от обогащающих требований, не связанных с родительством, из-за того, насколько мощными стимулами являются дети, из-за особой аллостатической связи между ребенком и родителем, а еще из-за того, что родительство — непрекращающийся процесс. «Ты постоянно учишься и растешь вместе с ребенком и должен быть разным родителем на каждом новом этапе жизни, — сказала мне Орчард. — А может быть, тебе приходится воспитывать троих совершенно разных детей на трех разных жизненных этапах. И это заставляет постоянно быть в тонусе: “Так, одному требуется вот это, а другому — вот то, и все это в одно и то же время”. Это трудно и это развивает. Это меняет тебя. И нет никакой стабильности. Ты никогда не расслабляешься». Тем не менее Орчард не торопится заключить, будто родительство, бесспорно, является благом для мозга. Хотя кажется, что родительство оказывает укрепляющий эффект, эффект этот слишком сложен, чтобы охарактеризовать его как однозначно положительный. Изучение этого вопроса усложняется обилием вариативности в рамках репродуктивной истории отдельного человека, которая влияет на гормональное развитие и жизненный опыт. Некоторые исследования — хоть и не все326 — выявили, что отсутствие детей или малое их число связано с лучшей когнитивной функцией в старшие годы, чем при наличии множества отпрысков. Общее содержание эстрогена считается важным фактором для функционирования мозга в старости, и репродуктивная история способна влиять на концентрацию этого гормона противоречивым образом. Уровень эстрогена повышается во время беременности, однако после родов он обычно снижается, поэтому беременность способна привести к более низкому совокупному уровню эстрогена. Многие другие факторы, включая использование контрацептивов, продолжительность грудного вскармливания и возраст женщины при первой или последней беременности, также влияют на концентрацию эстрогена. По части связи между беременностью, родительством и болезнью Альцгеймера существуют различные нюансы. Наличие пяти или более детей327 связывают не только с более высоким риском развития болезни, но и с более тяжелым проявлением симптомов. Однако в небольшом исследовании с участием британских женщин старшего возраста328, где рассматривался подробный медицинский анамнез, более высокое совокупное содержание эстрогена, в том числе вследствие большего числа месяцев беременности, показало себя как фактор защиты против болезни Альцгеймера. Определенные генотипы329, связанные с риском развития болезни, — однако не все, — как считается, могут взаимодействовать с репродуктивной историей и приводить к неприятным последствиям, включая более ранние проявления Альцгеймера. Но ученые опять же заявляют, что нужно больше информации о том, как разнообразие родительского опыта отражается на риске развития болезни и ее прогрессировании. Родительство по-разному сказывается на здоровье человека на протяжении всей жизни. Опыт этот неоднороден, поэтому вполне логично, что воздействие родительства на мозг в поздние годы разнится у разных представителей популяции. Ясно одно: воздействие это длительное, и репродуктивная история конкретного человека является важным образующим компонентом его физического и умственного здоровья в будущем; для матерей — совершенно точно, для других вовлеченных в воспитание взрослых — вероятно. Мы не можем провести четкое разделение между долгоиграющими эффектами родительства и эволюционной ролью бабушек. Если уж на то пошло, крысы-матери в долгой перспективе пользуются бо́льшими преимуществами330 по сравнению с бездетными крысами, включая более высокие когнитивные способности после завершения грудного вскармливания, а также меньший риск возрастных ухудшений пространственной памяти и нейрогенеза в гиппокампе. Дело не в том, что эффекты материнства проявились только после того, как бабушки зарекомендовали себя полезными. Но, в понимании Хукземы, все это связано именно так. Когда бабушки (и другие опытные аллородители) оказываются нужны своим семьям, даже если они давно уже вырастили собственных детей, у них может проявиться сохраненная способность понимать нужды малышей и налаживать с ними связь. Сегодня мне известно лишь одно исследование, авторы которого попытались выяснить, как мозг бабушки реагирует331 на ее внуков. В исследовании участвовали пятьдесят бабушек, у которых есть как минимум по одному внуку в возрасте от трех до двенадцати лет. Многие из этих бабушек были глубоко вовлечены в жизнь своих внуков, а десять из пятидесяти даже жили с ними. Ученые Университета