Он тут же привязал мула к двери и повел своего дядю в дом. Мужчины и женщины сидели напротив друг друга вокруг огня. Все встали, чтобы поздороваться с ним. Когда дошла очередь до тети, ее пришлось поддерживать: она была слепой. — Где ты, сын моей сестры? Где ты, мой лев? — спросила она, вытянув руку. — Я здесь, тетя, я здесь! Он взял ее за руку и, обняв, поцеловал. Тем временем девушки расстелили ковер и разложили на нем подушки. Гостя усадили на самое почетное место, рядом с дядей Булахрасом. — Не каждый день случается нам принимать такого гостя. Твое присутствие среди нас достойно жертвоприношения. Махфуд хотел было извиниться за свое появление в столь поздний час, но ему не дали говорить. Старик уже отдал распоряжение своим сыновьям пойти в загон за ягненком. И вскоре двое молодых людей вернулись с зарезанным ягненком, которого они притащили к центральному столбу жилища и в мгновение ока тут же разделали его. А дядя с тетей засыпали Махфуда вопросами о семье, о детях, о здоровье, об урожае. Одна из невесток встала, чтобы взять из рук мужа печенку, которую тот вынул, и пошла к очагу. Приподняв платье, она села, скрестив ноги, и принялась за дело с помощью своей сестры Урдии. Они разрезали на кусочки печень, сердце, легкие и поставили все это жариться на огонь. Вскоре весь дом наполнился запахом жареного мяса. — Поторапливайтесь, дочки, — сказала им тетя, — наш гость проголодался. Остальные девушки палили голову ягненка и ножки. Махфуд обратил внимание на Урдию, которую он видел в первый раз. У нее были большие черные косы, горделивая осанка и чарующий взгляд. Дядя торопил Махфуда: — Ешь, ешь и не обращай на меня внимания. Я слишком много болтаю. Это все, что мне остается, ведь я не могу больше работать. — Нет, дядя. Ты для нас образец, достойный пример во всем. Молодые люди извинились и пошли спать. Старая тетушка велела своим невесткам стелить постель и тоже идти отдыхать. — А то кто завтра будет доить коров? — сказала она, зевая. — Я засыпаю на ходу. Поднимайся и ты, старый, отведи гостя к его постели. Он, должно быть, очень устал. Проснувшись, Махфуд стал собираться домой, сказав, что его ждет работа. Бахджа попрощалась с ним и благословила его. Она надавала ему множество подарков для своей сестры и для всего семейства. Весна была на исходе. Пшеницы и ячменя почти не осталось. В эту пору чаще всего и появлялись бандиты. Они нападали на фермы, крали скот и грабили людей. Махфуд ехал верхом на муле. И вдруг, подняв голову, он почувствовал, что за ним следят. Два всадника приближались к нему, тогда как остальные наблюдали за ним с холма. Он съехал с тропинки и двинулся напрямую. Повинуясь ему, мул побежал быстрее. Бандиты угрожающе размахивали руками, но он все подгонял мула и почувствовал себя в безопасности, лишь когда подъехал к самой деревне. XVIII Минувший год был голодным годом. Люди ели клубни растений, корни и траву. Они были разуты, раздеты. Бандиты бесчинствовали, грабили и угоняли скот средь бела дня. Это случилось в начале лета, в самом разгаре дня. Было очень жарко. Ячмень уже поспел, и желтые зрелые колосья колыхались на солнце. Колосились густые поля пшеницы. И вдруг прискакал человек на рыжей взмыленной лошади, искры так и летели у нее из-под копыт, она была даже не оседлана. Согнувшийся пополам, мужчина с перевязанной поясницей звал на помощь: — Помогите, люди добрые, бандиты, бандиты напали! Он обливался потом, рана его болела. Из ближайшего дома вышел Зидан и тоже стал звать на помощь. Сбежались все мужчины, кто с ружьем, кто с мотыгой, а кто с дубинкой. — На гору, на гору! — кричал Зидан. — Надо перерезать им дорогу. Лошадь бросилась вперед. Мужчина изо всех сил старался удержаться на ней. Сам он, как выяснилось потом, находился дома, а сын вел скотину на выпас. И вдруг, откуда ни возьмись, бандиты. Сын стал звать на помощь. Он выбежал с ружьем, но прежде чем успел выстрелить, бандиты ранили его. Женщины перевязали ему рану, и, несмотря на боль, он вскочил на лошадь и поскакал за помощью. Он оповестил деревню Черный Ручей, потом У Подножия Горы и Два Форта. Мужчины собрались всем миром и, окружив бандитов, стали биться с ними. Это было похоже на самую настоящую войну. От выстрелов загорелось поле. Крестьяне не знали, что делать: тушить огонь, пока он не пошел дальше, или драться с бандитами. Но тут само собой все решилось. Бандиты бросили скотину и бежали, унося с собой одного убитого. Крестьяне потушили пожар и привели стадо. Но по дороге бандиты успели прихватить скот у Хасана и Аиссы. Ребятишки вцепились в бандитов, те стали осыпать их ударами, а едва отпустили, как мальчики снова увязались за ними. Тогда один из бандитов привязал их к дереву. Губы у ребятишек были разбиты в кровь. И как ни старались они высвободиться, все было напрасно. Услышав выстрелы, Аисса сказал Хасану. — Это они убили твоего отца. Банда Чумового. «Хоть бы их всех перебили, — подумал про себя Хасан, — чтобы ни один не спасся». Он попробовал вытереть рот, но мешала веревка. С досады Хасан плюнул в сторону грабителей. Отвязали ребят возвратившиеся крестьяне. Недоставало только сына Матушки. Он сделал крюк и заглянул к родственнику. А в деревне прошел