– По докладу сануправления Южного фронта оба полка гарнизона Каранкут, штаб дивизии, части батальона охраны и БАО, двенадцатью спецэшелонами вывезены через станцию Кавказ на станцию Аральск, Туркестанского военного округа. И помещены в карантин на острове Барса-Кельмес в трех поселках: отдельно летный состав, отдельно технический и отдельно – зенитчики, охрана и БАО. – Идиоты! Товарищ Сталин, разрешите вылететь в полк? – Нет. Почему «идиоты»? Чума – смертельно опасное заболевание! – Суслики, товарищ Сталин. Чума передается блохами, а на острове – огромное количество сусликов. Сталин поднял трубку и кому-то позвонил. – Их лечат красным пенициллином, союзники поставили, в самом полку среди летного состава заболевших нет, для них карантин может закончиться 25 мая. Летный состав с острова вывезут немедленно, – сообщил он результат звонка. – Но вернемся к вам, генерал, и к вашей дивизии. Вы прорабатывали вопрос на Дальнем Востоке? Сколько, по-вашему, полков мы сможем сформировать на ГГ-3с? – Судя по разговорам с командующим ВВС ТОФ, там есть летчики, налетавшие более 300 часов на ЛаГГ-3. Их где-то порядка трехсот-четырехсот человек. Следовательно, пять-шесть полков старого штата. А если всех забрать, то десять-одиннадцать. – Что мешает нашей авиации действовать так же эффективно, как вы действовали на всех фронтах? – Децентрализация, полное отсутствие эффективного командования. Низкий уровень организации связи между штабом фронта и частями. Отсутствие самолетов дальнего радиолокационного обнаружения. Низкий уровень подготовки штабных работников и операторов наведения. На фронте должна действовать воздушная армия, а не отдельные части ВВС сухопутных армий. Вот сейчас немец ударит с Харьковского выступа во фланг Юго-Западного и Южного фронтов. Чуть степь просохнет – и начнет. Останавливать их нечем, 85-мм зенитки сосредоточены в Москве, Баку и Ленинграде. «Сорокапятки» пробить «панцеры» уже не могут. Толковых бомбардировщиков практически нет. Ар-2 почти не выпускаются, а Пе-2 – это больше плохой истребитель, чем пикирующий бомбардировщик. – Твои полки: 13-й и 131-й гвардейские ПБАП, мы пополнили. Ты их в Крым не переводил, их аэродром атакам не подвергался. Я их дополнительно рассредоточил, а так как прикрытия не было, то вывел их на переформирование. – Спасибо, товарищ маршал, но двумя полками войну не выиграть. – Вот это – верное замечание, – тут же вставил Сталин. – Война разрушила многие мифы, которые создали вокруг нашей авиации. Самолеты, которые ругали больше всех, оказались самыми эффективными, в умелых руках. А вот этих самых умелых рук оказалось очень мало. Есть мнение, что вас необходимо поставить на должность руководителя Липецкого Центра боевого применения, чтобы готовить кадры для нашей авиации. – Есть мнение, товарищ Сталин, что заниматься этим надо было в сороковом году, сразу, как у финнов войну выиграли. А сейчас придется жопу на портянки рвать, чтобы прикрыть армии от ударов в сторону Волги и Кавказа. А генералы пусть прилетают и учатся. Я не против. Я только «за». Разрешите вылететь в полк? Зараза к заразе не пристает, товарищ Сталин. Я сейчас максимально нужен там. Требуется вернуть людям веру. Это крайне важно. Их сдали. Сталин замолчал, ходил по кабинету, несколько раз смотрел на нас совсем недобрым взглядом. – Узнаю Василия Николаевича! Теперь я понимаю твои сложности с Политуправлением. Увидишь мать – земной поклон передай. Сегодня из Новосибирска прилетает Гудков, мы его вызвали оттуда. Встретитесь с ним, выясните срок исполнения изготовления самолетов для дивизии, доложитесь, а после этого я смогу дать вам разрешение на посещение карантина. На территорию карантина входить запрещаю. Категорически. – Есть, товарищ Сталин. – И переоденьтесь, товарищ гвардии генерал-майор. – Сталин из стола достал пару золотых погонов. – Принято решение повысить статус офицерского состава армии и флота. Сегодня отменен указ Президиума ВС СССР от 16 июля 1941 года