Эмори сравнили данные МРТ, полученные, когда женщины просматривали снимки своих внуков, их родителей (то есть часто и собственных биологических детей), незнакомых детей и незнакомых взрослых. Авторы исследования писали: если гипотеза о влиянии бабушек верна и забота бабушек о своих потомках поспособствовала долгожительству человека, тогда внук должен быть «особенно ярким стимулом для мозга женщин после репродуктивного возраста». Бабушки, что, пожалуй, неудивительно, продемонстрировали примерно одинаковую или даже чуть более высокую активность в некоторых отделах мозга при взгляде на родителей своих внуков по сравнению с самими внуками. Особенно явно это проявилось в предклинье, что, возможно, отражает высокую эмпатию по отношению к знакомым взрослым. Однако отделы, отвечающие за эмоциональную связь, включая островковую долю и вторичную соматосенсорную кору, активировались больше при взгляде на внуков. Ученые обратились к данным предыдущих исследований с участием отцов и выяснили, что по сравнению с отцами, созерцающими собственных детей, у бабушек снимки внуков вызывали более мощную активацию в зонах, отвечающих за эмпатию, равно как и в ключевых подкорковых отделах, связанных с мотивацией и вознаграждением. Маккейб (бабушка, с которой я болтала, забирая сына после уроков) ушла на пенсию со своей должности клинического социального работника при школах и теперь один-два раза в неделю проводит терапевтические сеансы для взрослых. «Все остальное время я по большей части присматриваю за внуками», — сказала она. Она долго помогала дочери и сыну с их супругами, когда у них появились дети, заботясь об Оскаре и трех других внуках, что родились после него. Затем грянула пандемия, и ее старый фермерский дом, что примерно в тридцати минутах езды от Порт­ленда в Мэне, стал средоточием жизни этой большой семьи. Родители работали из дома, а Маккейб придумывала для детей развлечения на свежем воздухе, ища лягушек в пруду или рыская на полутора гектарах земли в поисках новых животных, которых можно добавить в их «список существ». Маккейб прекрасно отдает себе отчет в том, что ее внуки развиваются и меняются, равно как и она сама. Она признается, что, почувствовав себя вымотанной, напоминает себе: внуки не всегда будут нуждаться в ней так, как сейчас, да и она не всегда сможет давать им столько. Сейчас Маккейб дорожит моментами, когда внуки могут многое получать от их совместного времяпрепровождения. «Я вижу это на их личиках всякий раз, когда мы оказываемся рядом, — сказала она. — Это ценные минуты. Это удивительный дар для меня». *** Разгадка особенностей развития первых людей занимает Хоукс вот уже сорок лет. Вопросы, касающиеся древних семей, чрезвычайно актуальны для нее. Во время нашей онлайн-беседы она призналась, что ей интересно, как мы стали «такими животными», и многозначительно направила указательный палец на свое лицо. Когда я спросила, считает ли она, что помощь бабушек древности сделала возможным аллородительство внутри всего биологического вида, Хоукс глубоко копнула, прибегая к сложным подробностям из своего научного поля, прежде чем дать простой ответ. «Да», — сказала она в итоге. Разные представители биологического вида проявляют родительскую заботу отнюдь не по заданному образцу. Забота эта диктуется не гендерно обусловленной «характерной психологией», а меняющимися условиями жизни отдельных индивидуумов. Это невероятно гибкий и мощный инструмент эволюции, который Эдвард Осборн Уилсон считал механизмом адаптации на уровне группы332. Древние люди действовали согласно схеме, которая вынужденно возникала у млекопитающих и других видов, где бы эти виды ни заполняли экологические ниши, в которых расширяющиеся социальные связи позволяли им выживать и процветать, часто перед угрозой нападения хищников или в нестабильной среде вроде редеющих лесов и растущих саванн, что пришлись на долю первых людей. Кооперативное размножение333 подразумевает участие помощников за пределами пары — это то, что одна из групп ученых назвала «высшей формой сотрудничества». Такое наблюдается всего у трех процентов млекопитающих и является типичным для некоторых мышей и сурикатов, дикобразов и бобров, гиеновых собак и быстро размножающихся обезьян. Сюда не относятся «множественные» виды, у которых самки собираются в группы, в основном обособленно от самцов, чтобы выращивать детенышей (например, слоны и львы). Интересно, что, кроме людей, менопаузу переживают лишь некоторые зубатые киты, в том числе косатки и белухи, у