Внутри я вся закипела от хриплого голоса Салема, мои руки сильно дрожали под 54-киллограммовой штангой. — Я поднимаю вес больше моего собственного, ублюдок, — я лежала на спине, напрягаясь с мучительным усилием, чтобы поднять штангу достаточно высоко и вернуть ее на стойку. Мои мышцы горели и дрожали. Я не могла… толкнуть ее… вверх… Последние силы покинули меня. Мои пальцы потеряли хватку, и штанга накренилась. Салем поймал ее в мгновение ока и легко поставил на стальные опоры одной рукой… бл*дский показушник. С прерывистым выдохом я рухнула на скамейку, свесив руки к бетонному полу. Вонь моего пота пропитала тренировочный зал, тяжелый звук моего дыхания сотрясал спертый воздух. Жители делили это огромное пространство и все его причудливое оборудование, но сейчас мы с Салемом были предоставлены сами себе. Он возвышался надо мной, его лицо нависало надо мной вверх ногами. Он нежно погладил меня по щеке и заправил за ухо мокрую прядь волос. — Красивая, — его взгляд был таким же ярким, как летнее небо, пока он покрывал поцелуями мои покрытые хлопком груди, короткие шорты и голые ноги, прежде чем вернуться к моему лицу. — Иногда из-за тебя так чертовски трудно дышать. Мое собственное дыхание застряло в горле. Прошло три недели с тех пор, как он оставил меня безмолвной и барахтающейся в гараже. Три недели с тех пор, как я спрашивала его о других женщинах или требовала, чтобы он позволил мне укусить его. Я покинула гараж, сосредоточившись на одной вещи — его почти-признание в любви. С тех пор я каждый день настаивала, подталкивала и умоляла. «Ты любишь меня?» «Пожалуйста, скажи мне». «Мне нужно, чтобы ты сказал это». Его реакция всегда была одной и той же — страстное желание в глазах, дрожащее на губах признание, за которым следовало полное и абсолютное молчание. Мне не нужно слышать эти слова. Мне нужно, чтобы он сам принял их. Теперь, глядя на него снизу вверх, я видела в его взгляде ту же напряженность, что и в последние несколько недель. Черт побери, это выражение не уходило из его глаз ни на секунду — в особняке, в лагере, и каждое мгновение, которое мы проводили вместе в его утопии. Он любил меня. Я позволила жестокости его предательства затуманить мое понимание и заставить поверить в обратное. Но вот о чем я не задумывалась, так это о его истинных мотивах. Он захватил меня в плен, потому что не мог убить. Лгал мне из страха потерять меня. Принудил меня к публичному сексу, чтобы защитить меня. Он преследовал меня со всей грацией дьявола, его мораль была моралью победителя. Но он любил меня, по-своему, своими словами. «Я хочу трахать тебя, лелеять и защищать до конца наших дней». Его любовь была грубой и извращенной, темной и неохотной, но она была настоящей. Я видела это в том, с каким обожанием он смотрел на меня. Я слышала это в том, как прерывалось его дыхание каждый раз, когда встречалась с ним взглядом. Я чувствовала это в бессознательных движениях его пальцев в моих волосах. Вкушала это в самоотверженной сладости его поцелуев. Когда он сбежал из гаража в тот день, я поняла, что он не просто любит меня. Он любил меня так сильно, что это приводило его в ужас. Я знала, что он никогда раньше не был влюблен и никогда не получал любви от другого человека, даже от своей собственной матери. Хреновее всего было то, что я любила его и никогда не говорила об этом словами. Вместо этого я совершала бесчисленные покушения на его жизнь. Неудивительно, что он закрылся, когда я потребовала, чтобы он признался в своих чувствах. Любовь могла бы победить все, но в его случае это было буквально. Любовь не просто победит его. Она может превратить его в пепел. В моей груди вспыхнуло пламя, как бывало всегда, когда я думала о его смерти. Салем опустился на колени рядом со скамейкой, его торс оказался на уровне моей головы, а перевернутое лицо — в нескольких дюймах от моего. Его пальцы нашли мои волосы, расчесывая их с болезненной нежностью. «Я люблю тебя». Черт, мне просто нужно было сказать эти слова. Он наклонился ко мне, и его губы терпеливо и скромно коснулись моих губ. Это не тот поцелуй, который ведет к сексу. Это его язык преданности. Каждое нежное прикосновение его языка говорило мне, что я прекрасна и лелеема. Отчаянная напряженность в его глазах говорила, что я необходима и любима. «Я люблю тебя». Мне нужно