слух, будто его убили. Матушка совсем обезумела. С воплем бежала она по полю, следом за ней женщины, мужчины и ребятишки. Дом их родственника стоял высоко над деревней. Увидев бегущих людей, сын Матушки понял, что допустил оплошность. — Я здесь, — стал кричать он, — я здесь! Бежавшие остановились на лугу, заросшем острыми колючками, желтизну которых расцветили пятна ярких платьев и белых тюрбанов. Матушка без сил опустилась на землю. Ноги ее кровоточили. Увидев это, те, кто бежали за ней, взглянули на свои ноги; оказалось: все были босиком и у всех ноги были изодраны в кровь. Только теперь они почувствовали боль от колючек, вонзившихся в их потрескавшуюся, почерневшую кожу. XIX Айша так и не оправилась после смерти мужа. На девятый день к ночи небо сплошь было покрыто тучами, только кое-где сквозь облака пробивались лунные блики. В загоне вдруг заревели и заметались быки. Айша с трудом поднялась и открыла дверь. В проем ворвался желтый бык, волоча по земле внутренности. Не раздумывая, она захлопнула дверь и задвинула железный засов. Бык вытянул шею и распластался всей своей тушей. Она закричала от ужаса, стала звать на помощь. Но в ответ ни звука, никто не шелохнулся. Она села в уголок, накрыв голову подолом платья, и так, одна, в страхе просидела всю ночь. Ее сын Мурад проснулся очень рано. Было еще темно, когда он пошел к матери завтракать. Накануне вечером он ничего не ел, засиделся допоздна с товарищами и к каиду явился только после ужина. Войдя в загон, он отчетливо увидел в предутреннем свете быка синей масти с задранными вверх копытами. Он протер глаза и подошел поближе. Сомнений не было: бык лежал мертвый с распоротым брюхом. Мурад бегом бросился к двери и стал стучать: — Мама, мама, это я. Открой! — Прислушавшись, он снова позвал: — Мама, мама, это я! С тобой ничего не случилось? Мать с трудом дотащилась до двери, отодвинула железный засов. Раскрывшаяся дверь ударилась о второго быка. Вытаращив глаза, Мурад с оторопелым видом уставился на мать. Она была бледна, как смерть, в блуждающих глазах застыл ужас. Светало. В загон зашли сначала несколько человек, потом еще и еще. Собралась почти вся деревня: и мужчины, и женщины. Оказалось, многие слышали крики Айши, когда она звала на помощь, но никто не осмелился выйти. Все боялись. С тех пор как погиб ее муж, никто больше не решался выходить из дому, даже если надо было кому-то помочь. Вскоре прибыл и сам каид. — Что здесь происходит? — спросил он. Люди расступились. Ему показали быков со вспоротым брюхом. Взглянув на них мельком, он обвел суровым взором всех присутствующих. — Кто это сделал? — потребовал он ответа. С минуту все молчали, потом откуда-то из середины толпы раздался робкий голос: — Она звала на помощь вчера вечером, после последней молитвы. Голос умолк. Каид тряхнул головой: — Постарайтесь дознаться кто. На каторгу, на каторгу, я сошлю его на каторгу! — повторил он несколько раз. Затем, повернувшись спиной к толпе, сказал: — Унесите их и закопайте. Последние слова были приказом. Сам он тут же пошел прочь. — Унесите их, унесите, — повторяла за ним толпа. Люди разбились на группы и потащили быков под деревья, на край оврага. Сквозь облака пробился солнечный луч. Упало несколько капель дождя, но вскоре небо прояснилось. — О, Аллах, чем провинилась бедняжка Айша? Что за напасть: сначала муж, теперь… — шептали в толпе, роя яму. — За что такая беда? За что столько страданий? Женщины окружили Айшу и говорили без умолку: — Это все они. Они убили отца. Теперь быков. Кроме них, некому. Кто станет убивать быков? Говорили просто так, ни к кому не обращаясь. Но на каждый вопрос находился единственно возможный ответ. Вдруг Айша забилась в судорогах. Ее тщедушное тело сотрясалось. Она вся посинела, и пена выступила у нее на губах. Женщины подхватили ее, стали держать за ноги. Одна из них взяла ее руки и вложила в них ключ. — Злой дух, — твердила она, — злой дух вселился в нее. Принесите ладана. Все засуетились. Одна из соседок пошла за ладаном. И вскоре весь дом окутал запах ладана. Айша успокоилась, судороги прекратились. Но женщины остались сидеть возле нее. Тем временем Мурад отправился на поиски управляющего, который остался сторожить скотину до его возвращения. — Ты найдешь меня у Трех Холмов, — сказал тот Мураду. Голова у мальчика разламывалась. Не поднимая глаз, измученный, он, едва волоча ноги, обогнул холмы, потом нагромождение скалистых уступов. Как раз у выхода к полям деревни Трех Холмов возвышались две громадные глыбы, в темноте они казались призраками. И тут до мальчика донеслись чьи-то голоса. Он остановился. А что, если… Мурад бесшумно проскользнул мимо каменных утесов. Последние два метра он проделал ползком и прижался к скале. — Я сделал, как мне велели, — говорил кто-то. — А можно было бы продать их или хотя бы съесть. Во всяком случае извлечь какую-то пользу. — Жандармы рыщут по всем базарам. Они разыскивают скотину какого-то европейца. Тебе не оставалось ничего другого, не то и на каторгу мог бы угодить. Слово «каторга» возымело свое действие. У бандита мороз пробежал по коже, на лице отразился ужас. Он знал, что это такое. Ему уже довелось провести там три года из-за помещичьей козы.