которых также существуют сложные социальные структуры и забота аллородителей. Среди птиц представителей, размножающихся кооперативно, гораздо больше. Ученые все еще гадают334, почему даже тесно связанные виды различаются в своем подходе к воспитанию потомства, хотя существует явное доказательство того, что Уилсон предположил еще в 1975-м: в средах с нестабильной продуктивностью семьи стремятся к большему сотрудничеству, необходимому в качестве подушки безопасности в трудные годы. Вскоре после того как мы переехали в дом с примыкающим к нему островком деревьев (хотя в остальном район отличался плотной застройкой), мы поняли, что не одни. Группа местных ворон — стая птиц, которых называют «убийцами», — просыпалась с рассветом, и мы мчались закрывать окна в комнате маленького сына, чтобы вороны не разбудили его шумным приветствием. Поначалу они утомляли. Однако я научилась их любить. По вечерам, когда все возвращались с работы и из детского сада, я, принимаясь за привычные для этого времени домашние ритуалы, смотрела, как птицы возвращались из-за горизонта и обосновывались в кронах деревьев. Весной 2021-го пара ворон взялась строить гнездо в ветках клена на краю нашего двора. Мы с сыновьями наблюдали, как они тащили палочки и травинки, прилаживая их на нужные места. Наблюдали, как отец семейства — полагаю, это был он — приносил еду для высиживающей яйца матери, а иногда и менялся с ней местами, чтобы она могла покружить среди деревьев в поисках еды и сменить обстановку. Однажды ворона сидела в гнезде, а вторая находилась неподалеку, когда приблизилась третья. Мы замечали других ворон близ гнезда в процессе строительства, и я рассматривала взаимодействие с ними родительской пары как конфронтацию, как борьбу за территорию. Поэтому ожидала, что незваного гостя погонят прочь. Однако птица, что сидела в гнезде, встала и отошла в сторону, а та третья ворона вскочила на край гнезда, чтобы, как мне показалось, поближе рассмотреть едва вылупившихся птенцов. Я тут же представила, что это тетя, прилетевшая проведать сестру и маленьких племянников, — фантазия, которая родилась у меня в голове, потому что я скучала по собственной сестре и ее детям, поскольку нас разлучила пандемия. Однако мне пришлось переосмыслить всю сцену, свидетелем которой я стала. Действительно ли только две вороны строили гнездо, или там участвовал двойной состав, членов которого я просто не могла различить? В последующие недели, пока взрослые совместно доставляли пищу в гнездо, я гадала, сколько же птиц кормили этих голодных растущих птенцов. Как выяснилось, птицы семейства врановых335, к которым относятся воро́ны, во́роны, сойки и сороки, чрезвычайно склонны к сотрудничеству. Считается, что у них сложно устроенное мышление, они высокосоциальны, отличаются долгожительством и преданностью. Около сорока процентов врановых размножаются кооперативно, принимая помощь старших птенцов и от­дельных членов группы, с которыми не состоят в прямом родстве. Некоторые виды размножаются «колониально»: строя множество гнезд рядом друг с другом. Скорее всего, помощники, которые обеспечивали провизией гнездо336 на нашем дворе, были братьями и сестрами только что вылупившихся птенцов, только сами появились в прошлом году и пока еще не несли яиц. Родительство не следует строго заданному образцу. Как можно объяснить подобное разнообразие среди разных видов и сред обитания? В разное время? Частично ответ лежит в центре более широкого культурного спора, разгорающегося прямо сейчас, о природе мозга и разнице полов. Пока я пишу это, Соединенные Штаты, судя по всему, находятся на пике последней волны политической риторики о половой принадлежности и семье, которую, с одной стороны, наполняет паника из-за падения рождаемости, а с другой — негодование матерей, которые осознали, до какой степени их страдания во время пандемии усугубились избирательной властью и работодателями, что десятилетиями — и до сих пор — попросту отказываются признавать реальные нужды семей. «Коронавирус вставил лом в зазор, существовавший между полами, и вскрыл это неравенство», — сказала экономист Бетси Стивенсон337 в интервью для New York Times в феврале 2021-го. Можно винить бездействие политиков или консерваторов338, которые низвели попытки ввести оплачиваемые семейные отпуска и доступные детские сады до «левой социальной инженерии» и вернулись к заскорузлой идее о том, что потребность в посторонней помощи в воспитании детей является символом падения американской семьи; это якобы нечто такое, что