сказать это так, чтобы это прозвучало, как будто я говорю это всерьез, хотя и не всерьез. Мягкое скольжение его пальцев по моим ключицам прошептало тысячу извинений. Его прикосновение призрачно скользнуло по моей груди, оплакивая эмоциональные шрамы. Салем провел пальцем по моим ребрам, молча обещая свою защиту, поклоняясь мне, любя меня. «Я люблю тебя». Если бы я могла изобразить это, то это не по-настоящему. Если бы это было не по-настоящему, мне не пришлось бы выбирать. Но я не могла притворяться. Я пыталась. Бл*дь, я пытался каждую секунду каждого дня в течение нескольких месяцев. Не имело значения, что его предательство запятнало нашу связь. Моя любовь к нему выжила, пылая в сердцевине нашей связи так же сильно, как и всегда. Мое сердце покрыто синяками, мое доверие разбито вдребезги, и если бы между нами был только секс, я бы приняла его в свое тело без раздумий и привязанностей. Но это не так. Его пальцы прошлись по моей коже успокаивающе, смиренно и без претензий, и моя кровь запела. Дышащая, фундаментальная основа моей души была так глубоко пропитана его душой, что я оказалась бессильна против него. — Что ты собираешься делать, Доун? Я поймала его взгляд, и мой голос дрогнул. — Что? — Ты собираешься любить меня без всяких условий? Или убьешь меня, чтобы спасти человечество? Ты не можешь сделать и то, и другое. Каждый мускул в моем теле напрягся. Все всегда сводилось к этому. Выбор между ним и будущим человечества. Как могло пророчество быть таким жестоким? Оно украло мою мать и опустошило моих отцов. Сколько еще людей нужно принести в жертву? Я вынуждена была верить, что есть другой путь. Если бы Салем просто отпустил свой страх и предложил свою вену, я могла бы приманить живой яд в его крови. Я знала, что мои клыки предназначены для того, чтобы извлечь его и разорвать звенья. Я могла сделать это медленно, осторожно. Я бы остановилась, если бы это причинило ему боль. Ему необязательно умирать. — Ты владеешь моим сердцем, — я села и с убеждением посмотрела ему в глаза. — Если ты отдашь мне свое, я его не уничтожу. Я буду осторожна. — Ты хоть понимаешь, как это извращенно звучит? — он встал и прошелся по комнате, приглаживая руками волосы. — У тебя нет никакого подтверждения, никаких научных доказательств… — У нас нет никаких доказательств или подтверждения, что мой укус убьет тебя, — я встала, расправив плечи, и мой голос звучал с силой. — Мы должны попытаться. Опустошение исказило его лицо. Он не хотел отказывать мне. Я видела это в его струящемся взгляде, его потребность дать мне то, что я хотела, боролась с его страхом перед последствиями. Я знала, что он думает о том, как Кип испепелился под моим укусом. Я не просто просила Салема рискнуть своей жизнью. Я просила его рискнуть жизнью каждого гибрида под его крышей. Согласно пророчеству, я покончу с ними всеми. Но на этот раз он не сказал «Нет». Я осторожно приблизилась к нему, и мой пульс бешено колотился от ужасного противоборства в его взгляде. Мне очень хотелось успокоить его, и я ускорила шаг, скользя руками по его обнаженной груди. Урчание завибрировало в его горле, и он обхватил меня руками, притягивая к себе и прижимаясь губами к моему лбу. — Что ты со мной делаешь? Я погладила его скульптурную грудь и выпуклые плечи. Салем соблазнял меня красотой и дразнил свирепым характером. Но именно та изысканная манера, в которой нас тянуло друг к другу, делала меня слабой в его присутствии. Чем больше я прикасалась к нему, тем чаще дышал Салем. Он наклонил голову, касаясь своей щекой моей, и еще ниже, пока его горло не оказалось на расстоянии укуса. Мои десны болели, отчего по зубам прокатился импульс. Он обнажил горло, и каждая жилка на его шее напряглась. Он предлагал или дразнился? С колотящимся сердцем я схватила Салема за плечи и подалась к нему. Мои клыки оцарапали его кожу, и его тело стало совершенно неподвижным. Я стояла на краю пропасти, ожидая, когда он сделает следующий шаг. Выскочит ли он из комнаты или прижмется ко мне еще теснее? Салем дернулся совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы мои клыки вонзились ему в горло, не повредив кожу. Я не шевелилась, не дышала. Затем я почувствовала это — мгновение, когда тишина сменилась с надежды на отчаяние. Его мышцы напряглись, и все его настроение помрачнело, закрываясь