Один исследователь Института молекулярной биологии Роша обнаружил, что у мыши молекулярная структура оболочки яйцеклетки имеет структуру, совпадающую со структурой сперматозоида, благодаря чему две клетки более эффективно удерживаются вместе, как замок и подходящий к нему ключ. И конечно же, он сравнил выступающую структуру яйцеклетки с замочной скважиной, а захватывающий механизм сперматозоида – с ключом. И только когда истина наконец-то пробивается через нашу слепую самоуверенность, заставляя осознать ошибки в собственных рассуждениях, мы начинаем замечать и переосмысливать собственные предубеждения. Возможно, не все белые жители южных штатов расисты? И не все итальянцы состоят в мафии? И демонстрация насилия по телевизору не оказывает негативного влияния на состояние общества? Основная опасность, связанная с предубеждениями, заключается в том, что они искусственно ограничивают наше мышление. Причем особое коварство связано с тем, что мы-то этих ограничений и не осознаем – продолжаем заниматься своими делами, решаем проблемы, уверенные, что мыслим свободно. На самом же деле наше мышление жестко сковано предубеждениями, почти как египетская мумия своими просмоленными бинтами. Управляющая магазином замечает, что из кассы пропали деньги, – но быстро отбрасывает мысль, что взять их мог Гленн, кассир. Если бы даже он и был замешан в пропаже денег, то только по ошибке. Она моментально (быстрее, чем успела бы произнести имя президента Линкольна) принимает решение: «Конечно, он не мог украсть деньги. Он же кристально честный человек». А потом включаются другие особенности мышления и заканчивают то, что начато подсознанием и его стремлением все упростить и найти кратчайший путь к решению. Убедив себя в том, что Гленн не может быть вором, управляющая продолжает отстаивать эту точку зрения перед теми, кто не так хорошо знаком с кассиром и кому, как известным своим здравомыслием жителям штата Миссури, нужно еще доказать, что кассир так же трудолюбив и честен, как славный президент Линкольн. Управляющая не слушает ничьих доводов, считая собственную оценку благонадежности кассира достаточно обоснованной. А оценка сформировалась, конечно же, на базе предубеждения, что кассир честен. И если окажется, что он все же нечист на руку, вся ее логическая конструкция рухнет, как карточный домик. Еще одно неоднозначное явление, которое часто связывают с известной фразой Александра Поупа о том, что «недоученный хуже неученого»: чем глубже мы погружаемся в изучаемый предмет, тем в большей степени предубеждения начинают влиять на наше понимание этого предмета. Очевидно, что это может сильно искажать анализ проблемы или ситуации. Прямо сейчас нечто подобное имеет место в связи с вашим пониманием термина «структурный анализ». Чем больше вы узнаете о предмете, тем более четкое мнение у вас должно складываться. Но, говоря «четкое», я делаю серьезное допущение, поскольку невозможно предугадать, как именно ваши предубеждения могут исказить ваше понимание только что прочитанного. Оцените вероятность наступления смерти в следующих обстоятельствах, расставив предложенные ситуации по порядку, от наиболее рискованных к наименее рискованным. Риск смерти Для женщины во время родов. Для человека любого пола в возрасте от 35 до 44 лет. От отравления асбестом в школе. Для любого человека по любой причине. От удара молнии. Для полицейского при исполнении обязанностей. В авиакатастрофе. В таблице 1.2 приводится фактическая вероятность наступления смерти в каждой из предложенных ситуаций. Таблица 1.2 Источник: Роберт Самуэльсон. The Triumph of the Psycho-Fact // The Washington Post. 1994. 4 May. С. А25. Насколько точной оказалась ваша оценка? Переоценили ли вы риск наступления смерти в одной из предложенных ситуаций? Если это так, то причиной мог стать еще один вид предубеждения, препятствующий объективному анализу проблемы. Он называется эффектом яркости восприятия. Информация воспринимается как более яркая, если получена либо в результате травматического опыта, либо недавно, вследствие чего сохраняет более глубокий отпечаток в памяти. Яркая информация запоминается лучше, чем абстрактная и нейтральная, в силу чего и оказывает большее влияние на наш мыслительный процесс. Причем это влияние может быть гораздо более серьезным, чем информация того заслуживает. Сгорел дом, власти подозревают, что виной всему ребенок, игравший со спичками. Если вы в детстве сами устроили в доме пожар, образ ребенка со спичками навсегда остается для вас ярким и личным. Поэтому в нынешнюю гипотезу властей вы поверите скорее, чем тот, у кого не было вашего опыта. Ваша объективность восприятия такой ситуации серьезно снижена. Эффект яркости восприятия формируется помимо нашей воли – это врожденное свойство человеческого мозга. Так устроен наш разум. Так работает сознание. Аналоговое мышление