— А чего? — Ничуть не смущался Яшка. — Дело для общества нужное. Уважаемое. — И что он тебе сказа? — Продолжал спрашивать Саблин. — Сказал, возьмёт. — Гордо заявил Яшка. — Кем? — Едва не крикнул Аким. — Носильщиком. — Зачем носильщиком, носильщиками у него китайцы, сказал, бойцом возьмёт за честную долю. — Дурак ты, — только и смог сказать Саблин, хотел плюнуть, да некуда, чисто везде у Насти. Он, наконец, свыкся с мыслью, что Яков пойдёт на юг и прикурил сигарету. — А чего сразу дурак? — Ничуть не обиделся парень. — Вы же сами по молодости на юг ходили. И ничего, живые возвращались. Да, так и было, только этот глупый сопляк не знал, сколько не возвращалось из тех, кто ходил с Акимом. И не все они погибали. Тот, кто был ранен и отстал от группы, попадал в плен к переделанным, а это верный шанс угодить в биоцентр на модернизацию. И вскоре уже самому стать таким же переделанным. С каждым разом, что Аким ходил за кордон, охрана кордона становилась всё злее, всё сильнее и искуснее, Саблин даже и представить не мог, каковы они теперь, эти защитники границы. Но Савченко и ему подобные не реестровые казаки, туда всё ещё ходили, и именно они приносили такие ценные ресурсы. Аким сам ходил вместе с Савченко, ещё до того как женился. Олег уже тогда был матёрый рейдер, промышлял всем, чем мог, и медью, и алюминием, даже был он, наверное, лучшим из промысловиков. В станице то точно. Иногда привозил центнеры ценных металлов, столько, что из большой его лодки вытащить их не могли. — Савченко сказал, что вы с ним до Сургута ходили. — Продолжает Яков. — Говорил, что туда шесть дней на моторах идти. — А Савченко тебе не сказал, что в Сургут нас двенадцать ушло, а вернулось девять? — Чуть раздражённо отвечал Аким. — Ну, всякой бывает, в болоте нашем и то люди гибнут. Вот кто его, сопляка, так отбрёхиваться научил, ведь не в школе же, он в школу после четвёртого класса и не ходил. — В прошлый раз они сходили на Южную станцию и без боя взяли пятьсот семь килограмм алюминия и сто девять килограмм меди. И ещё всякой всячины. Железо даже брать не стали. — Продолжает Яшка увлечённо. — Пятьсот семь килограмм алюминия это на три лодки хватит. Я бы себе тоже лодку завёл. Как у вас, дядь Аким. А дом у него какой! Вы видели, дядь Аким? И девки у него всё время там живут, живут и замуж не проятся. Он их яблоками кормит и картошкой. И пиво у него есть. Вот вы когда пиво последний раз пили? Саблин промолчал. — А квадроцикл на двести киловатт видели, а лодку его? И снаряжение у него лучшее в станице. Саблин поморщился и сказал: — Так ты тоже сходи на промысел, вон, люди на Норильск ходят, на Талнах и в горы. Чего ты сразу на юг идёшь? — У Норильска, дядь Аким, и вокруг него, и гвоздя не найти, там давно всё собрали и уже даже шлак весь перекопали сто раз, делать там нечего. — Уверено говорит Яшка. — Савченко сказал, что только на юге промысел остался. Он на Норильск уже пять лет не ходит. — А ты заметил, что у Савченко из местных никого в группе не осталось, только пришлые? — Пытается объяснить мальчишке суть дел Саблин. — Каштенков-старший, Лёха-солдат, Ярик — никто с ним больше не ходит. — Конечно, не ходят, — не соглашается Яшка, — они теперь сами атаманствуют, Ярик вон, самый большой знаток по востоку, он за Енисей два раза до Снежногорска доходил. И Лёха-солдат свою ватагу водит, и Каштенков тоже по Енисею на юг ходит. — С Савченко много народа ходило, и много сгинуло, а он сам до сих пор жив, — говорит Аким, повышая голос, — понимаешь ты, балда? Тут на пороге появилась Настя: — Стол уже накрыла, идите ужинать, казаки. Мужчины замолкают, тушат сигаретки и идут ужинать. Но Аким видит, что Яшку он ни капли не убедил. Ни на миллиметр не подвинул. Да как его убедишь совами, если за Савченко убеждает двухсоткиловатный квадроцикл. Дети любили Яшку. Яшка знал все молодёжные сплетни в станице. Кучу новых словечек, прибауток, модных у детей и подростков поговорок. Юрка, хоть был уже почти взрослым в свои четырнадцать, в чём-то пытался подражать Яшке. Даже вику стал держать также по-дурацки, вот дурень. Непогодам серьёзная Антонина не отрывала от Якова своих серых, серьёзных глаз. Но даже она иной раз смеялась его шуткам. Хоть и пыталась быть серьёзной. Она всегда пыталась быть серьёзной, всё из-за слов Насти, что дур смешливых за муж только китайцы берут. Настя сказала это давно и в шутку, но девочка это запомнила