Тариф был озадачен. – Мы становимся между орками и гиспартской монархией. Так же, как вы. Блажке пришлось сделать усилие, чтобы не сжать кулаки. – Мы здесь не ради какой-то чертовой монархии. Не короля, калифа, эмира, не ради еще какого-нибудь долбаного выродка с короной. Мы здесь потому, что сами вырвали этот край из рук орков и затем удерживали, не давая им сцепить пальцы, мечами наших живых и телами наших мертвых. Вы хотите сражаться, потому что вам нужен дом. Я это понимаю. Но ты испытываешь благодарность к Гиспарте за то, что позволила здесь поселиться, вы чувствуете себя в долгу перед ними. Подождите, пока переживете голод раз-другой, пока ваши дома разнесут кентавры, пока увидите, как ваших людей растерзают несколько буйных улюдов. Тогда вы поймете, что это Гиспарта перед вами в долгу. – Блажка указала подбородком на служанку. – Вам будет трудно испытывать благодарность, когда вы переживете, что ваших женщин изнасилуют тяжаки, а тем несчастным, кто выживет, придется носить полукровок. Но вы все увидите. Если это место будет вашим домом, вам этого не избежать. Непроницаемый взгляд Тарифа стал еще тверже. – Моя жена никогда не станет жить с таким бесчестьем. Как и любая зараценская женщина. Блажка насмешливо выдохнула через ноздри. – Так и Рога говорят. Но я живое доказательство, что подобные клятвы не держатся. От недоумения брови Тарифа немного сдвинулись, но он быстро это скрыл. – Просто помни, что я сказала, – сказала ему Блажка, направившись к выходу. – Подожди. Блажка повернулась и увидела, что Тариф шепчет что-то жене на ухо. Та ответила единственным мягким словом и скрылась за занавеской. Блажка, охваченная любопытством, застыла в ожидании. Буквально через мгновение женщина вернулась с длинным тонким футляром. Тариф встал и принял его у нее, прежде чем подойти к Блажке. – У меня есть для тебя подарок, – сказал он. Блажка насторожилась, и это, по-видимому, стало заметно. – Только от меня и не более, – заверил ее Тариф. Футляр был из светлого дерева, весь изрезанный замысловатыми изображениями дивных животных. Держа его одной рукой, Тариф поднял крышку. Внутри оказалось оружие в ножнах. Клинок, широкий, треугольный, сужался от странного эфеса, состоявшего из пары параллельных дужек. Между ними находился еще пучок металлических прутьев, образующих рукоять. Тариф приглашающе кивнул. Блажка вынула оружие, обнаружив под ним еще одно такое же. Сжав рукоятку, она подняла странный клинок, и от его веса и баланса на ее лице появилась улыбка. Строение оружия было таким, что, если держать его в руке, лезвие продолжалось прямо от костяшек пальцев держателя, а дужки вокруг рукояти тянулись над запястьем. Лезвие было заострено с обеих сторон, и с ним Блажкина рука, по сути, превращалась в копье. – Ты слышала о королевстве Нарасинга? – спросил Тариф. Блажка, не сразу оторвав взгляд от оружия, покачала головой. – Некогда это была великая империя, лежавшая на востоке, даже дальше Тиркании. Оружие, что ты держишь, на их языке называлось «катара». Среди воинов Нарасинги самым подлинным испытанием мастерства и храбрости было убить тигра лишь парой таких клинков. – Было? Тариф кивнул, и на его непроницаемом лице отразилось сожаление. – После падения Империума мой народ продолжил сражаться в войнах других хозяев. Когда султаны, которые позднее основали Тирканию, стали покорять земли к востоку от Затопленного моря, зарацены вступили в их армию. Вскоре вторжение на восток привело их в королевство Нарасинга. Война между ними шла долго, тянулась из поколения в поколение. Нарасинга была разрушена, и это был последний раз, когда зарацены служили Тиркании. – Почему ты отдаешь их мне? – спросила Блажка, убирая катару в ножны. – Потому что ты пришла, охотясь на тигра без оружия и в одиночку. Очевидно, что у тебя есть свои когти. – Ты хочешь сказать, что мне придется когда-нибудь с тобой сражаться? – Я хочу сделать подарок в знак дружбы, – ответил Тариф. – Но скажу тебе честно: если Гиспарта попросит нас стать врагами, я не стану ее упрекать. И если дело дойдет до нашего противостояния, я отберу у тебя катару так же, как отобрал у последнего воина Нарасинги. Серьезный взгляд зарацена было трудно выдержать, но Блажке удалось не отвести глаза. Вместо этого она улыбнулась, вернула меч в футляр и захлопнула крышку. – Тебе не стоит опасаться, что Гиспарта попросит нас стать врагами, – заявила она. – Тебе лучше задуматься, что ты ответишь, когда чародей вернется