Предубеждения так быстро и серьезно искажают наше восприятие потому, что мы не привыкли оценивать, насколько логичен каждый новый фрагмент информации, – в противном случае мы не могли бы свободно размышлять. Чтобы сохранить работоспособность, наше сознание использует ускоренный метод на основе шаблонов: новая информация обрабатывается так же, как и схожая с ней старая; мы делаем те же выводы, переживаем те же ощущения, предпринимаем те же действия. То есть сознание действует на основе аналогий, а не логики. В книге The Universe Within, в части под названием A Flunking Grade in Logic for the World’s Only Logical Animal, Мортон Хант пишет: Большинство людей не владеют даже азами логики… Мы не просто демонстрируем некомпетентность (в области логических рассуждений) – мы намеренно и умело действуем против логики. Когда дедукция приводит нас к выводу, который нам не нравится, мы легко изменяем его, основываясь на неактуальной информации и софизмах, причем еще и гордимся этим. (Тут нельзя не вспомнить упорное нежелание двоих участников эксперимента АВС признать, что в ходе собеседований они дискриминировали кандидатов по возрастному признаку.) Джереми Кемпбелл, вашингтонский корреспондент газеты London Standard, окончивший Оксфорд, в своей книге о человеческом сознании The Improbable Machine соглашается с выводом Ханта: Исследования в области когнитивной психологии показывают, что мы поступаем логично лишь в самом поверхностном смысле слова; при более глубоком анализе становится очевидно, что мы нелогичны и опираемся на массу предрассудков… Когда умных людей просят решить несложную задачу, для которой требуется логика на уровне школы, они чаще всего ведут себя как полные болваны… Если мы хотим постичь принципы работы сознания, начинать нужно точно не с логики. В человеческом мозге вообще нет зоны, отвечающей за логичное поведение. Отличная иллюстрация абсолютной нелогичности поведения большинства из нас – стремление многих купить лотерейный билет накануне розыгрыша. Понятно ведь, что вероятность выигрыша гораздо меньше вероятности того, что в прямо в вашу кровать ударит молния, причем дважды за ночь. Но люди объясняют свое поведение самыми разнообразными и одинаково глупыми доводами вроде «Кто-то же выиграет – почему не я?» или даже «У меня не меньше шансов, чем у любого другого участника». Хант пишет: «Несмотря на неоднозначность (нашего аналогового подхода к решению проблем), за прошедшие тысячелетия он, похоже, стал наиболее привычным… причем благодаря тому, что в целом успешен: да, мы совершаем ошибки, но ими можно пренебречь, ведь этот подход позволяет нам выжить». Любители логического подхода нередко смотрят на людей, склонных к такому вот аналоговому мышлению, свысока, но, как показывает Хант, без мышления с помощью аналогий мы бы не выжили. Выше я рассуждал о том, как ведет себя человек, оказавшийся в темной комнате. Чтобы прийти к решению протянуть руку и нажать на выключатель, мне не требуется пошаговых логических размышлений. Сознание, проведя аналогию между текущей ситуацией и прошлым опытом, извлекает воспоминание о прошлых успешных действиях, а потом одним скачком (то есть найдя кратчайший путь) преодолевает сложную логическую цепочку и заставляет меня нажать на выключатель. Именно так устроен основной способ интерпретации происходящих вокруг нас событий и взаимодействия с физическим миром: каждую новую ситуацию мы объясняем, опираясь на прежний опыт, то есть делаем умозаключения на основе сходства нового и старого. Одно из таких умозаключений, которое нам приходится делать достаточно часто, связано с решением о том, что логично и что нет. Если нас спросят: «Как высоко может взлететь жираф?» – мы тут же отнесем этот вопрос к категории «нелогичных». Нам даже не придется размышлять: мы это просто знаем. Но откуда? Исходя из имеющихся знаний, можно предположить, что сознание сравнивает новую информацию о жирафе, содержащуюся в вопросе, с тем, что мы уже знаем об этом животном. И получается, что новая информация не только не совпадает с прежней, но и полностью ей противоречит – и тогда сознание делает вывод, что новая информация просто бессмысленна. Это, конечно, совсем не похоже на формирование умозаключения с помощью логики или рационального рассуждения. Принципы формальной логики требуют следующей цепочки умозаключений: Жираф – это животное. Летать способны только животные, имеющие крылья. У жирафа крыльев нет. Жираф не способен летать. Очевидно, что человеческий разум не использует строгих силлогизмов. Мы все это знаем – ведь мы неплохо осознаем, как именно думаем. Каждый, кто имел несчастье изучать формальную логику, согласится, что силлогизмы и дедуктивный подход – неестественные для человеческого разума конструкции и кажутся не менее абсурдными, чем трехногая курица в военных ботинках. Размышлять в форме силлогизмов