Я отстраняюсь и скрещиваю руки на груди. — Хорошо. Если ты должен. — Я отмахиваюсь от него, вздыхая, когда резко падаю на подушку. — Я знал, что новая школа пойдет тебе на пользу. Посмотри на себя, ты ведешь себя как настоящая леди. В этом году ты стала намного лучше читать. Я очень горжусь тобой. — Папа нежно целует меня в лоб, прежде чем закрыть дверь моей спальни. Я выключаю лампу. Мои глаза закрываются, и мой разум кипит, думая о книге и о том, как закончилась глава. Любопытство о том, что будет дальше, съедает мое терпение. Не в силах заснуть, я достаю из тумбочки маленький фонарик, который храню для таких ночей. Я хватаю книгу и иду в свой шкаф. Если бы родители застали меня за таким чтением поздно вечером, они бы прочитали мне целую речь. Чтобы спасти нас всех, я прячусь на своем обычном месте за одеждой и парой картонных коробок. Фонарик отбрасывает тени, когда я открываю книгу на следующей главе. Мой палец ведет меня, удерживая на месте, пока я упражняюсь в чтении. Кэтнисс убегает от других, избегая при этом смерти. Она храбрая и крутая. Откуда-то снизу раздается крик. Волосы на моих руках поднимаются от того, как страшно это звучит. Крик отца пугает меня, и я дрожащими пальцами выпускаю твердый переплет. Она падает на пол рядом с моими ногами с сильным стуком. Я задерживаю дыхание, пытаясь осмыслить услышанное. Звон стекла вдалеке и далекие мольбы моей матери заставляют меня паниковать. Мое сердце учащенно бьется в груди, когда мой отец переходит с английского на испанский, умоляя о пощаде. Незнакомые голоса кричат в ответ, прежде чем что-то еще разбивается. Папа предупреждал меня о подобных вещах. Он учил меня оставаться в своей комнате и ждать, когда кто-нибудь из них придет за мной. От очередного крика мамы у меня перехватывает дыхание. Я остаюсь приклеенной к ковру, мои пальцы судорожно пытаются схватить фонарик. Мой отец кричит, его мольбы доносятся через закрытую дверь моей спальни. Я пытаюсь сдержать дрожь в теле. По дому разносится громкий хлопающий звук, как будто внизу кто-то устроил фейерверк. Папа перестает кричать, а мама издает болезненный вопль. Мои пальцы дрожат, когда я выключаю фонарик. Щелчок звучит слишком громко, нарушая тишину, когда темнота скрывает меня. Раздаются новые хлопки, перекрывая мамины крики, от которых у меня по спине пробегает холодок. Раз. Два. Три. Мои глаза слезятся, когда я пытаюсь дышать, а стук сердца мешает мне слышать. В глубине души я знаю, что что-то не так, ведь мои родители больше не плачут. Я качаю головой, как будто это движение может вытеснить беспокойство из моего мозга. Мысль о том, что с ними случилось что-то плохое, слишком тяжела для меня. Я резко вдыхаю, когда моя дверь со скрипом открывается. Вот они. Они найдут меня. Дверь шкафа заглушает звук шагов. Я втягиваю свое тело в себя, пытаясь исчезнуть в самом маленьком уголке шкафа. Коробки и вешалки с одеждой скрывают меня. Я не Кэтнисс Эвердин. Я притворяюсь, прячусь, страх заставляет меня свернуться в клубок ничтожества. Дверцы моего шкафа открываются, и кислота подбирается к моему горлу от этого шума. Я не решаюсь сглотнуть, боясь, что незнакомец услышит меня. Некоторые вешалки гремят, и мои туфли толкаются. Я сдерживаю желание вздохнуть, когда что-то ударяется о коробку передо мной. Так же быстро, как появился неизвестный, он закрывает дверь шкафа. — Его дочери здесь нет. Может быть, она с другим членом семьи? Или мы должны проверить все комнаты? Я закрываю рот рукой, чтобы не вырвался ни один звук. Слезы брызжут на мои пальцы, но я молчу. — Olvídalo.(прим. пер Забудь об этом.) Мы справились с работой. Эль Хефе будет гордиться нами, и после этого он должен будет повысить нас в должности. — Эдуардо был занозой в его заднице в течение многих лет. Я борюсь со всем, что во мне есть, чтобы не закричать и не выдать себя. Кэтнисс не плакала бы. Она бы вышла из шкафа и что-то сделала. Что угодно. Я слабая, жалкая трусиха, которая едва переводит дыхание, борясь с желанием вырвать. Где-то внизу хлопает дверь. Мама и папа придут за мной. Они в порядке. Может быть, немного ранены, но они придут. Проходят минуты, а я не слышу никаких звуков в доме. По моему лицу текут слезы, я