– Вы удивляете меня, – сказала Марианна вслух, скорее, сама себе, чем собеседнику. Эдвард как будто не услышал этих слов и продолжал: – У вас хорошие соседи здесь? А Миддлтоны – приятные люди? – Нет, с ними нам не повезло! – не задумываясь, ответила Марианна. – Марианна, – не выдержала Элинор, – как ты можешь такое говорить?! Как ты можешь быть, так несправедлива? Они очень уважаемая семья, мистер Феррарс, и относятся к нам с дружеским расположением. Разве ты забыла, Марианна, сколько приятных дней мы провели вместе с ними? – Всё равно «нет», – сказала Марианна тихим голосом, – а также столько болезненных минут! Теперь Элинор пропустила мимо замечания сестры и постаралась занять гостя рассказом об их новом доме, бытовыми условиями, предстоящим ремонтом и прочими житейскими вопросами, которые иногда так удачно отвлекают собеседника от личных проблем. Но Эдвард говорил неохотно, и его холодность и сдержанность сильно обижали ее. Элинор была вне себя от досады, но решила не выдавать себя ради прежних встреч, и продолжала беседовать с ним так, как беседуют близкие друг другу люди. Миссис Дэшвуд, похоже, и не удивилась, увидев на пороге летнего коттеджа мистера Эдварда, его приезд в Бартон, казался, ей вполне естественным. Она была искренне рада и не сводила с нового гостя своих счастливых глаз. Нахлынувшие воспоминания пробудили в ней лучшие чувства к Эдварду, и она приняла его со всем своим радушием. Естественно, что мужчина, влюбленный в ее дочь, с долей симпатии относился и к ней самой, и миссис Дэшвуд ответила ему тем же. Через несколько минут от его застенчивости и холодности не осталось и следа, и Элинор была рада увидеть его прежним. Его влюбленность вновь пробудилась, интерес к их благополучию стал неподдельным. Но сам мистер Феррарс был похоже чем-то обеспокоен. Он похвалил их новый дом, восхитился красотой окрестностей, был вежлив и учтив, но всё же казался встревоженным. Это заметили все, а миссис Дэшвуд решила, что причина всему многочисленные поручения его матери, которые непосильным грузом легли на плечи Эдварда. Поэтому, при первой же возможности она не преминула высказаться об эгоизме некоторых родителей: – А чем занята сейчас уважаемая миссис Феррарс, Эдвард? – спросила она, когда обед был окончен, и все расселись у камина в гостиной. – Всё еще мечтает увидеть вас великим оратором? – Нет, я надеюсь, что моя мать теперь убедилась, что таланта к политике у меня нет. – Но, как вы планируете сделать карьеру, не вкладывая средств, не заводя связи, не получив профессии? Это ведь практически невозможно. – А я и не пытаюсь сделать карьеру. Моё единственное желание, чтобы как раз этого и не произошло. И у меня нет ни малейшего желания прославиться. Слава Богу, я не наделен гениальностью или красноречием! – У вас совершенно нет амбиций. Я знаю. Ваши желания более разумны. – Также разумны, как и у большинства живущих в этом мире. Я надеюсь только, что буду счастлив, но, как каждый из нас, обязан идти к счастью только своим путем. Знаменитость помешала бы моему простому человеческому счастью. – Удивительно было бы, если б помогла, – сказала Марианна, – Как могут богатство или величие сделать нас счастливыми? – Величие в некоторых случаях может способствовать счастью, – сказала Элинор, – А сбережения уж точно никому еще не помешали. – Элинор. Ради приличия, не говори так, – сказала Марианна. – Деньги могут обеспечить счастье только там, где нет любви и быть не может. – Возможно, – сказала Элинор, улыбаясь, – что мы к этому еще вернемся. Давай сравним, что каждая из нас понимает под словом «деньги» и «сбережения». Что ты понимаешь под словами «хорошие деньги»? – Около 18 или 20 сотен фунтов в год, не более