странно, неудобно, сложно: даже самый острый ум теряется перед ними. Так как у человеческих особей давно уже развился огромный по сравнению с размерами тела мозг, обладающий гигантскими способностями, некоторые люди наверняка экспериментировали с разнообразными походами к логическому мышлению. Роденовский «Мыслитель», как мне кажется, олицетворяет образ нашего давнего предка, сидящего на пороге пещеры, опустив голову и оперев подбородок на руку, и с помощью силлогизмов пытающегося объяснить природу сущего. (Не смейтесь!) Если человек на ранних этапах развития и пытался освоить и применить логические походы к мышлению, то в ходе эволюции эти попытки быстро прекратились – ведь они не просто не приносили пользы, но даже оказывались опасными. Представим себе первобытных людей, А и В, идущих вдвоем по саванне. День клонится к закату, солнце опускается за горизонт. Воздух становится прохладнее и суше. Вдруг наша парочка замечает, как в высокой траве мелькнула тень. Человек А останавливается и пытается с помощью логики понять, кто бы это мог быть. Газель? Буйвол? Шимпанзе? Может быть, дикий кабан? Или лев? А человек В просто бросается наутек и прячется на дереве или в пещере. Человек А начал анализировать ситуацию с точки зрения формальной логики, чтобы решить, какие шаги стоит предпринять, и оказался, как выразились бы нынешние дарвинисты-менеджеры по работе с персоналом, «отсеянным». Человек В, который применил, как говорят современные когнитивные психологи, «правдоподобное рассуждение», выжил и может и дальше продолжать рассуждать. Со временем на Земле остались именно люди типа В. Что такое правдоподобное рассуждение? «Правдоподобное» – значит «на первый взгляд верное». Используя правдоподобные недедуктивные рассуждения (называемые еще естественным рассуждением) и опираясь на сходство между нынешней ситуацией и прошлым опытом, мы приходим к умозаключению, которое с большой вероятностью верно. Это и есть мышление на основе аналогов или шаблонов! Исходя из замеченных сходств мы делаем вывод, что ситуации скорее всего идентичны. Вот первобытный человек В замечает чью-то тень в траве и вспоминает, что такое уже бывало раньше и в траве оказывался лев. Он делает вполне разумный вывод, что в нынешней ситуации лучше скорее уносить ноги. Как пишет Мортон Хант, «естественное (правдоподобное) рассуждение часто дает результат, даже если нарушает законы логики. Но какими же тогда законами управляется такой ход рассуждений?». Хант предлагает два: закон правдоподобия и закон вероятности. «В противоположность стандартной логике, – объясняет Хант, – естественное рассуждение движется от одного умозаключения к другому, каждое из которых достоверно (правдоподобно), но лишь отчасти и приводит к выводам, которые вероятны, но не бесспорны». Чтобы логика была эффективной, необходимо соблюдение строгой последовательности шагов и полная определенность. Поэтому логическое мышление и не годится для работы с явлениями реального мира, в котором бесспорным и однозначным явлением можно считать разве что смерть (ну, еще налоги и телерекламу). А вот правдоподобное рассуждение не требует ни соблюдения последовательности, ни абсолютной бесспорности. Если бы мы попытались постоянно оставаться последовательными и действовать только в полной определенности, то вряд ли вообще были бы в состоянии думать – ведь человеческое мышление, как пишет Хант, хоть и эффективно, но не строго. Таким образом, когда первобытные люди сталкивались с потенциальной угрозой, правдоподобные рассуждения компенсировали неопределенную вероятность риска высокой вероятностью выживания. Даже если вероятность того, что в траве бродит хищник, составляла всего 1 %, то часть из тех особо любопытных людей, решавшихся высунуться и рассмотреть, кто же там ходит, точно оказывалась съеденной этим хищником. А если человек привыкает убегать всякий раз, когда видит в траве тень, он остается в живых в 100 % случаев. Тут даже глубокого владения формальной логикой не требуется: сразу ясно, какое поведение эффективнее. Выживание обеспечивали правдоподобные рассуждения, а не строгая логика. Те, кто пытался рассуждать логически, оказывались в проигрыше (вымирали); те, кто для принятия решения об оптимальном поведении ограничивался правдоподобным рассуждением, выигрывали (выживали). Так что теперь мы можем с уверенностью утверждать – причем для этого даже не требуются дорогостоящие и оплаченные из госбюджета исследования, – что способность логически мыслить (то есть логическое мышление) не только не была необходима для выживания человека как вида, но даже препятствовала такому выживанию. Установки Основа всех предубеждений – ментальные установки. У каждого из нас со временем и по мере приобретения знаний формируется некоторая точка зрения на предмет. К примеру, у президента Рональда Рейгана сложилась точка зрения