и потребует, чтобы твой народ пошел войной на Гиспарту. Потому что это случится, Тариф Абу Нусар, так же верно, как встанет солнце. Кому ты будешь предан тогда? Хилякам, что дали тебе землю, на которой ты живешь? Или полукровке, которые сказал тебе, где ее искать? – Чародей спас мне жизнь, – ответил Тариф незамедлительно. – Честь не позволяет мне отказать ему. – Тогда зарацены снова будут служить Тиркании, потому что Штукарь – ее инструмент. – Значит, я могу лишь молиться, что ты ошибаешься. – Ну удачи, – сказала Блажка и подвинула футляр к нему. – Я уже взяла пару сумок тех чертовски вкусных фруктов с твоих деревьев. Я лучше приму их, раз ты в настроении что-то подарить. – Бери и то, и то, – ответил Тариф, выдавив легкую улыбку, и сунул футляр ей в руки. – Катары в подарок, а ньяранж – в уплату за мудрый совет знатока этого края. Блажка, с улыбкой уступив, приняла подарок, и Тариф вернулся к своему месту на коврах. Блажка, вместо того чтобы уйти, шагнула вперед и, взяв со стола чашку, выпила ее содержимое. Чай был уже холодный, но сладкий. Она приветственно подняла пустую чашку. – Добро пожаловать в Уделье, Тариф Абу Нусар, зарацен. Мужчина благодушно кивнул. Женщина уже убирала со стола, и Тариф нежно поймал ее руку, поцеловал ее, и мягко опустил жену рядом с собой на подушки. Блажка еще раз замерла у выхода и обернулась на него. – О, и если я узнаю, что ты мне солгал… если Штукарь здесь и ты его защищаешь, – я приду снова, чтобы вернуть тебе эти милые ножички. Лезвиями вперед. Глава 17 В хижину вошел послушник и заговорил с престарелыми Блажкиными хозяевами. Обменявшись непонятными фразами на уньярском, полурослик сообщил Блажке, что скоро прибудет Герой-Отец. И как только послушник вышел, уньяры невозмутимо вернулись к своим приготовлениям. – Не знаю, опустится ли Зирко до того, чтобы говорить по-орочьи, – заметила Блажка Кул’хууну. Сидя по другую сторону костра, вождь Клыков не обращал внимания на старика, предлагавшего ему чай, пока тот не отступил. – Он всегда уважал наши обычаи. Он понимает, что наша ненависть к Дар’гесту равна его ненависти. Мед замялся, но любопытство взяло в нем верх. – Почему вы подражаете оркам, раз так их ненавидите? Блажка, как и Мед, имела лишь смутное представление об убеждениях, которыми руководствовались Клыки наших отцов, но было очевидно, что он не мог упустить шанса разузнать о них. Кул’хуун сидел молча и неподвижно так долго, что Блажка подумала, он пробует вопрос на вкус, будто чай. Но проявить нетерпеливость было нельзя. Наконец из-за костра донеслась гортанная орочья речь: – Ты носишь прическу, как эльф. Это был не вопрос и не обвинение. И Блажка не знала наверняка, было ли это ответом. Как не знал и Мед. – Я их уважаю, – пояснил он. – Ты их любишь, – пробурчал Кул’хуун, вынужденный перейти на гиспартский, потому что у орков не было слова «любить». Мед прочистил горло. – Не уверен, что я достаточно их понимаю, чтобы любить. – Неведение и позволяет тебе их любить. Ты заполняешь пробелы этой любовью. – Я и об орках многого не знаю, но я не питаю к ним любви, – парировал Мед. Кул’хуун наклонился ближе и снова перешел на орочий. – Ты ненавидишь орка, который отнял твою руку, Эльфий Гребень? Мед потянулся здоровой рукой к своей культе. – Да. – Ненавидишь так сильно, что если бы мог заменить утерянную руку его рукой, отказался бы? Теперь уже Меду пришлось задуматься над ответом. – Нет. Я бы не отказался. Кул’хуун сверкнул глазами. – Клыки наших отцов тщатся понять орков. Мы следуем их обычаям вместо наших собственных, чтобы стать сильнее, и не заполняем пробелы в том, что знаем. Мы оставляем их пустыми. Заполнять их, как ты пробелы с эльфами, это порождает уважение, это глупый путь, по которому идут Мараные орками. Клыки не ставят орков выше себя, мы ставим их сразу за собой, чтобы и впредь видеть, какие они лютые звери. И чтобы иметь возможность их убивать. Мед выдержал взгляд Кул’хууна и ответил, как мог, на языке, в котором не было слов для выражения благодарности. – Твои слова сильны. Хижина посветлела, когда створки входа широко распахнулись, и старики, низко кланяясь, пригласили внутрь солнечный свет и Зирко. Герой-Отец обратился к радостным кланяющимся старикам. Взял старухину руку в свою и сказал что-то, отчего по ее морщинистому лицу полились слезы. Зирко проводили к костру, и, когда он уселся на лучшую овечью шкуру, уньяры устроили ему маленький пир, после чего смиренно покинули хижину.