Блажка протянула руку и коснулась рукой трикраткиной щеки. Ее голос еще не вернулся, но разве это было важно? «Будешь еще поддаваться?» Голова покачалась из стороны в сторону. – Нет, вождь. «Хорошо. Можешь остаться». Инкус помогла Блажке подняться на ноги, и зрители дружно выдохнули. Было ли это облегчение или разочарование – Блажка различить не могла. Встав, она старалась не шаркать ботинками, пока направлялась к Колпаку. – Дай ей меч, – прохрипела она ему. – И не ставь ее против других сопляков. Дерись с ней только сам. Колпак кивнул, Блажка забрала у Лодыря свои вещи. – Моя рука весьма хороша для опоры, если тебе нужно, – предложил тертый. – Не нужно, – просипела Блажка и ушла сама. В ту ночь она дала копыту необходимый отдых и рано ушла в свою светлицу. Сон манил ее. А потом отступил. Она кашляла в подушки, потела на простынях. Ночь, постель стали ей тюрьмой, держа ее на грани сна и никак не отпуская. Лихорадочно дрожа, со стучащими в голове молотами, она не могла обрести ни спокойный сон, ни сил, чтобы подняться. Жгучая тяжесть ползла от ее груди к горлу, невзирая на мучительный кашель. Терзания казались живым существом, неотступным и достаточно коварным, чтобы являться только когда она оставалась одна, делая ее слабость чем-то сокровенным и личным. Но этой ночью к ней вторгся кое-кто еще. Сонливость отступила, зверская головная боль прекратилась, кашель затих. Все знакомые боли ушли, точно обидевшись, что она позволила наблюдать за их воздействием постороннему. Блажка еле заставила себя выпрямиться и оказалась на табурете, прислонив спину к стене. – Штукарь. Он сверкнул улыбкой в слабом свете, золотые зубы тускло блеснули под луной. – Я знала, ты пришел, чтобы затрахать нас до смерти, – прорычала она. Чародей лениво почесал огромный живот. – По правде сказать, сперва я планировал не это. Я бы предпочел, чтобы вы все стали моими союзниками. – Прибереги свое вранье. Я тебя слушать не буду. – Жаль. Потому что, боюсь, если ты не будешь меня слушать, твое копыто обречено. Подувший с балкона ветерок охладил пот, что выступил у Блажки на коже, и ей стало даже более зябко, чем можно было ожидать. Штукарь едва шевелился. Он являл собой почти безликий сгусток тени, заполнявшей угол комнаты, и его фигуру венчали очертания тюрбана. Больше всего в нем пугала эта неподвижность – словно он намеренно себя сдерживал. Блажка попыталась вспомнить, куда положила тальвар, но это знание легко ускользнуло из ее разума, будто извивающийся угорь из пальцев. У нее оставались только голые руки. Обхватить его шею и сжать. Сейчас было самое время для выпада. Сейчас! Но она не сумела двинуться с места. Ее охватил очередной приступ кашля. – Я тебя убью, – прохрипела она. Чародей рассмеялся. – Ты можешь пойти по этому пути. Хотя я полагаю, ты на нем оступишься. Я не жажду ничьей смерти, но не стану и мешкать, если мне придется убить всех твоих братьев, если ты заставишь меня это сделать. Раз таков будет твой выбор. – Выбор? Я не стану играть в твои игры! – Ты должна проголосовать против Шакала. – Проголосовать? Что ты… против Шакала? Ты чокнулся. – Нет. – На пальцах Штукаря сверкнули кольца, когда он поднял руку, чтобы почесать нос. – Напротив, это единственное верное решение. Ты выступишь против него, но не станешь предупреждать о своем предательстве. И это положит конец его амбициям. Осознание не столько поразило Блажку, сколько польстило ей – как рука, давно ее касавшаяся, но которую она заметила только теперь, с нежным поглаживанием по большому пальцу. И эта приводящая в бешенство лесть уже свершилась. – Мне больно это делать, – продолжил Штукарь, и она словно знала наперед, что он скажет дальше. – Он очень мне нравится. Честно. Но сейчас не время Шакалу становиться вождем, я