нужно бедным или неполным семьям, но уж точно не всеобщее благо. Люди, которые придерживаются подобного взгляда, верят, что человеческие дети рождаются, чтобы дома о них заботилась преданная мать, провизию которой с охоты приносит отец. Будто бы это структура семьи, продиктованная человеческой биологией. Будто бы именно так и было всегда. Они ошибаются. Глава 6 Склонные к заботе Долгое время Кэтрин Дюлак не интересовалась родительским поведением в научном плане. Она изучала сенсорные влияния на социальное поведение у мышей. «Родительство никоим образом не попадало в мое поле зрения, — сказала мне Дюлак, гарвардский преподаватель молекулярной и клеточной биологии. — Меня больше занимало взаимодействие между взрослыми: мужчинами и мужчинами, мужчинами и женщинами, соперничество и создание пары — классические виды социального общения, над которыми работают люди». Она уточнила: классические и наиболее важные для мужчин, доминирующих в науке. Мужчин, для которых соперничество и создание пары — явления более фундаментальные, нежели проявление заботы, которое расценивают как поведение, характерное исключительно для женщин. В начале 2000-х Дюлак с коллегами исследовали роль вомероназального органа мышей — трубкоподобного образования, которое выдается в носовую полость и участвует в улавливании феромонов и запуске социального поведения, свойственного тому или иному полу. Они выяснили, что самки с генетически нарушенной вомероназальной сигнализацией демонстрировали поведение, типичное для самцов: вроде импульса вскарабкаться и делать толчковые движения тазом. Когда позже ученые обратили внимание на самцов с такой же нарушенной подачей сигналов, они обнаружили, что эти мыши были менее агрессивными по отношению к детенышам и даже наоборот: предпочитали строить гнезда, вылизывать мышат и склоняться над ними, будто бы для кормления. Иными словами, заключили исследователи, мозг мышей-самцов словно содержал функциональную нейронную сеть, которая отвечала за типично женское поведение, которое в норме нейтрализовалось вомероназальной системой. И наоборот339. Эти открытия были освещены в многочисленных статьях, опубликованных в престижном журнале Nature, и привлекли много внимания. Однако оказались они несколько противоречивыми. Отдельные ученые представили противоположные находки340 и усомнились в лабораторных методах. Но меня все это интересует в разрезе того, как Дюлак пришла к изучению родительства. Нейроэндокринология долго считала заботу классическим социальным поведением, стоящим изучения, — таким, способность к которому есть у всех биологических видов. Однако в других отраслях науки большую часть второй половины двадцатого века упорно держалось общее представление341 о тестостероне (и его метаболите эстрадиоле), который формировал мужской мозг так, что он содержал отличные от присущих женскому мозгу нейронные сети, специфически определенные полом, и что эти чрезвычайно разные сети естественным образом вызывали разное поведение в рамках создания пары и проявления заботы. (Мужчины с Марса и все в этом духе.) «Мужской и женский мозг должны были бы отличаться так же, как гениталии мужчин и женщин, то есть иметь различия на уровне структуры, — сказала мне Дюлак. — Однако я считаю, что структурно наши мозги не такие уж разные». Начнем с того, продолжила она, что «сконструировать мозг сложно». Создание разных версий для разных полов было бы неэффективным. Дюлак же пришла к видению мозга как к общей для всех структуре, которая содержит своеобразные регуляторные переключатели. Переключатели эти могут модифицироваться под влиянием множества факторов, в том числе биологической половой принадлежности и социальных условий. Это простой способ описать непростую вещь. Мозг сложен и делается все сложнее благодаря значениям, которые мы извлекаем из каждого нового открытия. Нам известно, что люди (и другие млекопитающие) обладают способностью заботиться о детях, которых они не рожали или с которыми у них нет родственных связей. Мы наблюдаем это повсюду: на примере неравнодушных биологических отцов, любящих приемных родителей и других ответственных опекунов. Наука о половых различиях в мозге, которая развивается в последние два десятилетия или около того, демонстрирует гораздо более многослойную и насыщенную деталями картину. В ней заметны средние различия в структуре мозга, которые тем не менее довольно широко варьируются от человека к человеку и формируются факторами, связанными или не связанными с половыми гормонами. Кроме