молюсь, чтобы папа нашел меня и отнес в постель. Несколько часов я не двигаюсь, боясь выйти на улицу. Мои глаза привыкают к темноте, я раскачиваюсь взад-вперед, чтобы успокоиться. В конце концов, я выползаю из своего укрытия, мой желудок опускается, когда я открываю дверь шкафа. Я останавливаюсь, прислушиваясь, не знает ли кто, что я здесь. Проходит несколько минут, прежде чем я решаю, что можно двигаться дальше. Сделав глубокий вдох, я открываю дверь своей спальни. Она скрипит, как в одном из эпизодов «Скуби-Ду». Мое сердцебиение ускоряется, когда я испускаю дрожащий вздох. Я ненавижу темноту. Мой дом кажется жутким, свет выключен, а тени задерживаются в самых черных углах. Кожу на шее покалывает. Мои ноги несут меня вниз по лестнице, я сжимаю в руках фонарик, отчаяние дает мне силы идти дальше. — Mami? Papi?(прим. пер Мамочка? Папочка?) Тишина. Полная тишина и темнота заставляют пульсировать жилы на моей шее. Я борюсь с желанием взбежать по лестнице и спрятаться под одеялом. Кэтнисс была бы храброй в темноте — сильной и ничего не боялась. Я спотыкаюсь обо что-то, преграждающее мне путь на кухню. Моя голова падает сама по себе. — Нет! Нет, нет, нет, нет. Фонарик с грохотом падает у моих ног и укатывается в сторону. Мои ноги подкашиваются, когда я падаю на пол, мои пальцы цепляются за мамину руку, холодную в моей, и я чувствую себя не в своей тарелке. Слезы заливают мои глаза, стекают по щекам и падают на нее. Я переползаю через ее тело и притягиваю ее к себе. — Mami! ¡Despiértate!(прим. пер Мамочка! Просыпайся!) — дрожащими пальцами я убираю ее волосы с лица, мое сердце сжимается при виде ее пустых глаз, смотрящих на меня. Холодные, безжизненные глаза без каких-либо признаков ее тепла. — Mami, ¿qué pasa? Regresa a mi.(прим. пер Мамочка, что случилось? Вернись ко мне.) — Мои руки становятся скользкими, когда я отпускаю ее руку. Я проверяю свои пальцы, но из-за недостатка света трудно понять, что сделало их мокрыми. Слезы портят мне зрение, когда я двигаюсь к фонарику. Свет падает на моего отца, лежащего рядом с мамой, за ним тянется кровавый след. Всхлип вырывается наружу, когда я подползаю к папе, обнимаю его и прижимаю ухо к его груди, надеясь, что он еще жив. Я могу позвать врача или бабушка, чтобы они помогли мне. — Por favor, Papi, no me abandones.(прим. пер Пожалуйста, папочка, не бросай меня.) Тишина. Сердце не бьется. Ни дыхания. Ничего. — Нет, нет, нет. — Болезненные звуки вырываются из меня. Я плачу у него на груди, теряя контроль над собой. Он пахнет совсем не так. Мои пальцы хватают его костюм, трясут его, как будто он может ожить. Вернуться ко мне. — Не оставляй меня. — Кричит мой надломленный голос. Никто не отвечает. Никто не слышит моих криков. Никто не может спасти моих родителей. Их больше нет. Умерли. Убиты. Мои руки блестят в плохом освещении, окровавленные и грязные. Накатывает волна тошноты. Я едва успеваю пройти несколько футов, прежде чем мой ужин снова попадает в горло, и мое тело задыхается, пока ничего не остается. Я опускаю трясущиеся руки на деревянный пол. Осколок стекла вонзается в мой палец, резкая боль вырывает у меня шипение. Кровь выливается из меня, когда я отрываю толстый кусок от среднего пальца. Слезы стекают по моему лицу и падают на пол, исчезая в кровавом следе, оставленном моим отцом. Я лежу на скользкой плитке, подтянув колени к груди, и жалею, что убийцы не забрали и меня. Мое тело дрожит, когда я раскачиваюсь взад-вперед. Я выключаю фонарик и позволяю теням заползти внутрь, окружая меня, тишина разрывает мое спокойствие. Глава 1 Джакс Настоящее время — Джакс, твой завтрак остывает! Что ты делаешь все утро в своей комнате? Мы выбросили все твои журналы Playboy много лет назад! — голос моей мамы гудит через домофон в моей старой комнате. Вот что происходит, когда я навещаю свою семью во время зимних каникул. Ничто так не напоминает отпуск, как утренние звонки и обвинения в том, что я дрочу перед утренним чаем. Я застонал, вставая с кровати и нажимая кнопку на динамике. — Я разочарован в тебе. Последнее, что я хочу услышать, когда нахожусь на грани оргазма — это голос моей мамы. Ее смех заставляет трещать крошечный динамик в моей комнате.