и с тех пор боялась прослыть смешливой дурой. А уж младший сын, Олег, и Наталка от слов Яшки, балагура, закатывались так, что есть забывали. И Наталья, снимая медицинскую маску, начинала кашлять, и, откашлявшись, снова принималась смеяться. И Аким был рад Яше. При нём не стала Настя выяснять, что решил сход. Настя налила мужу и гостю по рюмке самогона, и Яшка не отвязался. Любил уже это дело, подлец. Ужин прошёл весело. Когда Яков откланялся, Настя, убирая посуду со стола, сказала: — Хорошо, что ты его позвал. Аким не ответил, закурил. Думал, она отстанет, но нет, не такова была его жена, видно, покоя ей не давала неопределённость: — А чего сидишь, не похвастаешься? — Чего? — Спросил Аким, чувствуя что-то неладное. — Что, чего? Успел на сход-то? — Ну, успел. — Напросился в рейд? — Да не просился я никуда, общество выбрало. — Так, конечно, тебя и выбрало, других-то дурней нема. — Отчего же ты дурнями всех ругаешь, все хотели в рейд идти. Выбрали меня — погордилась бы. Кстати, за бегемота золота обещали пять грамм. Ещё одну панель на крышу поставим. — И без неё обошлись бы. — И свинца пять кило, ещё пять прикуплю, и ещё один аккумулятор будет. Сама же говорила, что нужен. На ночь электричества не хватает. Под утро генератор включается. Она тряпкой стол вытирала, молчала. Но вид у неё недовольный. — Ну вот, опять недовольна. Вечно одно и то же. — Говорит Аким и повторяет раздосадовано. — Одно и то же. — Да довольна я, довольна. — Вдруг говорит жена. — Конечно, приятно, когда твоего мужа считают лучшим рыбаком на станице. Просто с войны три месяца как пришло, а через девять опять в призыв уходить. Да каждые два месяца в кордоны, через месяц опять уйдёшь на неделю, это всё по службе. Да ещё и в рейды сам просишься, чего мне радоваться, коли мужу с женой не сидится. — Сидится мне, сидится. — Уверяет жену Аким, поймал за подол подтянул к себе, по заду поглаживая, обнял: — Ну чего ты дуркуешь, я ж на пять-шесть дней. А может, и за четыре управимся, если сразу его найдём. Дело-то несложное. — Несложное? И ещё прошлый раз, когда вы на бегемота ходили, вам бегемот лодку с Яковлевым опрокинул. — Да брехня, — врёт Аким, — кто тебе это сказал? — Кто? Да жена его, Анна, он бок распорол, потом неделю лечился. Брехня! — Негодует Настя. — Ещё врёт мне. Но не вырывается из рук мужа. — Ну, может быть, я уже и не помню. Такое редко бывает. — Опять врёт он. Такое случается каждый раз, плоский червь с тупой мордой весит тонну, свиреп, быстр да хитёр. Сначала снизу бьёт в дно «дюраля» в надежде, что из лодки выпадет кто-нибудь. А как никто не падает, так выскакивает из воды на треть туловища и с размаху падает либо на нос, либо на корму, на мотор. Тут только держись, лодка на попа встаёт. Нет, разбить он её не может, дюраль — пеноалюминий, крепок. А вот из лодки вылетишь за милую душу. И если на корму падает, то мотор бьёт в хлам. Выворачивает крепления. Срывает вал, плющит бак, а заодно и компрессор. Бывало, что и винт отлетал от такого удара вместе с электродвигателем. Но такое он может вытворять только из омутов. На мелководье только пихает лодку из-под воды. Мелководья он не любит, там ему, вроде как, жарко. Пять-шесть метров не его глубина. — Точно? — Не верит Настя? — Или врёшь? — Да, точно, — врёт Аким, зачем ей знать, что ни разу не было охоты на червя, чтобы он хоть одну лодку не попытался опрокинуть. Дети уложены, в доме тихо, только шелестят кондиционеры да гудят за стеной тонны свирепой мошки. Настя причесалась у зеркала, сидит, расчёску от волос чистит, рубаха на ней ветхая, старенькая, почти прозрачная от старости. Четырёх детей родила, а всё как девка незамужняя, ни сала лишенного, ни рыхлости в теле. Ничего такого, а откуда салу взяться, ведь за день не присядет ни разу. Нет, хорошая жена ему досталась. Красавица. — А ну иди сюда, — зовёт её Аким к себе в кровать. — Чего? — Делает вид, что не понимает жена. — Иди, говорю. — Так скажи, зачем, — улыбается жена. — Иди, а то за косу приволоку. — Ну ладно, — она встаёт в своей застиранной ночнушке — красивая. — Чего уж за косы таскать, так пойду. И лезет к нему на кровать. Сама улыбается. Нет, она не хуже китаянки Юнь, она лучше. Глава 6 Кладовщику Валько после ранения врачи, как ни старались, здоровье вернуть не смогли. Он получил инвалидность, а от общества хорошее место заместителя куренного кошевого, попросту станичного кладовщика.