того, мы уже поняли, что наши культурные представления о родительстве корнями уходят глубоко в культурные представления о гендерных ролях. Исследования в области родительского мозга переворачивают с ног на голову и то и другое. Они показывают, что нейронная способность к родительскому поведению свойственна всем биологическим видам, и в то же время подвергают сомнению строгие рамки связанных с полом проблем. Вопрос о том, насколько похожи или различны мужской и женский мозг, довольно хитер и часто сводится к удручающим стереотипам. Когда вышла моя первая публикация на тему материнского мозга, мне пришло электронное письмо от Ларри Кэхилла, нейробиолога из Калифорнийского университета в Ирвайне и известного исследователя в области половых различий. Он, так или иначе, поздравил меня с моим интересом к этой теме (хотя я написала о материнстве, а не о женской природе) и указал мне на свое исследование. Долгое время342 ученые придерживались мнения, что женщин изучать труднее ввиду их большей «переменчивости», обусловленной всплесками репродуктивных гормонов, невзирая на то, что мужские гормоны тоже непостоянны. Женщин попросту игнорировали — в исследованиях как с участием животных, так и людей. Если же их и включали в выборку, данные не подвергались серьезной сортировке согласно полу (часто этого не происходит и до сих пор, хотя финансирующие организации предпринимают шаги, чтобы закрыть эту брешь). Результатом стало широко распространившееся неравенство мужчин и женщин по части диагнозов и исходов лечения. Это в том числе и ошибки в выявлении инсультов и сердечных приступов, и нераспознанные нейробиологические отличия у женщин, и присущие им более патологические реакции на прописанное медикаментозное лечение. Кроме того, пол как биологическая переменная в процессе нейропластичности, а также в преимущественном развитии и большей прогрессии умственных заболеваний повсеместно недооценен. Ларри Кэхилл — влиятельный сторонник включения женщин в нейробиологические исследования. А еще он противоречит сам себе343, озвучивая идею о том, что зависящие от пола различия в мозге поддерживают стереотипные различия мужского и женского поведения. Подумайте, сказал он мне по телефону, почему среди водопроводчиков так мало женщин. Он полагает, что неравенство это связано с тем, что у женщин в среднем более острое обоняние344, из-за которого они сильнее реагируют на дурные запахи. Я же как раз в то время размышляла о поколениях мужчин, которые не пускают в эту профессию женщин с помощью программ обучения, где доминируют мужчины. Другие склоняются к мнению, которое я считаю более глубоким. Они признают, что изучение половых различий важно, по­скольку биологический пол — значимый фактор развития каждого человека. Но когда дело касается формирования мозга и поведения, это лишь один из множества факторов, включающих гендерную идентичность и текущий сложный опыт пребывания в мире. Как в январе 2021 года написала Кэтрин Вулли345, нейробиолог Северо-Западного университета: «Половые различия в мозге реальны, но они не то, о чем вы думаете». Лаборатория Вулли сделала важные открытия о связанных с полом различиях в молекулярной активности мозга, в том числе о механизме настройки прочности синапсов в гиппокампе. Понимание таких различий критически важно, писала она, поскольку медикаменты, разработанные для таких механизмов, могут сработать одним образом у мужчины и другим — у женщины. Однако еще она добавила: один тот факт, что различие существует на молекулярном уровне, не означает, что оно ведет к фундаментальной разнице в том, как люди проживают свою жизнь. В действительности исследователи пытаются больше узнать о специфических «скрытых половых различиях», которые существуют в мозге и не становятся различиями на уровне функционирования. «Есть два пути к одному результату», — писала она. А может быть, таких путей множество. Понимание этих путей — где они пересекаются и где расходятся, — разумеется, важно. Из-за этого исследование, которое включает женщин и рассматривает потенциальные половые различия, так значимо, подчеркивает Дюлак. Но важен и строго критический подход к этому анализу, чтобы под его маской не внести старые идеи о женской природе в новую науку. Иногда исследования в области половых различий предлагают свежее видение вещей. Вспомните, как Дюлак и ее коллеги выяснили, что определенные группы галаниновых нейронов в медиальной преоптической области (MPOA) важны для демонстрации родительского поведения у мышей. Активация этих