об СССР как об «империи зла». Мы называем такой комплекс мнений установкой. В основе каждой установки лежит спрессованное в единую непротиворечивую модель знание о предмете или явлении, через которую мы этот предмет и рассматриваем. Установка – это сумма, или обобщение, всех наших предубеждений в отношении обсуждаемого предмета. Установка оказывает заметное, и часто позитивное, влияние на то, как мы интерпретируем конкретные ситуации, поскольку позволяет рассматривать любую информацию в уже сформированном контексте. Например, когда мы узнаем о смерти близкого родственника, то немедленно испытываем целый набор чувств, с ним связанных. Нам не приходится вначале проводить ревизию воспоминаний, анализировать свои взаимоотношения с этим человеком, оценивать собственную реакцию при каждом таком контакте – и только потом решать, стоит ли сожалеть о его смерти. Чувства возникают моментально: мы не думаем о них до того, как их пережить. Таково действие установок. Когда мы из радиопрограммы узнаем, что наша любимая команда одержала победу в очередной игре, сложившиеся установки заставляют нас испытывать радость. А результаты какой-то другой игры нас совершенно не интересуют, потому что в отношении команд-участниц у нас никаких установок не сформировалось. Когда мы читаем роман, личность героев раскрывается постепенно, по мере того как автор предлагает нам все новую информацию об их жизни, желаниях, страхах. В какой-то момент наши знания о персонажах и отношение к каждому из них складываются в единую установку. Если автор достаточно искусен, формируется именно такая установка, какую он и планировал создать. Мы начинаем видеть в персонажах людей плохих или хороших, счастливых или несчастных, амбициозных или довольных жизнью и получаем возможность интерпретировать мысли, слова, действия каждого из них в рамках складывающейся установки. Ментальные установки позволяют нам быстро интерпретировать происходящие вокруг события и эффективно действовать. Установки формируются без нашего осознанного участия и в отношении самых разнообразных объектов: друзей, родных, соседей, стран, религий, телепрограмм, писателей, политических партий, организаций, юридических контор и госучреждений – да чего угодно. Установки позволяют нам немедленно помещать явления и информацию в соответствующий контекст без необходимости восстанавливать в памяти все актуальные предыдущие события. Если я спрошу: «Что вы думаете о крахе реформы системы здравоохранения?» – вы сразу поймете, о чем речь. Мне не нужно будет объяснять смысл вопроса. Установки помогают нам моментально погрузиться в проблему, не тратя времени на долгие, детальные и точные описания всей цепочки событий. При отсутствии установок мы погрязли бы под грузом сложных проблем. Установки формируются на основе разнообразных убеждений и предубеждений, это своего рода короткий путь к информации, только в гораздо большем масштабе – и на их фоне все прочие хитрости, которыми тайно пользуется наше подсознание, чтобы упростить ситуацию и стимулировать принятие решений, оказываются незначительными. Влияние установок на наше сознание во много раз превосходит влияние обычных предубеждений и привычек, скажем, привычного способа бриться по утрам. По этой причине установки оказываются мощнейшими механизмами; к ним нужно относиться одновременно и с благоговением, так как они серьезно упрощают нам жизнь, и с опаской – ведь при таком потенциале они могут серьезно искажать наше восприятие реальности. Рассмотрим, к примеру, наблюдение Уильяма Расберри, газетного журналиста, в отношении предварительных слушаний по делу О. Джея Симпсона об убийстве его бывшей жены и ее друга: Шестьдесят процентов темнокожего населения Америки убеждено, что О. Джей Симпсон невиновен в убийстве; 68 % белых американцев убеждены в его виновности. Две эти группы людей смотрят одни и те же телетрансляции, читают одни и те же газеты, слушают одни и те же предварительные показания – но приходят к диаметрально противоположным мнениям. Как же так? Ответ очевиден: дело в установках. Донна Бритт, журналист Washington Post, в статьях о влиянии расистских идей на настроения разных слоев населения в ходе предварительных слушаний в отношении виновности Симпсона, замечает, что некоторые темнокожие американцы убеждены, что темнокожий вообще не может совершить ничего плохого, какие бы факты ни указывали на обратное. По ее мнению, у этих людей сильна культурная память о том, как их предков хватали и куда-то уводили посреди ночи и никто их больше не видел. Они свыклись с расизмом, привыкли к его страшным, подавляющим проявлениям – и теперь видят его даже там, где его нет и в помине: «Это мешает людям осознавать реальность, полностью блокирует восприятие… Иногда впечатление оказывается настолько сильным и так глубоко в нас въедается, что остается с нами на всю жизнь».