– Она лья’зата, – ответил первый воин. Это же одно слово содержалось в его прежней гневной тираде. Наездник перевел взгляд на него. – И ты ее боишься, Н’кисос? – Нет. – Покажи свою храбрость. Воин Рогов бросил дубинки – каждая, падая, издала мягкую печальную ноту. Блажка напряглась, когда эльф сделал два шага прямо к ней. Ей хотелось встать с колен, показать этим дикарям, что она тоже их не боится, задушить презрение этого самоуверенного разведчика, повергшего ее братьев. Ей хотелось всего этого сразу. И того же, чувствовала она, эльфы хотели от нее. Дозорный затормозил перед ней и с отвращением уставился, изогнув губы. Затем резко вскинул руку. Блажка подумала, сейчас ударит, приготовилась, но эльф просто приложил ладонь к ее лбу, подержал ее там мгновение, а потом оттолкнул, заставив полукровку качнуться назад. Затем воин, Н’кисос, вызывающе глянул на старшего наездника, который бросил ему вызов, и тот угрюмо кивнул. Отойдя от Блажки, разведчик приблизился к краю пруда. Ей пришлось повернуть голову, чтобы за ним проследить, – она не желала упускать его из поля зрения. Сунув руку за набедренную повязку, Н’кисос достал член, направил его себе на руку, которой к ней прикасался, и помочился на ладонь. Когда струя иссякла, он повернул руку и сел на корточки, чтобы ополоснуть ее в воде. Блажкин разум вспыхнул гневом. Вот что они о ней думали – эти надменные дикари? От возмущения у нее все заклокотало внутри, заставив забыть об осторожности. Блажка встала. Главный наездник нахмурился. – Ты останешься на месте. Не дожидаясь ни ответа, ни каких-либо признаков понимания, он повернул оленя и повел своих товарищей к ущелью. Они в считаные мгновения скрылись из виду. Н’кисос подобрал дубинки и зашагал к стене ущелья. Затем, подогнув ноги, выпрыгнул, непостижимым образом сразу достигнув вершины утеса. Снова очутившись на своем насесте, он сел на корточки. И принялся наблюдать. Блажка печально покосилась на него, а потом начала осматривать павших братьев. Все они лежали без сознания, растянувшись в тех же позах, что упали. Они выглядели такими уязвимыми, какими Блажка и представить их не могла. Она даже не думала, что ей доведется когда-нибудь увидеть Колпака с закрытыми глазами. В те редкие разы, когда она заходила в барак, он всегда был настороже, будто слышал ее приближение и не хотел, чтобы его видели спящим. Пробираясь между полукровками, она как могла старалась сделать так, чтобы им было удобно, – поправляла руки и ноги, переворачивала на спину. Овес упал наполовину в пруд, и вытянуть его из воды оказалось самым сложным. Блажка, хоть и не лишилась чувств, но до сих пор ощущала действие этих треклятых дубин по своим ослабшим конечностям. Разобравшись с братьями, она присмотрелась к следам копыт их варваров, и поняла, что они убежали в ущелье – туда, откуда пришли. Она подошла к устью, надеясь увидеть свинов хоть мельком, но резкая нота предостерегла ее от дальнейших поисков. Значит, она должна ждать. Обогнув пруд, Блажка подошла к водопаду и стала из него пить, зачерпывая холодный бурный поток ладонями. Затем от нечего делать она вернулась к остальным и, убедившись, что все по-прежнему дышат, уселась среди братьев. Солнцу не нужно было низко садиться, чтобы оставить ущелье. На каждый камень, каждый карликовый куст опустилась тонкая тень. Поверхность пруда стала мрачной и неприветливой. Но Блажка все ждала, а сверху за ней все следил дозорный эльф. Наконец в ущелье, откуда до этого приезжали эльфы, снова послышалось движение. По камням сквозь кустарник приближалось что-то тяжелое. Когда появился большой свин, крупнее Уродища, Блажка без труда его узнала. Чумной. Вид этого неповоротливого зверя снова вызвал стойкое отвращение. Когда-то свин служил Ваятелю, возил его колесницу, но сейчас им правил уже не мерзкий вождь Серых ублюдков. На нем приехала Берил. Смотрительница приюта мало изменилась. Как и все они, немного похудела, а вместо льняных и грубых одежд на ней были оленьи шкуры. На лице отразилась тревога, когда она увидела распростертых на земле Ублюдков, и она поторопила Чумного. Блажка встала, чтобы ее поприветствовать, но Берил ожидаемо ее