о восстановлении института военных комиссаров в армии и на флоте, принятый под давлением Главного Политического Управления Наркомата Обороны, который принес больше вреда, чем пользы. Решено вернуться к довоенному положению о заместителях командира по политической части. ГПУ НКО отныне лишено права проводить проверки командного состава частей и подразделений действующей армии, требовать отвода «неблагонадежных частей» от руководства соединениями и вмешиваться в их боевую деятельность. Московский и Крымский опыт показал, насколько опасным может быть подобное вмешательство. В обоих случаях ошибочные решения принимались именно представителями ГПУ, без учета военной составляющей положения на фронте. Так под Москвой, член Военного Совета Западного фронта «для предотвращения возникновения паники» вычеркивал нули, сокращая в десять раз количество войск и военной техники противника на одном из направлений. В Крыму тот самый член Военного Совета, с которым вы спорили на совещании фронта, распылил силы и средства 51-й армии и Черноморского флота на борьбу с мифическими десантами и допустил окружение Севастополя и эвакуацию разбитой армии из Крыма. А потом разгромил лучшую авиадивизию, ключ к обороне полуострова! Вместо того, чтобы бороться на месте с агентурой противника, которая использовала его и еще одного деятеля из ГПУ в своих целях. Только наладили взаимодействие с союзниками, так допустили уничтожение особой группы прямо на аэродроме. И начали врать, что, дескать, комдив-13 сам попросился в Америку! Ему там золотые горы Арнольд пообещал, он и уехал. Аргументированно, с липовыми приказами, прикрывали свои толстые задницы и чернили человека, который и провел освобождение Крыма и деблокаду Севастополя. Товарищ Буденный дал совершенно иную характеристику на вас, так и его предложили снять с направления за допущенные ошибки, политическую близорукость и связь с американским шпионом. Они всё в 37-й год играют, когда они вырвали себе право вершить судьбы армии и флота, обвиняя всех подряд в моральном разложении, троцкизме и военно-фашистском заговоре. Да, заговор был, но число этих заговорщиков было многократно преувеличено, а многие из реальных «троцкистов» так и остались сидеть в своих креслах, в том же ГПУ, мгновенно перекрасившись в борцов против самих себя. А «утечки» совершенно секретных данных шли прямо в германский генштаб. Их разведка пустила глубокие корни и в центре, и на местах. Допущенные нами ошибки и перекосы позволили им фактически разгромить наши войска в приграничном сражении и остановить мы их смогли только под Смоленском. Впрочем, вы это и сами знаете. – Вот именно, Коба. Я с ним провел уже две операции, агитировать его не надо. А помочь – требуется. В первую очередь, комплектацией. Петр, у тебя документы с собой? – Штатное расписание для истребительных и бомбардировочных полков. – А почему вы не используете штурмовики? – спросил Сталин. – Из-за низкой живучести одноместного штурмовика. Людей не напасемся. Ар-2 имеют значительно большую боевую нагрузку и эффективность. Единственная замена этому самолету – самолет «103у» с моторами АМ-37. Он будет более эффективен. – То есть вы считаете, что бронированный штурмовик – это ошибка? – В том виде, как он есть – очевидная ошибка. Основной калибр у немцев – 20-мм «Эрликон». Что на земле, что в воздухе. Последние модификации их истребителей имеют пушку 30 мм. Бензобак «Ила» расположен прямо за летчиком. Туда и бьют. Скорость у него маленькая, маневренность никакая, фонарь практически полностью закрыт, летчик атакующего не видит. В условиях отсутствия мощного сопровождения, это – летающий гроб. Бензобак надо прятать за бронеспинку, это можно сделать, перенеся его вперед на место воздухозаборника, и под кабину. Стрелок нужен, металлические рули направления. Вот, примерно такой. – Петр показал эскиз и компоновочную схему штурмовика в своем блокноте. – Я заберу? – спросил Сталин. – Хорошо рисуете! – Писарем был в