– Порядок, Вероника. – Вы запомнили мое имя еще с вакцинации? – удивляюсь я. Может, она и вправду только со мной такая милая? Может, я ей понравилась чем-то? Она качает головой: – Позавчера я делала прививку двум сотням ребят. Так что нет, не запомнила. Но зато вчера перечитала твой файл. Я чувствую себя идиоткой. Ну что за вопрос? Конечно, не запомнила, чем я отличаюсь от остальных девчонок? Даже светло-рыжие волосы не особенно выделяют меня из толпы, тем более что есть Иванна, чьи локоны гораздо ярче. Хотя – как насчет моих ужасных манер? Наверняка бросаются в глаза. После забора крови обследование вовсе не заканчивается. Мне делают рентгеновский снимок, заставляя прислониться к холодной металлической поверхности голым телом; затем помощник Агаты смотрит на экран, водя по моему животу чем-то холодным; потом проверяют рефлексы, велят приседать, замеряют пульс, слушают сердце. Кажется, я никогда не проходила подобные исследования. Может, в детстве, еще до смерти мамы, – но этого я не помню. Но мне не страшно. Чего бояться? Раз я Резистент, здоровье у меня что надо. Вот только зачем им знать, какая у меня сила каждой руки, и измерять ее с помощью приборчика с тугой пружиной? Зачем проверять зрение, делать тест на аллергию? Как это вообще связано с Резистентностью? Меня мучают еще не меньше часа, помощник Агаты все записывает в свою книжицу. А пока он занимается мною, Агата то и дело отходит к окну и глядит на что-то в большой микроскоп. Когда все наконец закончено, мне разрешают одеться и уйти. Я выглядываю за дверь: Адам сидит рядом на скамеечке. – Ты ждал тут целый час? – поражаюсь я. – Разумеется, нет, – он поднимается на ноги, – пришел минут десять назад. Эти обследования всегда длятся одинаковое время. Пойдем, нужно успеть закончить с твоими подружками до ужина. – Подружками, – повторяю я невольно. Какие они мне подружки? Мы знакомы два дня. – Вы не поладили? – спрашивает Адам без особого интереса. – Вовсе нет. Но я не привыкла называть друзьями простых знакомых. Да, опять я мелю ерунду. Наверное, Адам назвал так девочек без всякого смысла, а я вцепилась в слово и давай рассказывать о своих жизненных принципах. – Редкое качество, – отвечает, к моему удивлению, Адам. – Бывают люди, у которых миллионы друзей, но обычно среди них ни одного настоящего. Интересно, у него есть друзья? Он здесь давно, это точно. И настолько стал своим, что ему позволяют открывать любые двери. Может, он и есть тот первый Резистент, которого обнаружили шесть лет назад? Как бы ни было, он точно здесь не чужой, как я. Правда, не сказала бы, что Адам с энтузиазмом делает свою работу. Просто водит нас туда-сюда, а потом, когда обязанности заканчиваются, исчезает. Может, ему тут тоже не слишком комфортно? Мы возвращаемся, Адам уводит Нату, и мы остаемся с Иванной вдвоем. Она лежит на кровати лицом вниз, уткнувшись в подушку. Потом вдруг вскакивает, роется в ящиках своего шкафчика. Что там искать, они же пустые? Наконец она извлекает тетрадь на пружине, в которую вставлен карандаш. – Откуда у тебя?.. – Это просто моя тетрадка. Она была в сумке, всегда ее с собой ношу. Я завидую Иванне: у нее с собой есть хоть что-то свое. Никогда не думала, что вещи имеют для меня такое значение, но сейчас была бы счастлива иметь одну из своих книжек, любимый теннисный мячик или даже старую игрушку, – что угодно, что напоминало бы о доме, что-то по-настоящему свое в этом месте, где даже одежда и пижама казенные. Иванна принимается яростно шуршать карандашом, от натуги даже высунув кончик языка. – Что делаешь? – Рисую. Она показывает мне рисунок: мохнатая собака с довольной мордой и тщательно прорисованной шерстью. – Круто, – честно говорю я. Вот как бывает: эта девочка так здорово рисует, хотя ее точно никто не учил. Всякие дети богачей, которые учатся в специальных школах, могут стать художниками или музыкантами, – но не такие, как мы. Не те, кто участвует в распределении. Там вариантов немного. Каждый год составляется список свободных рабочих мест на заводах, в магазинах, фермах, домах призрения и других «приятных» местах. Согласно этому списку и