проигнорировала. Вместо этого женщина спешилась, чтобы сесть перед Овсом – в каждом ее движении читалось беспокойство за сына. – Он жив, – сказала ей Блажка. Теперь настал черед Берил бросить испепеляющий взгляд на эльфа-дозорного. – Доказал ты свою доблесть? – крикнула она ему снизу вверх. Ее эльфийский был лучше Блажкиного. Эльф оставался совершенно неподвижен. – Долбаные храбросвященные, – пробормотала Берил, перейдя на грубый гиспартский. Затем наконец посмотрела на Блажку. – Зачем вы пришли, Изабет? Раздраженная ее разочарованием и откровенной снисходительностью, Блажка сжала челюсти. – Мне нужно увидеться с Певчим. Можешь послушать, когда я расскажу ему. Если только он не мертв. Последнее, свой грызущий страх, Блажка бросила ей ради мелкой мести. Берил нежно подняла голову Овса и, положив себе на колени, погладила рукой лоб. – Он не мертв. – Тогда почему приехала ты, а не он? – Ему сейчас тяжело ездить верхом. Больше они не обменивались ни словами, ни взглядами. Между ними давно не было особой привязанности. Все теплые чувства, что были прежде, пропали в тот день, когда Берил узнала, что Шакал и ее сын тайно помогали Блажке тренироваться, чтобы она смогла стать ездоком. Берил даже пыталась запретить Овсу этим заниматься, будто он все еще был ребенком и жил под ее крышей, а не посвященным братом, получившим копытное имя, свина и татуировки Ублюдков. И что еще хуже – это сработало. Овес отстранился примерно на неделю. Шакал и Блажка неудержимо продолжили занятия без него, а когда трикрат вернулся, чтобы снова помогать, не сказали ему ни слова. Берил простила ему это неповиновение, как простила и Шакала, который всегда был для нее вторым сыном, но на Блажку ее снисходительность никогда не распространялась. Реальные ублюдки понемногу зашевелились. Колпак очнулся первым, Овес – последним. Полукровки были так ошеломлены, что ни у кого даже не хватило сил подшутить над Овсом, лежавшим у матери на коленях. Когда огромный трикрат открыл глаза и увидел лицо над собой, он протянул к нему свою ручищу и привлек к себе, пока они не соприкоснулись. Блажка с прибытия Берил так и оставалась на ногах. Колпак встал и, стараясь ступать ровно, приблизился к ней. – Свины? – спросил он. Вместо Блажки ответила Берил. – Рога их пригонят. Хорек, все еще сидя, простонал и ущипнул себя за переносицу. – Почему эти долбаные уроды напали на нас, раз уже позволили пройти? Берил усмехнулась. – Такой у них порядок. Показать, что вы не представляете никакой угрозы. – Верните мне свина и полмгновения, чтобы зарядить тренчало, и тогда еще посмотрим, – заявил Хорек. – Заткнись-ка, нахрен, – приказала Блажка. – Они просто показывают нам свою силу. И нам нужно, чтобы они были сильными, потому что мы нет, иначе мы бы сюда не пришли. Берил, наши ждут у границы. Один тяжело ранен. И все голодны. – Наездники уже выехали, – ответила Берил, неохотно позволяя Овсу сесть. – Они знали, что вы идете, с тех пор, как вы пересекли границу. – Сопляков и малышей встретят так же радушно? – спросил Овес, почесывая затылок. Берил посмотрела на Блажку. – Зависит от того, настолько ваши сопляки глупы. Блажка проигнорировала ее и обратилась к копыту. – Приходите в себя, ребята. Пора выдвигаться. Овес помог Берил залезть на Чумного, и все зашагали вслед за свином. Ущелье снова сузилось, но вскоре раздвоилось: еще один извилистый отрог отделился от первого, который дальше уходил куда-то вверх. К облегчению полуорков, у которых все еще дрожали ноги, Берил направилась по более ровному пути. Далее по сторонам встречались то скудно поросшие ложбины, то залитые солнцем седловины, но стены ущелья не пропадали из виду надолго. Когда полуорки вышли на особенно широкий участок, все заметили движение. Внутри того, что могло бы быть входами в пещеры, шевельнулись эльфы – только входы эти были идеально треугольные и расположены многоярусными рядами. Самые верхние находились неподалеку от вершин утесов, на по-настоящему головокружительной высоте; самые нижние – не выше двух человеческих ростов над землей. Но ни канатов, ни лестниц нигде не было видно. Блажка задалась бы вопросом, как эльфы забирались в гроты, если бы своими