училище, рисовать много приходилось. – А что там еще есть? Разрешите взглянуть? Отвечать не пришлось, Верховный уже перелистывал блокнот. Внимательно рассматривал схемы, наброски различных систем вооружения. Иногда задавал вопросы. Увидел и «новый» ГС-5, у которого не было выступающего маслорадиатора. – А куда вы его спрятали? – Под капот, за бронекольцо. – Я смотрю, что никаких тросов нет. – Нет, ненадежно и вытягивать приходится. – Скорость? – Около семисот на высоте и шестисот пятидесяти у земли. – Когда будет готов? – Трудно сказать, меня почти два месяца не было, после встречи с Гудковым мы вас сориентируем. – Ла-5 видели? – Нет. – Мне доложили, что он превосходит ГГ-3с по скорости и дешевле, так как не использует дельта-древесину, которая у нас заканчивается. Запасы фенолформальдегидной смолы практически израсходованы. Чему вы улыбаетесь? – Анекдоту про «две новости», одну – плохую, а вторую – хорошую. – Это про то, что носороги кончились? – Так точно. Эту смолу могут поставить американцы в любом объеме, да и самим не грех производить, это – мебель, как минимум. Ну и самолеты, как максимум. А на дерьме – пусть сам Лавочкин летает. «ГГ» – очень крепкая машина, практически не горит и не гниет. А скупой платит дважды. Боевые повреждения наши машины получают постоянно, а за все время потеряно от воздействия противником только шесть машин, не считая бомбежки в Крыму. По техсостоянию ни один планер не списан. Даже после дождливой осени и очень холодной зимы. А вот фонари приходится менять часто, плексиглас очень тускнеет. Мы пробовали в Анапе делать триплекс: два закаленных стекла склеивать между собой раствором плексигласа в дихлорэтане. Примерно та же технология, как при изготовлении бронестекол. Отличные фонари получаются. Прозрачные, и осколков при пробитии не дают почти. – А это что такое? – прервал Петра Сталин, его эти вопросы не сильно волновали. – Приставка к радиостанции, позволяющая зашифровать голосовой сигнал, но не готова, только для бомбардировщиков. Ну, и не хочется ее внедрять, потому что легко может попасть к противнику. – Но фактически такая возможность есть? Я правильно понял? – Правильно. – Полностью схему, и немедленно! Вы что ж творите, генерал! Это срочно надо внедрять, как и те ракеты, кассеты и бомбы, которые вы нарисовали. Соответствующих специалистов я к вам направлю. Блокнотик я пока у себя оставлю. Верну обязательно. А на сегодня всё! Время, товарищи. Мы и так задержались из-за этих событий. Рад был познакомиться. Желаю дальнейших успехов в службе. Жду вашего звонка от товарища Гудкова. Семен, задержись. Когда Петр вышел, Сталин потряс блокнотом перед лицом маршала. – Этому блокнотику – цены нет, а он его наверняка с собой в полет берет. – Коба, успокойся. Про блокнотик он мне говорил, он у него в штабе лежит, в сейфе. К противнику он его не таскает. Говорил, что много работал с ним в Приморье. Что ты там еще нашел? – Схемы системы наведения для слепой бомбежки, в том числе самолетом-снарядом. – Это он уже делал на Миус-фронте, каким-то образом согласовывал работу локаторов, и какой-то приборчик ставил на флагмана. Бомбил по нему Саур-Могилу. Там его парней посбивали в первом налете, так он вынес все немецкие батареи из-за облаков. Это – было! – А с фронта его придется снимать, он в тылу нужен. – Не сейчас, Коба, только не сейчас! Буденный вышел из дома минут через пятнадцать. Все поднялись и пошли за ним. У КПП он остановился. – Людей постройте. Несколько минут ждали, пока прибегут со всех «точек» выставленные посты. Буденный объявил благодарность за выполнение задания особой важности. Предупредил, чтобы языки не распускали: где, что и каким образом. Сказал, чтобы Ивашутин подготовил списки для награждения. – По машинам! Возвращаться пришлось в кабине одного из «студебеккеров». Все улетали в Ростов, а он оставался в Москве. Перед посадкой в Си-47 маршал передал Петру пакет и попросил не задерживаться на переформировке. – Тебя оставили