распределяют всех, кто окончил школу. Но пока не отучился – работать нельзя. Я раньше не понимала, почему, но теперь знаю: мы делали море работы бесплатно, пока учились. Зачем платить кому-то деньги за уборку улиц и шитье наволочек для детских приютов, если можно дать эту работу школьникам под видом практики? Мы занимались чем угодно, кроме учебы. И теперь детишки из специальных школ знают гораздо больше, чем я; это они вроде как образованные и умные. Когда врачи заканчивают со всей нашей девяткой, уже темнеет. Мы входим в столовую, занимаем уже успевший стать привычным стол. Рядом со мной сидят Ната и Гарри, напротив – мальчик по имени Архип. Он самый старший из нашей компании, но выглядит в лучшем случае лет на четырнадцать. Приносят еду: поджаристые куриные крылышки, овощное рагу, сладкие блинчики и сок. У всех порции одинаковые, а перед Гарри ставят вместо крылышек кусок отварного мяса. – А чего мне-то? – удивляется он. – Вам велели давать диетическое из-за проблем с желудком, – вежливо отвечает кухарка, удаляясь. – Да нет у меня никаких проблем… – ворчит Гарри. – Похоже, есть. Обследование не прошло даром, – говорит Иванна. И правда: после ужина каждый из нас получает коробочку с кучей таблеток. У каждого свой набор; все аккуратно подписано (и зря говорят, что у врачей плохой почерк), на каждом лекарстве написано, как и когда его принимать. У меня в коробке только витамины для зрения, – кажется, меньше, чем у других. Здоровье у меня отменное, простужаюсь раз в пару лет. А с местным питанием еще больше окрепну. Чувствую, будто уже набрала немного массы. Этот вечер оказывается спокойным, никаких вечеринок. Мы с девочками сидим в комнате, каждая на своей кровати, и болтаем. Я потихоньку нахожу с ними общий язык. И Ната, и Иванна мало похожи на моих одноклассниц, раздражавших меня в течение стольких лет. Общих тем у нас мало, так что обсуждаем в основном происходящее: у кого что нашли на обследовании, кто какие вещи хочет сюда привезти. Я бы с удовольствием зашла домой, чтобы как следует объяснить все Ба и собрать личные вещички, но кто пустит? – Главное, что мой талисман со мной, – говорит Иванна, – остальное наживное. Она показывает нам кулон на грубой нитке; красный камень с черными прожилками словно излучает тепло. – Это подарок отца, который давно умер. Так что я никогда с ним не расстаюсь. Иванна прячет кулон под майку, словно даже наши взгляды могут ему повредить. Хорошо иметь талисман. Что-то, что всегда с тобой, что напомнит о доме в любом месте. У меня ничего такого нет. Надо бы завести… Наконец, впервые за долгое время, я легко засыпаю и отдыхаю как следует. Мне снятся странные сны, которых я даже не помню на утро. А потом нас всех, сонных и едва одетых, сгоняют в «Уран» – на тренировку. Девушка-тренер проводит разминку, как в школе. Затем осматривает каждого из нас; интересуется, каким спортом мы занимались, что умеем. Я честно говорю: никаким. Но умею быстро бегать и хорошо прыгаю в длину. Наверное, звучит не очень убедительно. Скоро появляется Адам. Он без куртки, в одной только голубой майке, и видны его сильные руки и широкие плечи. Он стоит чуть поодаль, наблюдая за нами. А тренер тем временем заставляет всех то лезть вверх по канату, то отжиматься от пола, то подтягиваться на перекладине. Гарри – лучший в силовых упражнениях. Я буквально вижу, как другие парни начинают питать к нему уважение. Иванна – самая гибкая и пластичная, она легко садится на шпагат и может забавно укладывать ногу за голову. А я – я действительно лучше других прыгаю, карабкаюсь по канату и бегаю на короткие дистанции. Я легкая; легче меня только Ната, но она вообще старается держаться от всех этих снарядов подальше. Проходит часа полтора, мы устали и взмокли; тренер оставляет нас. Парни тут же затевают игру в футбол трое на трое. А я слишком вымотана; пью воду из автомата и плюхаюсь на лавку, равнодушно наблюдая за игрой. В общем, здесь как в школе, только кормят и не нужно отвечать у доски. Тоже есть расписание, тоже постоянно что-то рассказывают. Тоже есть униформа. Я осматриваю свои кроссовки. Отличные, крепкие. У меня