от меня. Тепло покинуло его тело, и в следующее мгновение, единственным, что я держала, оказался холодный пустой воздух. Я уставилась на вращающуюся дверь и пустой коридор за ней. Салем давно ушел и забрал мое сердце с собой. Но у меня осталось его сердце. Я потерла грудь. Связь между нами была чрезмерно чувствительной, но в то же время настойчивой и нерушимой. Он мог бы убежать на другой конец света, но не сумел бы избежать грубых эмоций, которые объединили нас вместе. Я вернулась в нашу спальню и больше не видела его до того вечера, когда он принес мне ужин. — Пойдем со мной в столовую, — он задержался в дверях. Столп силы, заключенный в черную кожу — он владел самим воздухом, который окружал его. Но выражение его лица было настороженным, глаза смотрели куда угодно, только не на меня. Моя нерешительность заставила его сжать челюсти, и он ушел без моего ответа, закрыв дверь и заставив мои клыки исчезнуть. Могу ли я винить его? Я надела потрепанную ночную рубашку, не собираясь выходить из комнаты. Отвернувшись от двери, я уставилась на тарелку с едой, которую он принес. Мясо, вероятно, пахло восхитительно, но единственное, что я чувствовала, — это вонь собственной слабости. Я хотела, чтобы Салем преодолел свои страхи и рискнул своей жизнью, но я не могла даже выйти в комнату к женщинам, которых он трахнул. Или не трахнул? Или все еще трахался с ними? Образы того, как он входит в Макарию, скрутили мой желудок. Мне нужно повзрослеть и избавиться от своей ревности. Он любил меня, и мы не сдвинемся с мертвой точки, если оба не приложим усилий. Час спустя я топталась и тянула время перед зеркалом в полный рост, которое висело в ванной комнате. Черный кружевной корсет стягивал мою талию и приподнимал мои груди налитыми холмиками. Атласная юбка собралась в нескольких местах, создавая струящийся эффект на шлейфе, который шелестел в такт моим шагам. Соблазнительно короткий подол спереди напоминал мини-юбку, а сзади волнами спускался до пола. Когда швеи в Канаде дали мне этот наряд, я отказывалась. Я не нуждалась в изысканном дерьме. Но каким-то образом тот наряд проник в мой рюкзак и в комнату Салема. Я подозревала, что он имеет к этому какое-то отношение. Я натянула сапоги до колен на голые ноги. Несколько взмахов моих пальцев распушили волны рыжих волос, которые упали мне на плечи и вились локонами вокруг ребер. Я ущипнула себя за щеки и промокнула губы свекольным соком, чтобы немного окрасить. Когда я отступила назад и посмотрела на свое отражение, у меня перехватило дыхание. Я выглядела иначе. В хорошем смысле иначе. Погранично жарко. Может быть, достаточно сексуально, чтобы побудить Салема стремительно вынести меня из этого зала ужасов обратно в спальню, где этот болезненный корсет разорвут в клочья так, что он не будет подлежать восстановлению. Я боялась идти туда, но мне нужно это сделать. Я хотела этого, и не по тем причинам, которые должны были бы управлять дочерью Ив. Это должна быть расчетливая миссия, но это не так. Это просто я, страстно желающая вызвать улыбку на его лице, жаждущая сделать его счастливым. Глубокий вдох приподнял мою грудь и пронзил болью ребра. Милостивый ад. Больше никакого дыхания. Я напряженно зашагала по коридору к центральному узлу. Сначала показалась комната для оргий, где воздух вибрировал от музыки и был густым от запаха крови и секса. Гибриды выходили из столовой, смеясь, куря и загоняя в угол превосходящих их по численности женщин. Женщины улыбались и флиртовали в ответ. Двое из них были людьми. Никаких признаков Макарии. Салема среди них не было, что подтверждалось отсутствием моих клыков. Я прошла в столовую. Никто не смотрел прямо на меня, но я чувствовала, как их взгляды обжигают мне спину. Моя кожа покрылась мурашками, а живот затрепетал от волнения, когда я обошла вокруг столов, ища единственное, которое я хотела бы видеть. Почему мои клыки не удлинились? Где он, бл*дь? Я бы прошла мимо него, если бы он вернулся в комнату. Я снова пронеслась взглядом по всему пространству, и поднялась паника. Мои ладони сделались липкими. Эребус сидел за угловым столиком, его белокурая голова возвышалась над другими гибридами, с которыми он ел. Он не смотрел в мою сторону, но я чувствовала, что он наблюдает. Я подошла к нему, осматривая каждого гибрида в комнате. — А где Салем?