нейронов провоцировала родительское поведение, в том числе у девственных самок и самцов. Без них проявления заботы заметно сокращались. Число галаниновых нейронов в мышиной MPOA не является сексуально диморфным, то есть разным у самок и самцов. Дюлак сказала мне, что у обоих полов обнаружена нейронная сеть, отвечающая за родительское поведение, — «родительский инстинкт», связанный скорее с конкретным биологическим видом, нежели с полом. И этот «инстинкт» между тем «одновременно и запрограммирован, и пластичен». Вместе с коллегами из Гарвардского центра изучения мозга (Center for Brain Science) она написала о том, что эти открытия стали дополнительным подтверждением идеи о «бипотенциальном мужском и женском мозге»346, в котором ключевая нейронная сеть, отвечающая за родительство, активна или неактивна в зависимости от физиологического состояния индивидуума, его окружения и подверженности сигналам, исходящим от по­томства. Мыши не люди. Нам неизвестно, присутствует ли похожий набор галаниновых нейронов в человеческой MPOA. Однако анатомия и функция гипоталамуса, где обитают эти нейроны, сохранились неизменными у всех позвоночных. Это значит, что живые существа эволюционировали, в то время как гипоталамус остался практически таким же. У Дюлак есть множество оговорок к этому утверждению — «у нас еще нет доказательств», — но она верит, что вероятность наличия в человеческой MPOA набора нейронов, которые «выражают контролируемое галанином родительское поведение», весьма велика. Еще сильнее меня интересует более общий вопрос. Вполне могут существовать связанные с полом особенности работы этих наборов галаниновых нейронов. И все же на фундаментальном уровне родительская нейронная сеть может быть чем-то универсальным, что по-разному регулируется в зависимости от пола, конкретного индивида и социального контекста. Развитие этой сети отнюдь не исключительно женская особенность мозга. Разумеется, это не было совершенно новой идеей. Ранние труды Джея Розенблатта и его коллег указывали на универсальность проявлений заботы у грызунов еще десятилетия назад. Позже, в 1996 году347, они обнаружили, что MPOA стимулировала «материнское поведение» у самцов так же, как и у самок, и что проявления заботы у самцов крыс ослаблялись при повреждении этой области мозга. Работа Дюлак позволила добавить важные детали относительно общей распространенности поведения заботы и различий в его проявлениях. Как Дюлак писала вместе со своими коллегами Лорен О’Коннелл и Чжэн Ву, вариации в стилях родительского поведения между биологическими видами и внутри них возможны как раз благодаря тому, что эта родительская нейронная сеть — равно как и противоположная ей сеть, контролирующая агрессию, — общая для всех нас. На первый взгляд это может показаться нелогичным: сходство, обусловливающее различия. Но эти нейронные сети могут действовать подобно балансирам348, приспосабливающимся на «длинных участках эволюции». Дюлак сказала мне: все дело в том, что с точки зрения эволюции родительство — очень полезное явление. И очевидно, не только для матерей. *** Джейк Робертс никогда не планировал становиться отцом. У него практически не было опыта общения с младенцами и маленькими детьми. И никакой отцовской модели тоже. Пока он рос в Биддефорде штата Мэн, его собственный отец был далеко. Он признался, что видел свое будущее так: «Я не хочу быть отцом, и мне не стоит им быть». По крайней мере, так он думал вплоть до Дня дурака в апреле 2011 года, когда жена сообщила ему, что беременна. («Это шутка?» — спросил он.) Друг порекомендовал Робертсу записаться на курсы подготовки молодых отцов — это государственная лицензионная программа, которую некоммерческая организация Maine Boys to Men проводила в городских больницах. На курсах собираются будущие и молодые отцы, которые приходят с детьми. «Он сказал мне: “Тебе надо пойти. Там будут настоящие живые дети. Тебе придется менять подгузники, а дети и какают, и писают, и плачут, но все это прикольно. И там только парни, чувак. Только парни”», — вспоминал Робертс слова друга. Он пошел. В конце концов, по его словам, ему много чему следовало научиться. Робертс признался, что курсы были местом, где он впервые в жизни увидел мужчину, который в одиночку справляется со своим ребенком. «Круто было наблюдать за этим. Вот парень. Ребенок плачет. Он успокоил ребенка. Поменял подгузник и покормил его. И я подумал: “Ну хорошо. Теперь я знаю, что они это могут. И я могу”». Тогда, сказал Робертс, «я будто подсел на все это».