никогда таких не было. Мои, всегда уже ношенные кем-то до меня, вечно приходились не по размеру и очень быстро начинали просить каши. Они расклеивались от дождя и трескались, высыхая на солнце. Это даже несправедливо как-то: я ведь ничего не сделала, чтобы попасть сюда и получить кроссовки. Просто в моей крови есть что-то необычное. Я чувствую… вину? Перед кем? Глупости. Будь здесь Артур, он сказал бы не раскисать и радоваться переменам. Вот только его здесь нет: работает на заводе, обливаясь потом, чтобы накормить маленького племянника. У него постоянно болит спина, а от пыли у многих рабочих уже к тридцати годам начинается кашель. Я была бы рада посылать Артуру и его семье часть своей еды, – все равно на столе всегда остается не меньше половины. Или, скажем, подарить его сестре эти кроссовки. Когда я увижусь с ним? Возвращаясь в общежитие по темному двору, мы встречаем толпу достаточно взрослых Резистентов, отдыхающих возле здания. С ними стоит и доктор Агата, оживленно о чем-то рассказывает, и ее друзья смеются. – Вероника! – окликает она. Я подхожу ближе, пока вся моя компания двигается дальше. – Слушай, похоже, я не совсем верно выписала тебе витамины, – говорит Агата. – Давай зайдем ко мне в кабинет, и я исправлю. Я пожимаю плечами. Уже довольно поздно, а мне не хочется возвращаться в общежитие, куда без Адама входа нет, ночью. Но делать нечего. Мы шагаем через весь двор, но возле самого «Солара» вдруг сворачиваем налево и идем в глубь комплекса. – Мы разве не должны?.. – осторожно интересуюсь я. Агата идет впереди, не оборачиваясь и не отвечая. Сейчас на ней нет белого халата, только форменные брюки и футболка; каштановые волосы распущены и струятся по плечам. Можно принять за мою ровесницу. Но что она делает, куда ведет меня? Наконец мы подходим к одному из зданий, в которых я еще не была. Это невысокая, из двух этажей, постройка, свет горит лишь в одном окне. Я думала, что мы зайдем внутрь, но Агата отводит меня за угол, где под раскидистым деревом стоит лавочка. – Садись, нужно поговорить. Ее тон абсолютно изменился, словно я говорю с другой женщиной! В нем нет и капли веселья и нежности. Это голос человека уставшего и очень недовольного. Надеюсь, не мной? – Я не могу свободно говорить с тобой в Центре, там камеры и микрофоны. Тебе тоже следует это знать. И будь осторожна во всем, что говоришь. – Но… – Потом. Я закончила с твоими анализами. Похоже, у тебя, единственной из девяти, есть абсолютная защита. – Это как? – Твой организм вырабатывает особые антитела, которые уничтожают вирус сразу же. Можно сказать, уровень твоего иммунитета близок к ста процентам, а у остальных он намного ниже. – И это плохо? Почему? – Потому что на таких, как ты, у Центра свои планы. Это значит, что ты тут заперта. Ты не сможешь вернуться домой. – Но почему? Они думают, что я могу сбежать? Я готова и дальше ходить на обследования, приду сразу, когда скажут… – Это не имеет значения. Ты нужна им для другого. Сейчас это неважно, но ты должна запомнить одно: никому и никогда здесь не верь. Ты можешь положиться на меня, но некоторые доктора не на нашей стороне. Далеко не все здесь желают тебе зла, но такие люди есть. Веди себя как можно тише и незаметнее, делай все, о чем просят. Я никому не сказала, что ты – абсолютный Резистент. И не скажу. Я решительно ничего не понимаю. – Твои родители. Кем они были? При чем тут это? Мне вовсе не хочется о них говорить. Тема не из приятных. – Отец работал строителем, а мать умерла в родах, когда я была маленькой. Это было четырнадцать лет назад. – Так у тебя есть брат или сестра? – Нет, ребенок тоже погиб. Я даже не знаю, где его похоронили. – Выходит, Резистентом была мать, – заключает Агата. – Но почему? – Потому что такая Резистентность, как у тебя, могла передаться только по наследству. Отца твоего привили, а мать – нет, поэтому Резистентность и не обнаружили. Так же было и со мной. Вот теперь я абсолютно сбита с толку. За пару минут я полностью утратила понимание ситуации. – Так вы тоже Резистент? – Да. Такой же, как ты. Вам говорили о первом Резистенте, которого нашли в 2113 году?