этого! Элинор засмеялась: – Две тысячи в год?! Ого! Для меня и одна тысяча это уже целое состояние, хорошие «сбережения». Могу представить, чем это все закончится! – Но две тысячи в год – это просто разумная сумма, на меньший доход нормальная жизнь семьи просто невозможна. Когда я говорю «жизнь», то имею в виду достаточное количество прислуги, экипаж, или два, и свои охотничьи собаки… Меньше, пожалуй, невозможно. Элинор улыбнулась снова, когда услышала, как ее сестра описывает свои будущие расходы в имении Комб-Магна. – Охотничьи собаки? – переспросил Эдвард, – Но зачем вам охотничьи собаки? Не все же обязательно охотятся?! Марианна в ответ только покраснела: – Многие охотятся… – А я мечтаю, – вмешалась в разговор старших Маргарет, – чтобы кто-нибудь подарил каждой из нас по кусочку от огромного богатства! – Ах! Золотые слова! – воскликнула Марианна. Ее глаза радостно заблестели, а ее щеки заалели в предвкушении такого воображаемого счастья. – Мы все не отказались бы от такого подарка судьбы, – сказала Элинор, – Хотя все же богатство налагает определенную ответственность. – О, дорогая! – вскричала Маргарет, – Как счастлива я была бы и что только не сделала с ним!!! Марианна посмотрела на нее с пониманием. – А мне бы было трудно самой потратить все деньги, наверное, я отдала бы их дочерям, – сказала миссис Дэшвуд. – Ты можешь начать тратить свои сбережения прямо вот с этого дома, и проблема, куда вложить несметные сокровища, исчезнет сама собой. – Представляю, сколько замечательных заказов посыпалось бы от вашей семьи в Лондон, – сказал Эдвард, – если бы вы разбогатели. Скольких продавцов книг, нот и печатников вы бы осчастливили. Вы, мисс Элинор, выписывали бы по почте всё новые и новые гравюры, что же касается Марианны, то в Лондоне не останется ни одного нотного магазина, который бы не присылал ей новые музыкальные произведения! А книги: Томсон, Купер, Скотт! Она будет покупать их, покупать снова и снова, весь тираж, чтоб они не попали в плохие руки. И у нее обязательно будут книги, в которых авторы восторгаются грустными ветвями облетевших деревьев. Разве не так, Марианна? Простите меня, если я очень дерзок, но я не забыл наш прошлый спор и хотел вам напомнить о нём! – Мне было приятно вспомнить о прошлом, Эдвард. Не важно, была ли тогда меланхолия или тихая радость, но я люблю воспоминания. И вы никогда не обидите меня, напоминая о прошедших временах. Вы почти правы, предполагая как мои неожиданные доходы должны быть израсходованы. И конечно некоторые из них, особенно наличные, должны быть истрачены на коллекцию нот и книг. – А большая часть ваших средств уйдет на ежегодные выплаты авторам или их наследникам. – Нет, Эдвард, я должна кое-что сделать еще… – Возможно, вы учредите премию тому, кто написал книгу о полном оправдании вашей любимой манеры поведения. «Наша встреча случилась однажды…». Вы, по-прежнему считаете, что в жизни можно полюбить лишь раз? – Несомненно. Я еще очень молода, чтобы думать иначе. Думаю, вряд ли мне доведется убедиться в обратном. – Марианна, как всегда последовательна. Вы видите, – сказала Элинор, – она не изменяет себе. – Но, только немного стала серьезней, чем была, – заметил Эдвард. – Нет, Эдвард, – сказала Марианна, – Не вам меня упрекать. Вы сами-то не очень веселы! – Почему вы так подумали? – ответил он, посмотрев на нее, – Я ведь никогда и не был весельчаком. – Так же, как и наша Марианна, – сказала Элинор, – Я вряд ли смогу назвать ее «живчиком», хотя она очень горяча, очень запальчива во всем, чтобы не делала. Но она вовсе не хохотушка. – Думаю, что вы правы, – ответил он, – но я всегда ее считал веселой. – Я тоже часто ошибалась, истолковывая ту или иную черту характера, – продолжала