глазами не видела сверхъестественных прыжков того дозорного. Подумав об этом, Блажка заметила приземистые хижины с деревянными каркасами и земляными крышами на заросших краях ущелья. Многие из этих жилищ были окружены садами или ютились рядом с небольшими, но цветущими рощицами. Темноволосые Рога, в основном женщины и дети, хотя среди них было и несколько мужчин, носили корзины собранных фруктов или рыхлили землю. Блажка ни черта не смыслила в возделывании земли, но она знала Уль-вундулас, и этой темной плодородной земли, на которой работали эльфы, не должно было здесь существовать. Особенно на такой высоте в Умбровых горах. Никто из эльфов даже головы не поднял на проходящих мимо полуорков. Продолжая путь, они миновали второе обитаемое ущелье, почти такое же, как первое, и только потом Берил провела их в другой отрог. Это ущелье быстро превратилось в суровый спуск, причем такой узкий, что Чумной не смог бы в нем развернуться, возникни перед ним такая необходимость. Тропа представляла собой траншею, засыпанную коварными камешками. По мере того, как они спускались, становилось все более влажно: из-под скалы показался горный ручей. Вскоре ступать по рыхлым камням стало еще тяжелее – они скользили. Тянущаяся под уклоном тропа расширилась у самого дна; там открывался еще один проход, окаймленный тяжелыми серыми уступами. Ручей в поисках выхода собирался там и подпитывал густые заросли вязов и тополей, терновника и мирта. Берил отвела их в тень деревьев, направив Чумного по хорошо протоптанной и заметной тропинке. Из-за глубины оврага и близости деревьев сюда проникало не много солнечного света, что придавало ущелью мрачный вид. У северного тупика, в стороне от болотистого пруда, под бороздчатым утесом стояла одинокая хижина. Перед строением слонялся ребенок-полуорк, который, завидев свина и ту, что на нем приехала, ринулся на крепких ножках, но когда увидел членов копыта, неуверенно остановился. Берил спешилась и подошла к нему, одной рукой притянув к себе поближе. Пролаза вырос с тех пор, как Блажка видела его в последний раз. Дети-полукровки обычно были крупными, особенно троекровные. Пролазе еще не было и четырех, а он доставал Берил до пояса. Он смотрел на Ублюдков из-за ее ноги, слегка опустив подбородок. Вся его левая рука была обмотана какой-то темной блестящей повязкой. А на пепельно-серой коже шеи, под отворотами туники из оленьей шкуры, виднелось несколько бледных прыщей. Овес сделал шаг вперед и присел на колено. – Вот он, мой медвежонок. Помнишь меня? Пролазе потребовалось несколько мгновений, чтобы узнать, и на его лице тут же возникла улыбка. Овес хлопнул огромными ладонями и вытянул их вперед, призывая ребенка выйти из укрытия. Пролаза устремился к Овсу и сразу схватил смеющегося бугая здоровой рукой за бороду. Овес в шутку издал звук, будто пережевывает мальчика, а потом разразился серией притворных хрюканий. Пролаза, защекоченный усами и вибрацией животных звуков, раскатисто рассмеялся, чем вызвал улыбки у всех наблюдавших. Но улыбки померкли, когда из хижины, прихрамывая, вышел Певчий. Убеленный сединами трикрат по-прежнему держал спину прямо, и только Овес был выше его ростом. Постоянно сощуренные от солнца глаза оставались острыми, а грива волос – густой и серебристой. Но его левая нога распухла так, что казалась втрое больше правой, и под срезом оленьей штанины ее оборачивала такая же блестящая повязка, что и руку Пролазы. Блажка не могла говорить за других, но с ее лица минутную радость похитил не внешний вид Певчего. Ее похитили вести, которые она принесла, слова, которые ей необходимо сказать полукровке, что завоевал Уделье, основал копыта, полукровке, который некогда был ей наставником и всю жизнь – ее героем. – Вождь, – проговорил Певчий низким рычащим голосом, почтительно опустив подбородок. Блажкина решимость чуть не рассыпалась в прах, когда она услышала это звание от того, кто сам мог его носить, еще задолго до нее, если бы безумный Ваятель не лишил его такого шанса. Она невольно задумалась, не приведет ли весть, которую она должна сообщить, к тому, что старый трикрат встанет во главе копыта. – Печный, Отрадная пала.