мне на Южном направлении. Со связи надолго не уходи, не забудь представиться у своих. Возникнут сложности с формировкой – звони «самому». Позывные – в пакете. Сдай на хранение в особый отдел. Черкани здесь. Петр подставил планшет и расписался в получении документов «ОВ» (особой важности). Попрощался с маршалом, затем выяснилось, что он теперь не один, Ивашутин приставил к нему двух человек из особого отдела Южфронта: капитана Васильева и лейтенанта Алехина. Из этих самых «волкодавов». Прошли в дом переменного состава переодеться, предстояло «добыть» автомобиль и довольно много ездить по Москве. Саша и Володя сняли камуфляж, сели перешивать петлицы, менять их на голубые. Петр показал им погоны. Товарищи «офицеры» покрутили их в руках, поудивлялись, но продолжили пришивать петлицы. Сам Петр понял, что приторачивать погоны не к чему, требуется знать, как будет выглядеть новая форма. Переодеться он не мог: требовались новые нарукавные нашивки, новые звезды на рукава и голубые лампасы как минимум. «Контрики» закончили подшиваться, куда-то позвонили, через полчаса все направились к ЦУМу в Центральный Военторг. Москва – город военный и строгий, приходилось соответствовать. Сержант за рулем присланного автомобиля уже был в новенькой гимнастерке нового образца. Видимо, все это готовилось загодя, потому, что в ЦВТ уже все было. Правда, стояла внушительная очередь из желающих приобрести новые знаки отличия. Тут и сказалось новое звание: генералов и адмиралов обслуживали в другом зале, и стоял Петр в очереди совершенно напрасно. Но он был в форме капитана ВВС ВМФ. Записи в командирской книжке не было, пришлось показывать приказ двухмесячной давности, завизированный Сталиным сегодня. После этого его быстро обслужили: спороли старые нашивки, притачали новые, а брюки и «адмиралку» пришлось купить новые. Старые было сложно быстро переделать. После переодевания проехали к Боровицким воротам, там Петр вошел в Кремль, машина и охрана остались за его стенами. В Большом дворце нашел наградной отдел, получил две медали и два ордена Ленина. В машине пересел назад, снял китель, проделал новые дырки. Из-за этого чуть не попали в аварию: водитель больше смотрел в зеркало, чем на дорогу, за что и получил подзатыльник от капитана Васильева. В штабе флота передал приказ и командирское удостоверение в окошко, а сам сел на стулья возле него. Прошло минут десять, никто окошко не открывал. И он постучался вновь. – Извините, товарищ гвардии генерал-майор, но вашего личного дела нет. – И где же оно? – По документам – передано в Главную Военную Прокуратуру, оттуда не возвращалось. Выясняем. – И что делать? – Сходите, представьтесь генералу Жаворонкову и сообщите ему об этом. Начальник Управления Кадрами Флота с утра куда-то уехал и до сих пор не вернулся. Товарища Рогова в кабинете тоже нет. Жаворонков здесь, но трубку не берет. В левом крыле штаба флота на первом этаже, похоже, шел обыск, потому что вход туда был перекрыт «кровавыми мальчиками Берии». Поднявшись на третий этаж, Петр вошел в кабинет начальника ВВС флота. За столом с испуганным лицом сидел подполковник авиации. Напротив него расположилось два офицера НКГБ. Но не «борзые», как на аресте или допросах, а даже оторвали свои задницы от стульев и поприветствовали вошедшего генерала. Правда, в глазах проскальзывало, что им невероятно жаль, что приходится выполнять устав. Тем не менее документы у Петра и его сопровождающих проверили, но и свои им пришлось предъявлять, так как капитан Васильев на их просьбу среагировал очень быстро, мгновенно прикрыв Петра и в раскрытом виде предъявил удостоверение «Контрразведки Южфронта». «Контриков» все побаивались, в том числе и люди Берии. Мельком взглянув в командирскую книжку Петра, один из офицеров прошел в кабинет Жаворонкова. Через пару минут вышел оттуда и показал Петру на вход. – Вас примут, товарищ гвардии генерал-майор. Проходите. НКГБ решило провести «очную ставку», сработать на неожиданности.