Элинор. – Со стороны люди с живым воображением всегда кажутся нам более грустными или веселыми, гениальными или бездарными, чем они оказываются на самом деле. И мне трудно объяснить, почему это так. Беда в том, что часто человек ведет себя так, как о нем судят, и очень редко, по своей истинной сути. – Да, это так, Элинор, – сказала Марианна, – Я думаю, что всеми нами, в конечном счете, правит чужое мнение и что наша способность давать оценку другим была милостиво дана свыше только с одной целью – умело управлять соседями. Ты сама только что об этом сказала! – Нет, Марианна, никогда! Я никогда не хотела подчинить себе других. Единственное, что я всегда пыталась навязать людям, так это нравственные ценности. И ты не переубедишь меня в обратном. Я признаю, что виновата перед тобой. Я пыталась повлиять на тебя. Но разве я когда-то заставляла тебя действовать в угоду чужому мнению? – Вам никогда не удастся включить вашу сестру в глобальный план улучшения общей цивилизованности, – сказал Эдвард, – Получилось ли у вас что-нибудь хоть раз? – Эффект был прямо противоположным, – ответила Элинор, глядя на Марианну. – Теоретически, – продолжал он, – я полностью на вашей стороне. Но практически, я, несомненно, ближе к вашей сестрице. Я не люблю защищать себя. Но я от рождения застенчив, и поэтому часто выгляжу стесненным, хотя не испытываю при этом никакого смущения, а просто нахожусь в состоянии своей естественной неуклюжести. Я часто думаю, что по своей природе я должен ограничиться только близким кругом знакомых друзей, так как ничтожно себя чувствую в кругу незнакомых или известных людей. – У Марианны нет такого алиби невежливости, как у вас, застенчивость ей не знакома. – Она слишком хороша собой, чтобы быть застенчивой, – заметил Эдвард, – Робость – идет от нашего несовершенства. Если бы я был уверен в том, что мои манеры превосходны, я бы не был так застенчив! – Но вы, стали бы неискренним, скрытным человеком, – заметила Марианна. Эдвард внимательно посмотрел на нее: – Скрытным? Разве я скрытен, Марианна? – Да, и очень. – Я вас не понимаю, – вдруг воскликнул он, покраснев, – Скрытен, но как, и в чем? В том, что я вам рассказал? Почему вы так предположили? Элинор с удивлением смотрела на его неожиданную бурную реакцию и постаралась всё перевести в шутку: – Разве вы недостаточно знаете мою сестру, чтоб понять, что она имеет в виду? Разве вы не знаете, что она каждого обвиняет в скрытности, если он только не говорит также много, как она? Эдвард ничего не ответил. Но серьезность и задумчивость снова вернулись к нему, и некоторое время он сидел у камина молча. Глава 10 Элинор с большой тревогой наблюдала за подавленным состоянием своего гостя. Радость от его приезда для нее омрачилась тем, что сам он, казалось, не испытывал от этого почти никакой радости. Было ясно, что он несчастен. Элинор объясняла его депрессию прежним чувством, которое, без сомнений, она когда-то разбудила в нем, хотя почему он не спешил с признанием, было ей непонятно. Она стала волноваться, а любит ли он ее по-прежнему? Уверенность таяла с каждым часом. Былая нежность в его взоре появлялась лишь на миг, и снова уступала место холодности. На следующее утро он спустился к завтраку раньше, чем миссис Дэшвуд и Маргарет. Элинор уже была в столовой, а Марианна, всегда готовая содействовать их счастью, насколько это было в ее силах, поспешила под каким-то предлогом оставить их наедине. Но не успела она подняться и на несколько ступенек, как хлопнула дверь и, оглянувшись, к своему удивлению, увидела, что Эдвард вышел в коридор следом за ней. – Пойду, проведаю своих лошадей в деревне, – сказал он, – так как вы еще не готовы к завтраку, я скоро вернусь.