полагаю. У Блажки зашевелились челюсти, и она услышала собственные слова, которые сказала в тот день. Теперь они эхом разнеслись по ее темной спальне. – Он сядет на место вождя, тирканианец. Я помогу ему это сделать, и мы вместе вышвырнем отсюда твою жирную задницу. Штукарь устало вздохнул. – У нас нет времени на эти препирательства. Шакал уже бросил вызов. Вскоре вы все соберетесь и побросаете свои топорики. И твой будет брошен в поддержку Ваятеля. Сделаешь по-другому – и я уничтожу Серых ублюдков. Ездоков, молодь, которая еще учится, свинов. Я переверну эту крепость вверх дном. – Чародей лениво покрутил пальцем в воздухе. В отличие от настоящего, они были в Горниле. И сейчас, так же, как и тогда, Штукарь возник без приглашения. – И на этом я не остановлюсь. Ваша чудная Отрадная тоже сгорит. Твое копыто, твой удел – все погибнет зазря. Почему? Из-за твоей верности. Или из-за любви? Мне интересно, Ублажка, что ты больше любишь? Этого полукровку? Или Ублюдков? Тогда она замешкала. Надо было вскрыть ему живот. Штукарь склонился к ней, в его голосе послышалось сочувствие. – Шакал не пострадает. Ваятель понимает, что его смерть… испортит положение дел в братстве. Даю тебе свое слово, как сам вождь дал его мне. Шакалу позволят стать вольным ездоком. Предай его – и он будет спасен. Все будут спасены. Выбор за тобой. Но я должен попросить тебя сделать его сейчас. Она так и поступила: метнула топор в поддержку Ваятеля. Голосование, однако, закончилось вничью и требовало боя между избранными чемпионами. Тогда Штукарь снова нашелся с ответом. И она снова ему подчинилась. Овес дрался за Шака, она – за вождя, и она повергла обоих полукровок, которые были ей дороже всего на свете. Всего, кроме самого копыта. – Ты не знал… – сказала Блажка, вдребезги разбивая воспоминания. – Кто я такая. Ты не знал. Я не знала. Иначе сожрала бы твою плоть! Она вскочила с кровати, ударилась коленом об изножье и врезалась в стену, опрокинув стул. – Покажись! Она хотела, чтобы приказ прозвучал криком в ночи, но ее ярость заглушил тяжелый, чуть не до рвоты кашель. Страшась безумного ада в постели, она отказалась туда возвращаться и провела ночь лежа на полу, размышляя о мертвых днях, ожидая, когда они вновь явятся из теней. Глава 9 – Аль-Унанский огонь! Блажка с торжествующим видом прошествовала в переднюю дома каменщика. Это было одно из многих брошенных строений в Отрадной, и Мед использовал его для работы над укреплением деревни. Она не ожидала увидеть здесь Лодыря, но, войдя в проем, не выдала удивления и не сбавила шаг. – Чтобы убить собак, – продолжила Блажка. – Используем Аль-Унанский огонь. От этих слов Мед, казалось, застыл над чертежом, лежащим перед ним на столе, хотя его прежняя сосредоточенность явно была потеряна. Он медленно перевел глаза на Блажку и ответил: – Вождь, это не… – Шлюхан, уйди. – Блажка указала пальцем за дверь. Лодырь встал, прочистив горло, и вышел. – Огонь их убьет, – заявила Блажка Меду, когда они остались наедине. – Сами они уже не исчезнут, нахрен. – Сперва они должны опять появиться. – Появятся. А потом мы будем готовы дать им то, от чего они не оживут. – Ты не знаешь наверняка. – Он убил Месителя, он кого угодно убьет. – Да. И еще разрушил каменную крепость. А мы живем за деревянной стеной, Блажка. В последнее время братья редко называли ее по имени. Эта фамильярность одновременно успокаивала ее и приводила в бешенство. Она подавила обе реакции. – А ты знаешь другой способ? Я тебя слушаю. Она выдержала паузу. Мед перевел взгляд обратно на стол. – Вот и я не знаю, – сказала Блажка. – Никто не знает. Это мерзкое демонское семя – наш единственный шанс. – Нет. У нас вообще нет шанса. – Он до сих пор горит в Горниле. И мы его оттуда достанем. Мед рассмеялся. Горько.